заброшенными, и Вачиви невольно поежилась — до того неуютно они выглядели. Будь с ней Жан, и она, наверное, не испытывала бы ничего, кроме удивления и любопытства, но присутствие его строгого и сдержанного брата смущало Вачиви, и она чувствовала себя скованно. Правда, пока они шли через коридоры и залы, Тристан что-то рассказывал ей о прославленных предках, но Вачиви плохо его понимала, поскольку маркиз говорил слишком быстро. Она, впрочем, пыталась запомнить то, что ей удавалось понять, и не потому, что думала — ей это когда-нибудь пригодится, а просто потому, что ей и в самом деле было интересно узнать все о старинном роде, к которому принадлежал и Жан.
А Тристан уже вел ее наверх по широкой винтовой лестнице. Вскоре они оказались в большой гостиной, где стояло так много кресел, диванов и козеток, что Вачиви показалось — она попала в какое-то подобие Большого Дома в их зимнем лагере, где иногда собирались для решения важных дел старейшины сиу. Должно быть, подумала она, когда-то много лет назад вожди рода де Маржераков тоже собирались здесь и обсуждали планы защиты и нападений на другие племена. Эта мысль заставила ее подумать о том, что если разобраться как следует, то традиции и обычаи индейцев и французов не так уж отличаются. Например, ее соплеменники украшали свои селения тотемными столбами с черепами бизонов, а в большом зале замка Вачиви сразу увидела головы лосей, оленей и серн. Только бизоньих голов там не было, но она не верила, что среди предков Жана не было достаточно искусных охотников. Должно быть, решила Вачиви, бизоны во Франции просто не водятся.
В гостиной Тристан предложил Вачиви сесть и, позвонив в колокольчик, вызвал горничную в черном платье с белым кружевным фартуком. Маркиз распорядился подать чай, и вскоре горничная вернулась в сопровождении еще двух женщин и мужчины, которые внесли в зал огромный серебряный поднос, на котором стояли серебряные чайники, фарфоровые тарелки с крошечными бутербродами и сладостями, а также глиняные кувшинчики с джемами, вареньем и медом. Вся эта посуда да и угощения были Вачиви в диковинку, но она не позволила себе высказать удивление, поскольку была очень голодна. Она, впрочем, старалась есть как можно деликатнее и не спешить, и почти не делала ошибок — Жан, которому не хотелось, чтобы она ударила в грязь лицом, когда приедет во Францию, знал цену этикету и хорошо ее вышколил. И все же удержаться от того, чтобы не запихивать в рот и одно, и другое, и третье, было невероятно трудно, поскольку все блюда оказались на редкость вкусными.
Утолив первый голод, Вачиви стала есть медленно и заметила, что Тристан продолжает внимательно за ней наблюдать, словно пытаясь решить, что же все-таки ему с ней делать. Время от времени он бросал взгляд за окно, где в сгустившейся мгле расстилалось почти невидимое море. Вачиви тоже посмотрела туда и сразу подумала о духе Жана, который скитается где-то там в одиночестве и мраке. От нового приступа печали и боли она даже прекратила есть, стараясь сдержать подступившие к глазам слезы. От грустных мыслей ее отвлекло появление двух детей — мальчика и девочки, — которые вошли в зал в сопровождении высокой, одетой в серое молодой женщины, державшейся на удивление прямо. На ее некрасивом лице отражалось крайнее недовольство. Дети называли ее «мадемуазель».
Увидев Вачиви, дети на мгновение замерли как вкопанные. Девочке на вид было года четыре, мальчику — около шести. Несмотря на то что оба были одеты в изящные европейские платья и ничем не напоминали индейцев, вели они себя точь-в-точь как индейские малыши, которых Вачиви видела и в своем лагере, и в лагере кроу. Едва оправившись от неожиданности, они вприпрыжку подбежали к отцу и, вскарабкавшись к нему на колени, принялись таскать со стола разные вкусности, хотя мадемуазель и пыталась заставить их сесть как полагается. Дети ни за что не хотели сидеть спокойно, они то и дело принимались играть и возиться с отцом, который смотрел на них с обожанием.
Мадемуазель не очень понравилась Вачиви, как не нравилась она и детям. В ее манерах была ледяная холодность, да и на гостью она смотрела как на пустое место. С похожим отношением Вачиви и Жан столкнулись в Новом Орлеане.
— А это мои дети, — сказал Тристан с широкой улыбкой. — Матье и Агата. Жан видел Матье, когда он был еще младенцем, а Агата появилась на свет уже после его отъезда.
Дети уставились на Вачиви с нескрываемым любопытством. Даже несмотря на то, что она была одета в самое обычное европейское платье, а ее смугло-оливковая кожа посветлела за время морского путешествия, они сразу почувствовали в ней нечто необычное, до сих пор не виданное ими.
— Мадемуазель Вачиви — друг вашего дяди Жана, — сказал маркиз, в свою очередь пытаясь удержать детей, которые продолжали уплетать печенье. Глядя на них, Вачиви не удержалась и хихикнула — и тотчас была вознаграждена открытой и дружелюбной улыбкой Агаты и Матье. Гостья явно понравилась детям; она показалась им красивой и доброй.
— Это на этой тете хотел жениться дядя Жан? — спросила Агата, соскальзывая с отцовских колен и взбираясь на диван, что вызвало еще одну неодобрительную гримасу мадемуазель. Гувернантка считала, что в присутствии отца дети должны стоять смирно и не баловаться, и не понимала, почему маркиз им потакает.
— Да, на этой, — подтвердил Тристан, весьма удивленный тем, что Агата запомнила такие подробности. Впрочем, о приезде Жана и его невесты он рассказал дочери всего несколько дней назад, когда получил письмо брата, а Агату — как и большинство девочек в возрасте от трех лет и старше — живо интересовало все, что было связано со свадьбами.
— А где же сам дядя Жан? — тотчас спросил Матье, и в зале на несколько мгновений воцарилось молчание. Наконец Тристан тяжело вздохнул.
— Он теперь там же, где и ваша мама, — в раю. Мадемуазель Вачиви приехала к нам одна.
— Совсем-совсем одна? — Глаза Агаты широко раскрылись. — На кораблике?
Вачиви кивнула и снова улыбнулась девочке. У Агаты были длинные светлые локоны, голубые глаза, круглое ангельское личико и неотразимая улыбка. Должно быть, поняла Вачиви, она похожа на мать. Матье, напротив, был точной копией Тристана, да и на Жана он был очень похож.
— Да, я приплыла в вашу страну на корабле, — подтвердила Вачиви. — Он причалил в порту сегодня утром.
— А тебе было очень страшно? — спросила Агата.
— Нет, совсем не страшно, только мы плыли очень долго — почти две полных луны, — сказала Вачиви и тут же поправилась: — То есть почти два месяца, это почти восемь недель.
— А я не люблю плавать на корабликах, только смотреть на них люблю, — уверенно сказала Агата. — А то они так качаются, что меня все время тошнит.
— Я тоже не люблю, — добавил Матье, разглядывая Вачиви. Он пока не решил, нравится ему новая тетя или нет, но в ней явно было что-то очень, очень привлекательное и интересное. Кроме того, мальчик не сомневался, что тетя со странным именем гораздо добрее, чем мадемуазель.
Первый ледок недоверия был сломан, и дети засыпали Вачиви вопросами, но тут вмешалась гувернантка, сказавшая, что им давно пора быть в кроватях. Матье и Агата пытались возражать, но на этот раз даже Тристан встал на сторону мадемуазель, и дети, пожелав отцу и тете Вачиви спокойной ночи, были выведены в коридор недрогнувшей рукой гувернантки.
— Они очаровательны! — искренне сказала Вачиви, как только дверь закрылась. — А ваш сын очень похож на вас. И на Жана тоже… — Последнее обстоятельство почему-то очень ее ободрило — ей было приятно думать, что с уходом Жана его род не исчезнет, а будет продолжаться.
Тристан улыбнулся.
— Да, Матье очень похож на нас обоих, а вот Агата пошла в мать. К несчастью, моя супруга умерла… но у детей хорошая гувернантка. Она служит у нас с тех пор, как родился Матье, и неплохо справляется. Особенно важно ее присутствие сейчас, когда дети подросли и кто-то должен их воспитывать. Я, к сожалению, не всегда бываю дома и не могу заниматься детьми постоянно.
Тристан и сам не знал, почему он заговорил с Вачиви о детях. Впрочем, ему хотелось получше узнать женщину, на которой собирался жениться его брат. Увидев, что она принадлежит к другой расе, потрясения маркиз не испытал. Конечно, для него это было неожиданно и необычно, но и только, и Вачиви это почувствовала. Она-то боялась, что его реакция будет такой же резкой и непримиримой, как и у новоорлеанских де Маржераков, но Тристан отнесся к ней радушно и был гостеприимным хозяином. По- видимому, как и говорил Жан, он был человеком непредубежденным и по природе своей добрым.
— Ваша гувернантка… она показалась мне излишне суровой. — Слово «гувернантка» было для нее новым, и, выговаривая его, Вачиви слегка запнулась, однако никакого смущения от своей откровенности