урожай с гвоздичных деревьев и с кокосовых пальм и какие суммы ожидались от их продажи. То, что управляющий тремя ее плантациями — одной, завещанной ей отцом, и двух, унаследованных от матери, ежемесячно должен был класть ей на стол отчет о состоянии текущих дел во всех владениях и самому не принимать ни одного решения без ее одобрения, было новшеством, внедренным самой Салме. Она прекрасно знала, что никто из мужчин открыто или в разговоре с третьим лицом не выразит неодобрения тем, что она — женщина — посвящает управлению плантациями гораздо больше времени, чем иной владелец-мужчина, и больше, чем все другие женщины острова, вместе взятые. Некоторые из них не умели читать, а уж писать не умела ни одна женщина, и потому все они слепо доверяли устным отчетам своих управляющих — иногда просто фантастическим, — ведь главным было то, что в конце года поступал доход в несколько тысяч талеров Марии Терезии. Но Салме была другой: она управляла плантациями так хорошо, как только было возможно, внимательно следя за тем, что и как улучшить, чтобы повысить доходы, — все это доставляло ей радость и наполняло ее жизнь смыслом.
— Что такое? — Ее указательный палец постучал по одному листу, в котором были указаны более низкие цифры, чем обычно, значительно ниже по сравнению с предыдущим месяцем.
— Как раз об этом я хотел поговорить с вами, госпожа. — Темное лицо Мурджана приняло обеспокоенное выражение, как будто бы, доставив плохие новости, он был лично виноват в этом. — Хасан ибн-Али приложил записку. На добрых трех дюжинах деревьев на восточной стороне плантации не распустились почки. Хасан ибн-Али считает, что деревья отжили свой срок и больше плодоносить не будут.
Задумчиво покусывая нижнюю губу, она читала письмо, которое передал ей Мурджан. Высаженные, по меньшей мере, лет пять или шесть назад, эти деревья не дали почек. Обычно на Занзибаре, как правило, урожай с гвоздичных деревьев собирали в течение девяти лет. До двенадцати лет урожай был самым богатым, почки давали сильный запах. После этого деревья переставали цвести, и их вырубали.
Как давно гвоздичные деревья попали на Занзибар, никто не мог бы сказать с полной уверенностью. Кто-то говорил, что французские работорговцы тайком вывезли семена с Молуккских островов, чтобы перехитрить голландцев, державших монополию на возделывание дорогой пряности и торговлю ею. Видимо, семена посадили на острове Маврикий, тогда еще занятом французами, они хорошо принялись, а после этого — в конце прошлого века, как говорили, — гвоздику завезли на Занзибар. По другим рассказам, это был богатый арабский торговец, который в начале этого века первым на Занзибаре посадил гвоздичные деревья на своих плантациях в Мтони и в Кисимбани. Совпадало в этих россказнях одно: в каждом случае непременно называли отца Салимы, султана Саида, который не только купил Мтони и Кисимбани, но и предвидел, какое богатство дремлет в этих деревьях, и проложил путь широкому возделыванию гвоздики.
Салме подавила невольный вздох. Насколько сейчас было бы легче планировать вырубку отслуживших свое деревьев, если бы хоть кто-нибудь дал себе труд записать, когда и какие деревья были высажены. Вполне могло статься, что плановая подрезка была проведена не так, как следует, или вообще завязь не появилась по другим причинам.
— После нашего разговора я проеду туда и сама все осмотрю, — сказала она, а про себя решила, что отныне надо делать точную опись заново высаживаемых гвоздичных деревьев.
— Очень хорошо, Биби Салме. Я велю оседлать для вас лошадь.
Глаза хозяйки и управляющего на секунду встретились: взгляд каждого выражал удовлетворение. Наряду с неготовностью самих женщин управлять плантациями было еще кое-что: закон запрещал женщине и свободному мужчине, не являющемуся близким кровным родственником, находиться в одном помещении. Когда Салме появилась на плантации в Кисимбани, которой до этого за нее управлял Хасан ибн-Али, ей пришлось принять во внимание и этот факт, который, однако, больше вредил делу, чем приносил пользу. Она видела для себя только две возможности: либо и впредь бразды правления Кисимбани оставить в руках Хасана, либо дать ему другое поручение. Она склонилась к последнему; теперь и Хасан, полностью распоряжавшийся всем на более крупной плантации, и его преемник, несвободный Мурджан, — оба, казалось, были чрезвычайно довольны таким решением их госпожи.
— Простите, Биби Салме, — в дверном проеме появился домашний слуга Салим, и низко поклонился. — Только что к нам заглянул торговый посредник, которого вы вызывали.
Салима с трудом подавила желание вскочить и сразу же броситься к маклеру, чтобы все с ним обсудить, но обычай требовал, чтобы их контакты происходили в письменной форме или же сообщения надо было передавать через раба.
— Что он просил мне сообщить?
— Он глубоко сожалеет, что до сих пор не нашел землю, которая бы отвечала вашим пожеланиям, Биби Салме. Однако он клянется, что не даст себе покоя, пока не найдет что-либо подходящее для вас.
— Хорошо, большое спасибо, — приветливо сказала она, несмотря на разочарование.
— А еще у вас гости, Биби Салме, — добавил слуга. — В Кисимбани приехала принцесса Замзам.
— Замзам!
— Салима!
Они обнялись. Девушки были сводными сестрами и возраст у них был приблизительно один, но их отношения напоминали скорее отношения тети и племянницы: мать Замзам была матерью и Зайяны, которая когда-то в Бейт Иль-Мтони приняла маленькую Джильфидан как новую сестру.
— Ты редко приезжаешь ко мне, — со смехом упрекнула Салима гостью.
Глаза Замзам в черном обрамлении полумаски сузились — она тоже улыбалась.
— Быть замужем — это значит быть очень занятой делами и прилежной, в чем ты, конечно, еще убедишься.
Она поддразнивала сестру и сказала это просто к слову, без намерения обидеть ее, но Салима почувствовала легкий укол.
— Итак, ты счастлива? — Однако ее голос, несмотря на досаду, был полон теплоты.
Недавняя свадьба Замзам с дальним родственником рассматривалась остальными членами большой семьи весьма критично. Хамид в последнее время прославился только непомерной скупостью и не один раз выказывал свою неотесанность. Еще при жизни султана Саида и его старшего сына Халида он как-то раз остановил принца посреди мечети — что было как нельзя к месту — и попросил у него руки Шамбуа, а когда Халид с возмущением отказал ему, Хамид только и ждал его смерти, чтобы не менее галантным способом посвататься к Фаршу. И только простофиля мог вообразить, что хорошее наследство обеих сестер было тут ни при чем — несмотря на то, что Хамид и сам был благословлен немалым состоянием.
— Очень, Салме, — прозвучал торжествующий ответ, а глаза при этом радостно вспыхнули. — В доме моего супруга сбылись все мои ожидания.
Хамиду не пришлось проявлять настойчивость, чтобы получить в жены Замзам. Ей было почти тридцать, и — несмотря на то, что она была очаровательна, — серьезных претендентов на ее руку не было. И кажется, ее не испугали ни скупость Хамида, ни его явно преувеличенная набожность, а еще все доподлинно знали, что он плохо обращается с рабами и другими слугами.
«Уж лучше вообще не иметь мужа, чем получить такое чудовище», — молнией сверкнуло в голове у Салимы, но тут же ей стало стыдно за такие мысли при виде Замзам — она светилась полным удовлетворением.
Сестра неправильно истолковала ее молчание.
— Прости, что я без предупреждения. Наверняка я тебе помешала. У тебя так много дел по дому и на плантациях…
Салима ласково запротестовала:
— Ничего такого, что не могло бы подождать до завтра. — Она уже хотела послать за чаем и печеньем, но, помедлив, спросила: — А ты не составишь мне компанию? Мне надо съездить — тут недалеко — осмотреть несколько гвоздичных деревьев, а вместе с тобой это было бы замечательно.
— Ты не могла предложить ничего лучшего! — воскликнула Замзам и от радости захлопала в ладоши.
Бок о бок скакали сестры в глубь острова по узким тропинкам среди зарослей. Их сопровождали
