Звезды над Занзибаром

Таков приказ, — ответил лейтенант фон Домбровски, коротко кивнув ей, но совсем не враждебно, и ушел с палубы.

Вот уже несколько дней Эмили получала один и тот же ответ на вопрос, который задавала с той самой минуты, когда снова увидела родной остров. Четыре дня они плавали в водах Занзибара, ожидая прибытия эскадры Имперского морского флота, следующей из порта приписки на Западном побережье Африки, а по ночам посылали световые сигналы через океан. Но пока без ожидаемого ответа.

Счастье, охватившее Эмили при виде родины, под немилосердно палящим на палубе солнцем расплавилось, к тому же положение усугублялось угнетающей теснотой интендантского парохода, изначально предназначаемого для перевозки овец из Бремерхафена в Гулль или Лондон и в спешке переделанного для секретных пассажиров и все-таки не годившегося для того, чтобы жить там долго. Продолжительное пребывание на «Адлере» пагубно сказывалось на состоянии Эмили — в ее желудке словно застрял твердый, мучительный ком.

Это была настоящая пытка — быть рядом с Занзибаром и смотреть на него издали. Физические недуги, от которых Эмили страдала в Германии, — онемение рук и ног, учащенный пульс и слабый желудок — все вдруг исчезло. Она забыла, что ее тело прожило на свете почти сорок один год, вынашивало и рожало детей. Что она много страдала, порой испытывая нужду, проливала потоки слез, а тело тем временем изнашивалось — это походило на то, как море медленно формирует линии побережья, волны накатывают то нежно, то яростно, а перемены заметны лишь спустя годы. Сейчас Эмили чувствовала себя так, будто ей было не больше двадцати лет. В ней вновь пульсировала сила, которой она давно не ощущала, думая, что она уже умерла, и вот теперь эта сила, эта энергия не давали покоя всем ее членам и требовали движения и активных действий. Это была горько-сладкая боль — Эмили была как натянутая тетива лука. Ей хотелось пробежаться босиком по белому песку, промчаться верхом на лошади по лесам и плантациям по всему острову, быстрым шагом обойти город. Ей хотелось не только видеть Занзибар, не только слышать его шум и шорохи издали — нет, она хотела все осязать, пробовать, чувствовать, воспринимать всеми чувствами. Снова стать его частью.

Эмили глаз не могла отвести от острова. Впитывала мельчайшие детали, сравнивая то, что видела, с теми картинами, которые носила в себе все эти годы.

Вид Занзибара переменился. Частью это сделала природа, частью — человек. Сделал свое ураган, который тринадцать лет назад пронесся над островом и в слепой ярости нанес большие разрушения; потом последовало возрождение. Отозвалось на всем также равнодушие Меджида — и восхищение Баргаша образом жизни европейцев, которое и подвигло его, не страшась никаких расходов, способствовать техническому прогрессу в стране и перенимать изящный образ жизни европейских властителей.

Старое здание таможни, ставшее легкой добычей урагана, заменили новым, значительно крупнее размерами и несравнимо более элегантным — что наверняка было еще и полезно, как полагала Эмили, ибо видела: в порту царит оживление и суета большие, чем в прежние времена. Прибавилось людей и на набережной, стало больше грузов, тюков и мешков, которые выгружались и загружались. А на рейде просто кишело парусниками и пароходами, рыбачьими лодками и доу.

Бейт-Иль-Ваторо она искала глазами напрасно — дом, который Меджид получил в подарок к своему совершеннолетию и куда они с матерью переехали. Баргаш снес его — вместе с прилегающими хозяйственными постройками, а на освободившемся месте возвел безобразный ящик: фабрику по изготовлению льда — для охлаждения еды и напитков по западному образцу. Бейт-Иль-Хукм, женский дворец, остался на месте, а Бейт-Иль-Сахель получил новые черты и вдобавок еще павильон, выходящий на море. А на том месте, где в детстве Эмили стоял полуразвалившийся, давно пустующий дворец, Баргаш воздвиг дом по своему вкусу: Бейт-Иль-Аджайб, Дом чудес , самый высокий дом на набережной. Коралловый камень и мангровое дерево, сталь и бетон соединились в этом колоссе в невиданно высокие три этажа, а по всей внешней стороне дворца проходили террасы, опирающиеся на высокие колонны.

Крытые переходы, построенные над улицей, соединили новый дворец с Бейт-Иль-Сахелем — чтобы жены Баргаша могли незаметно для посторонних входить во дворец и выходить из дворца. Перед Домом чудес высился новый маяк, который офицеры «Адлера» из-за множества огней в шутку прозвали «Рождественским деревом султана».

Офицеры рассказали Эмили, почему дворец назвали Домом чудес. Так же, как и маяк, дворец изнутри и снаружи освещался электричеством. Полы там были из мрамора, стены украшены серебром — материалы, которые султану доставляли из Европы. Ценные породы дерева были использованы во внутреннем убранстве, а входные ворота сделали такими широкими и высокими, чтобы туда султан мог въехать верхом на слоне. Эмили сочла это сказкой. Издавна на Занзибаре верили, что искусно вырезанные порталы в местных домах делают потому такими массивными и толстыми, чтобы они сумели выдержать нападение даже этих мифических великанов, хотя за всю жизнь, проведенную на острове, Эмили не видела ни одного из толстокожих животных; впервые ей довелось увидеть слона в Гамбурге — на представлении в цирке Ренца. В Бейт-Иль-Аджайбе был даже лифт и, как говорили, телефонная связь с британским консульством. А еще Баргаш велел устроить на Занзибаре железную дорогу, которую проложили исключительно для его личного пользования, соединив султанские городские дворцы с дворцом в центре острова, тоже недавно построенным.

Вся эта роскошь и новейшие достижения прогресса наверняка стоили безумных денег, — от созерцания новых построек султана у Эмили появлялся неприятный привкус во рту, — в первую очередь потому, что она сразу же вспомнила, как пятнадцать лет ей приходилось экономить где только было можно, бегать за своим гонораром, вещь за вещью продавать украшения. И главное — она должна была проглотить свою гордость, чтобы все эти высокородные господа не поняли, как у нее мало денег, и просить их помочь получить наследство.

— Рыбачья лодка спереди по борту, — проник в ее сознание крик одного из офицеров, и непосредственно за этим требовательное:

— Фрау фон Келер!

Эмили знала, что ей положено делать. Как всегда, когда приближалась лодка, она, секретный груз, как прозвали ее в корабельной команде, должна была спрятаться. Почти детское упрямство читалось на ее лице и отражалось в ее осанке, но все же она спускалась вниз. Она знала, что ей не остается ничего другого, как подчиняться требованию, каким бы унизительным оно ей ни казалось.

— Шикамуо, шикамуо. Добрый день, добрый день! — закричал юноша, причалив маленькую лодку вплотную к борту «Адлера». — Апельсины, свежие апельсины, — добавил он на ломаном английском и высоко поднял руку с оранжево-золотистым плодом. — Очень свежие, — нахваливал он товар, показывая на корзины, доверху наполненные плодами. — Только что с дерева.

— Господин лейтенант? — вопросительно повернулся один из офицеров к капитану судна.

Фон Домбровски оглядел палубу и, удостоверившись, что пассажиров не видно, кивнул.

— Хорошо, но по приемлемой цене!

Маленький продавец по очереди привязал корзины к тросу, сброшенному ему с корабля, офицеры подняли их наверх и, опустошив, стали возвращать корзины обратно, и он их очень ловко подхватывал. Когда оговоренное количество монет перекочевало к нему, мальчишка вдруг задрал голову и дерзко прокричал:

— Мой хозяин передает Биби Салме сердечный привет!

Столь очевидная демаскировка фрау Рюте заставила лейтенанта фон Домбровски срочно сняться с якоря и искать новое пристанище у Северного мыса острова.

На следующий день на Занзибар пришла наконец эскадра Имперского морского флота, и четыре дня спустя к ней примкнул «Адлер». Несмотря на то, что коммодор Пашен, командующий эскадрой, принял Эмили любезно и был весьма предупредителен, на берег — как и раньше, ей сойти не позволили. Политика на первом месте, а частные интересы некой фрау Рюте могут подождать. И только когда не осталось других подходов к султану, тогда достали козырную карту Бисмарка.

Эмили начала подозревать, что поездка на Занзибар — это было не совсем то, о чем она думала. Ее доставили сюда не из простой любви к ближнему и не потому, что у нее есть все права приехать сюда.

А потому, что Эмили Рюте была задумана в этой шахматной партии как самая слабая фигура. Если