конюх Джеймса — стоял у дверей.
Увидев меня, он подошел.
— Значит, вы все-таки здесь!
— А почему бы и нет?
— Хозяин велел вас дожидаться. Он завтракает. Я сразу же доложу ему, что вы приехали. Понимаете, прошел слух, что вы не явитесь.
В раздевалке меня встретил гардеробщик:
— Привет! А я было решил, что вы раздумали выступать.
— Значит, вы все-таки приехали? — заметил и Питер Клуни.
Тик-Ток спросил:
— Какого черта, где ты пропадал?
— Откуда все взяли, что я не приеду?
— Не знаю. Такой слух прошел. Говорят, в четверг ты снова испугался. И вообще решил больше не участвовать.
— Очень интересно! — угрюмо процедил я.
— Не обращай внимания. Главное, что ты здесь. Я звонил тебе утром, но хозяйка сказала, ты не ночевал. Мне можно будет после скачек взять машину? Я встретил потрясающую девочку, — весело закончил он. — Она тут, и когда все закончится, поедет со мной.
— Машину? Встретимся после у весовой, и я покажу, где она.
— Блеск! Послушай, а ты как, в порядке?
— Еще бы!
— А выглядишь так, будто провел бурную ночь. Ну, во всяком случае, желаю удачи!
Распорядитель заглянул в раздевалку и позвал меня. Джеймс ждал в весовой.
— Где вы были?
— В Лондоне. А что это за слухи, будто я не явлюсь?
— Бог его знает, — пожал он плечами. — Я-то был уверен, что вы нигде не задержитесь. По крайней мере, не сообщив мне об этом, если…
Если не считать того, что я мог до сих пор висеть в пустой кладовой, превращаясь в пожизненного калеку.
Он перевел разговор на скачки:
— Земля все-таки местами тронута морозом, но это нам на руку.
Я заверил его, что обошел накануне скаковой круг и знаю, каких мест надо избегать. Он похвалил меня, и было заметно, как он возбужден. В глазах какая-то не свойственная ему застенчивость, зубы сверкают в полуулыбке. «Предвкушение победы, вот что это такое», — подумал я. И не проведи я такую, мягко говоря, напряженную ночь и утро — чувствовал бы то же самое. А сейчас предстоящая скачка не сулила мне радости: если скачешь с ушибами и ссадинами, лучше не становится. Но все равно, я ни за что на свете не уступил бы своего места на Образце.
Да, Джеймс и лорд Тирролд имели право ожидать, что их жокей явится на столь ответственную скачку в самом лучшем физическом состоянии. Но если бы мы обращали внимание на все раны и ссадины — разглядывал я свои руки в перчатках, — мы слишком много времени проводили бы на трибунах, глядя, как побеждают другие. Не впервой мне обманывать таким образом тренера и владельца и все-таки приходить победителем. Надеюсь, и этот раз — не последний.
Я думал насчет Зимнего Кубка. Многое зависит от того, как все пойдет потом. Но, в основном, я собирался стартовать с краю, стойко держаться четвертым и вырваться вперед на последних трех фарлонгах.[3] В этих скачках должна принять участие новая ирландская кобыла — Изумрудина. Репутация у нее потрясающая. А ее жокей, хитрый парень, здорово орудовал хлыстом. Как правило, он старался держаться впереди. И выскользнув с поля стремительным броском, всех обгонять корпусов на десять — при повороте к последнему забору. Если Изумрудина вырвется у последнего забора, решил я, Образец должен держаться рядом, а не плестись на четвертом месте. Хотя он и отличный скакун, бессмысленно давать ему такую нагрузку на последней прямой.
Обычно жокеи не торчат во время скачек в раздевалке, и гардеробщики удивлялись, почему я не на трибунах. Но, взяв джемпер и цвета лорда Тирролда, я скрылся в душевой. Наплевать, что подумают гардеробщики. Переодеваться мне необходимо без посторонних глаз, чтобы не видели бинтов.
Первая скачка закончилась, и жокеи стали вваливаться в раздевалку. Я влез в брюки, чулки и сапоги, взял седло и пошел взвеситься на судейских весах. Надо выяснить, сколько свинца Майк должен подложить, чтобы общий вес составлял двенадцать стонов.
— Вы в перчатках? — удивился Майк.
— Да, сегодня холодно. Но для скачки лучше шелковые.
Он вытащил из корзины ворох беловатых перчаток и протянул мне пару. Я взвесился на главных весах и отдал свое седло ожидавшему Сиду.
Он сказал;
— Хозяин велел, чтобы я оседлал Образца в конюшне и вывел прямо на смотровой круг.
— Вот это правильно! — с чувством отозвался я.
— Два частных детектива и чертовски громогласная собачища сторожили в конюшне всю ночь. И еще один сыщик трясся с нами в лошадином фургоне. Он до сих пор дежурит в деннике у Образца. Вот цирк!
— А лошадь как? — спросил я, улыбаясь.
Джеймс с блеском держал свое слово.
— Образец их уделает! — уверенно сказал Сид. — Ирландец и оглянуться не успеет. Все наши парни поставили на Образца. Хотя ребята не в восторге, что на нем скачете вы. Но я-то видел, как вы в четверг вывернули наизнанку Ботву, и велел им не волноваться.
— Спасибо, — поблагодарил я его искренне.
Но лишняя гиря легла на чашу ответственности.
Время ползло еле-еле. Плечи болели. Чтобы отвлечься хоть немного, я стал представлять себе выражение лица Кемп-Лора, когда он увидит на табло мое имя. Сначала подумает — ошибка. И будет ждать, когда ее исправят. Но скоро начнет понимать, что я и впрямь здесь.
Я подвигал пальцами. Опухоль почти опала, и, несмотря на потрескавшуюся кожу, они снова обрели силу.
Вернулись жокеи, болтая, смеясь, чертыхаясь, дружески и не очень дружески переругиваясь, покрикивая на гардеробщиков, сбрасывая с себя камзолы, — такая привычная шумная товарищеская суета раздевалки.
Но я как будто жил в другом измерении. Медленно проползли еще четверть часа. Наконец распорядитель сунул в раздевалку голову:
— Жокеи, на выход! И поторопитесь!
Я застегнул шлем, взял хлыст и последовал к двери за главным течением. Ощущение нереальности все продолжалось.
Внизу, в паддоке, стояла маленькая группка тренеров и владельцев, закутанных до самых глаз. Обжигающий ветер проникал сквозь оголенные ветки деревьев, окружавших смотровой круг. И у зрителей на трибунах лица были какие-то замученные, одинаковые. Посиневшие носы, и глаза слезятся.
На тонком лице лорда Тирролда было то же выражение возбуждения, и предвкушения, которое я заметил и у Джеймса. Они оба так уверены, что Образец победит! Как бы их уверенность не поколебала мою.
— Ну, Роб, — лорд Тирролд слишком крепко пожал мне руку, — вот оно!
— Да, сэр, — согласился я, — вот оно!
— Что вы скажете об Изумрудине?
Она шла по смотровому кругу разболтанной походкой, с низко поставленной головой, что так часто свойственно чемпионам.
— Говорят, это вторая Керстин, — сказал Джеймс, имея в виду самую прославленную в стипль-чезе кобылу.
