немного дальше. Так и идет продвижение по нелегкому и интересному пути. С ними интересно. Они без комплексов; потому что не в курсе, что плохо, что хорошо. Их можно обучать, они подчиняются. Ведь они уверены, что ты бывалый мужчина, пробовал все. И в дальнейшем они будут настроены на твою волну, «заточены» под тебя. А если перед тобой было два мужлана, которые просто тупо трахали, то она все делает уже по шаблону. И перевернуть ее в другую позу невозможно. У меня была девочка, которая полагала, что сексом можно заниматься лишь лежа на спине. Все остальное — жуткий разврат!
Надеюсь, нет, практически уверен, что моя охота и мои действия тогда не нанесли ущерб ни одной из юных особ. Наоборот, я, знаете ли, романтик. Мне нравилось все красиво обставлять. Чтобы этот день запомнился девушке — подарить цветы, духи. Одна из баб, которых я лишил невинности, однажды позвонила мне из Германии, где удачно вышла замуж: «Ромочка, я тебя поздравляю!» — услышал я в трубке торжественный голос, словно мне вручали Нобелевскую премию. «С чем, дорогая?» — безуспешно пытался я вспомнить хоть какую-нибудь дату. «Как? В этот день четыре года назад мы впервые сделали это… А ты что, не помнишь?» — «Ну разумеется, помню…»
То есть девушку помню, а вот дату подзабыл. Даты я в календаре не отмечаю. А то, что она это помнит, — клево. Услышать такое поздравление всегда приятно. Значит, я все-таки мастер своего дела. Целку, на мой взгляд, вообще должны ломать профессионалы, чтобы все сделать правильно и не напугать девочку. Она же ожидает черт знает чего, ведь бабы насчет секса несут сплошную отсебятину. Подруги говорят, что трахаются с пяти лет. «Вначале больно, потом приятно». Поэтому для них этот момент всегда связан с адреналином.
А мужчине как раз адреналин и интересен. Помню, одна девочка-спортсменка лежала на постели и плакала. Спрашиваю: «Тебе больно, неприятно?» — «Нет, приятно». — «А чего плачешь?» — «Мне очень страшно».
В сексе существует куча разных факторов, которые могут все испортить. Помню, как однажды, когда я занимался этим с женой и уже кончал, вдруг резко зазвонил будильник. Мы закончили процесс, а потом хохотали, как ненормальные. Но ведь если в этот момент под твоим животом задыхается девственница, она может остаться старой девой до конца света. Если ты первый — ты просто обязан быть на высоте. Мой опыт мне подсказывает, что я, наверное, делаю все не плохо. Ведь женщины, переспав со мной, никуда не уходили. А раз остаются, значит, во мне что-то их привлекает.
Всего в моей жизни было восемнадцать девственниц. Одна стала моей женой. А семнадцати гражданам девочек не досталось. Ну не повезло.
Вообще же девственницы — если мы говорим о невинности — понятие сложное и совсем не ограничивается физической целостностью организма. Не это самое главное. Тем более сейчас, когда хирурги восстанавливают эту штуку столько раз, сколько хочешь. У меня были девочки, способные на разные фокусы в постели, но туда не давали: «А это — для мужа». И кто они такие после подобных заявлений, если не лицемерные монстры? Девственность все-таки хочется приравнять к целомудрию. Есть хороший анекдот на эту тему.
Парень из приличной семьи приходит свататься к девушке. Ее мать расписывает перед будущим зятем достоинства своей дочери: «Посмотрите на нее. Она же невинна, как бутон розы. Образование получила в монастыре. Фривольных книг не читала, телевизор не смотрела. Мы с мужем ее воспитывали в духе полнейшего аскетизма. Вот, например, посмотрите на ее спальню».
Заходят в спальню. Там только кровать, тумбочка, на ней Библия. Ничего лишнего. И клетка с сонным попугаем. Парень споткнулся. Попугай в клетке проснулся и закричал: «Осторожней, придурок, мать разбудишь!»
Немая сцена. А попугай продолжает: «Не туда, козел. В жопу давай. Мне еще замуж выходить».
Никакой мужчина не хочет подобного. Он хочет быть первым. Потому что если до тебя кто-то здесь уже побывал, она начинает сравнивать. И ты превращаешься в «одного из…»
Хотя кто-то скажет, а не все ли равно? Главное, чтобы, когда вы уже вместе, быть уверенным, что не «один из…» А девственность, потеря которой вызывала жуткие страхи у девушек моего поколения, сейчас вообще не рассматривается как серьезная категория.
Сейчас, когда до твоего слуха доносится отголосок чужих юношеских страхов, сомнений и неврозов, ты, вспоминая себя прежнего, пытаешься понять: а чего эти дети сходят с ума? Например, вчера у меня за стенкой в половине четвертого утра начала долбить по клавишам пианино соседка. Я знаю о ней лишь то, что она молода и что где-то там учится. По уровню игры чувствуется, что учится в консерватории. А по манере игры — ну точно девственница. И ее, бедную, то колбасит, то штормит, то накрывает, и мысли-то все у нее путаются, и думает-то она совсем не о музыке. Грязно ругаясь про себя, пришлось долбить в стену, проклиная ее целомудрие. Господи, деточка, лучше бы ты в подъезде с мальчиком до утра целовалась, а потом пришла бы домой и рухнула в койку. Так нет, она об этом, зараза, только мечтает, а в реальности не дает спать соседям!
«Как все изменилось», — лежал и думал я, утихомирив девочку громкими стуками пепельницей по батарее и головой по стене. Сейчас, встречая целочку, уже поневоле думаешь, что с нею не так, раз она до сих пор девственница, а? Должна же быть веская причина.
…Ведь это только в те времена, когда я поступил в свой второй институт, почти все студентки были невинны. Как вспомнишь это…
Хорошо в деревне летом!
— Слушай, Паша, а у тебя были худые-прехудые бабы? — Этот интимный разговор я специально начал очень громко. — Ну, как они в сексе? Расскажи.
— По-разному! — не менее громко отвечал он. — Ведь это же смотря насколько худые. Вот если такие, как Ирка, то… Хотя она не очень худая. Ирка, ну-ка встань, мы на тебя посмотрим!
Одна из двух девочек, сидящих на грядке моркови чуть впереди нас, обиженно дернула плечом. Вторая еще ниже наклонила голову к грядке и хмыкнула.
— Хотя нет, знаешь, Ирка не очень худая, — цинично прокомментировал он. — Жопа вон какая толстая! А как тебе, кстати, бабы с большими жопами?..
Девчонки нервничали, явно раздумывая — отползти от нас подальше или пока подождать. А мы продолжали наши «мужские беседы», начатые, собственно, только ради того, чтобы над бабами же и поиздеваться. Развлекаться в то жаркое лето 89-го года — когда всех поступивших в институт имени культуры отправили в совхоз имени Тельмана полоть морковку — было больше нечем.
Я говорил, конечно, в прошлой главе, что девственницы меня очень интересовали — но они ведь, как приправа к основному блюду. С ними может выгореть, может — нет. А если и получится, то далеко не сразу. А где тот бурный, регулярный секс, которого жаждешь после армии? Мне тогда был уже двадцать один год; моему приятелю чуть больше. При этом почти все девочки нашего курса были малолетками, которых родители заставили поступать сразу после школы.
Итак, девчонки были молодые и поэтому — не давали!
Страна еще не перешла в эпоху сексуального разгула, но в чем-то это было нам на руку. Студентки к нашей дикой болтовне прислушивались, ведь никаких других сведений о сексе у них не было. Так что ужаса они не выказывали. Впрочем, радости в их взглядах тоже не наблюдалось.
