Вечером за нами приходил автобус, и мы в него залезали торопливой толпой, так как мест на всех не хватало. Самое главное было усесться на сиденье и потом как бы нехотя предложить какой-нибудь телке присесть тебе на колени. А по дороге я, конечно, успевал облапать все, что меня интересовало. Но, увы, на этом эротические игры и заканчивались.
А по вечерам в совхозе начиналась культурная жизнь. Студенты Института культуры, как никак. Все пели, и все танцевали. И все выделывались, кто как мог. Молодые «звезды» зажигали с концертами. До сих пор помню одного замечательного еврейского мальчика, приехавшего из Казахстана. Прыщавого до невозможности и до боли похожего на огурец, который потерли на терке, что не мешало ему быть хорошим мальчиком. И главное, настоящим, подающим надежды комиком, который, правда, считал себя трагиком. Он еще не разобрался толком в себе, не понял, что за такими, как он, — будущее. Мы сразу выучили наизусть его песню «Наш неконвертируемый рубль». Он сам написал музыку и дебильные стихи, сам сыграл и сам спел. Редкость, когда человек может столько вещей сделать одновременно. Зал лежал от смеха, когда он на полном «серьезе» пел про наши российские рубли, подыгрывая себе на рояле.
А я выделялся тем, что был единственным человеком из потока, которому (уже тогда) «народ» посвящал песни. Про меня их было целых три. Бомжевая лирическая, бомжевая патетическая, бомжевая трагическая. Бомжевые, потому что у меня была кличка Бомж. Выглядел я так, помято и лохмато, зато, по- моему, очень колоритно.
А звучало это все ночью у костра под гитару просто шикарно. Лирическая: «Темная ночь, на манометрах стрелка молчит. Пригорюнившись возле печи. Молодая бомжиха сидит…» Патетическая: «Бомж живет, не знает ничего о том, что одна бомжиха думает о нем. Возле магазина пью одеколон. А любовь бомжачья крепче с каждым днем».
Все было чудесно. Кроме одного. Для активной сексуальной жизни мне звездности все еще явно не хватало. И наутро, неудовлетворенные, мы опять ехали на свежезеленые морковные поля.
— Танька! — начал приставать я в автобусе к одной девчонке (не дают, так хоть поговорить!). — Танька, скажи, а ты как больше любишь? Сзади, сверху или сбоку?
Она покраснела, глазоньки оквадратились, рот от изумления распахнулся. А я ее еще добил вопросом: «Скажи честно, в попу даешь?»
Танюха готова была рухнуть в обморок. Такой сильной реакции я, конечно, не ожидал, но девочка была, ясное дело, дура. Откуда-то с Кавказа. Русская, но воспитания сурового, восточного. Одевалась безвкусно и ходила с огромной накрученной и начесанной челкой, в куртке пузырем. Из-за этой гребаной куртки или из-за ее просто анекдотической глупости мы за глаза прозвали девушку Тыквой.
— Тань, че молчишь, вспоминаешь?
— Да я вообще еще девочка, — пробормотала растерявшаяся Тыква.
— Девочка?! Да ты что-о-о?! — Я даже подпрыгнул.
То, что здесь чуть ли не все девочки, и без сопливых ясно. Но чтобы так публично признаться! Вот это уморила. Обычно ведь нам самим приходилось искать повод для веселья, а тут такой подарок… И начался реальный классический затопт. Мы доставали ее весь месяц во время этого дико скучного морковного подвига. Повод не повод — какая разница. Приходили вечером на дискотеку и тут же успевали отметиться: «Бабы, какие вы все красивые, нарядные! Но знайте — это все равно ерунда, потому что девочка у нас всего одна».
Утром, с трудом проснувшись и влезая в автобус, снова поминали Таньку:
— Слушай, а ты все еще девочка? Что, вчера вечером никому не дала? Никто тебя не трахает, наверное, потому, что ты страшная.
— Я не страшная, я молодая и красивая.
— Значит, потому, что глупая.
… И все-таки в этом сонном царстве мне иногда удавались победы! Так, я сумел уговорить одну девицу — из интеллигентной семьи, не очень симпатичная, но умненькая, что называется «белая кость», и очень интересная — прийти вечером «к нам на костер». Пообещал, что будет много народу, — песни, пляски — и даже пиво! А в то время за бутылку пива чуть ли не исключали из института. Вечером она появилась. Костер был, пиво тоже. Народ, разумеется, отсутствовал. Зачем нам зрители? Зато был я, ждал ее на принесенной из барака паре матрасов. Ну… «сидеть на чем-то надо».
Пиво мы выпили быстро. Ночь была прекрасна. И стал я потихоньку заваливать ее на матрасик.
— Вы что, Роман?! — громко возмутилась она.
Эротические мои мечты тут же рассеялись в прах.
Разбились о все ту же банальную причину! Разумеется, оказалось, что и она еще члена в глаза не видела. А поэтому и не даст.
— Но хоть минет сделаешь? — уже скрипя зубами, выдавил я.
— Что сделать?
— В рот возьми… пожалуйста.
Как ни странно, она согласилась. Неумело, но по-честному, как старательная отличница. Когда ей брызнуло в рот, девочка с недоумением отшатнулась. Вытерла рукой губы и, не понимая, что такое произошло, уставилась на то, что вытекло изо рта.
— Ой, извините! — смущенно прошептала она, поднесла руку ко рту, внимательно рассмотрела, слизнула и проглотила. После чего, задравши хвост, удрала в лагерь.
…Сейчас этот наивный минет навевает ностальгические воспоминания. А тогда… Тогда, собирая матрасы, я уже мысленно посылал ее ко всем морковным чертям. «Не хочешь трахаться, и не надо! И красившее, и сговорчивее тебя найду!» — зло думал я.
Хотя и этот маленький успех меня окрылил — ну хоть что-то! С паршивой овцы — хоть шерсти клок. И уже на следующий день, на крылах победы, пусть и небольшой, я стал строить планы, как склеить новую девочку. Мне уже приглянулась одна. Проблема была только в том, что ходила она — как это всегда у них бывает — со страшной толстой подругой. Приложив усилия, подругу я сумел отшить и спокойно взялся за убалтывание своей жертвы: «Кстати, отпуск скоро… Ты че думаешь делать? Можно на один день поехать в Питер. Остановиться у меня…»
И девочка — о чудо! — «на экскурсию по городу» согласилась. Мы дружной компанией — ПашаЕгоБабаЯиОна — поехали ко мне. Прямиком на квартиру к деду и бабке. Оба они оттопыривались в Ялте, совершенно не ожидая в своем доме юношеских оргий. Дверь квартиры, конечно же, оказалась заперта. Ключей от нее у меня, естественно, не было. Я боялся потерять их в морковном раю и оставил родителям. А они, услышав просьбу о ключах, вдруг уперлись рогом: «Зачем тебе ключи, приходи и спи у нас», — заявила мама.
Ага, сейчас, дождаться, что я откажусь от такой трудной победы?! Женщина, ты что?!
Я поднялся к соседям наверх, попросил у них фомку и совершенно цинично, рискуя получить нагоняй от «курортничков», вскрыл ворота.
После всех этих мытарств, после невыносимо долгого ужина с выпивкой я, наконец-то, очутился в комнате один на один со своей суженой. И только взялся за резинку ее трусов, как…
— А что ты хочешь делать? У меня месячные.
— !!???…мать!!! — Стон Тарзана, преданного Читой, огласил квартиру. — А почему ты не сказала раньше?!
— Я же не думала, что у нас что-то будет.
…В рот она брать тоже отказалась. Это, видите ли, оскорбляло ее целомудрие. Кое-как я уговорил ее помочь мне хотя бы руками. Вырвав из лап злодейки-судьбы не самый приятный оргазм в своей жизни, попытался отвернуться к стенке и уснуть, чтобы этот кошмарный, зря прожитый день поскорее закончился.
— Рома? — услышал я сквозь дремоту.
— Ну, чего еще?!
— А как у нас будет дальше?
— Что значит — дальше?
— Ну, мы с тобой поженимся?
— Спи, а? Мы еще даже не трахнулись, а ты всякую хрень говоришь, — я пытался уснуть, чтобы снова не думать о сексе. Но существо, лежащее за спиной, все строило какие-то воздушные замки из своих
