— Это еще что за разговоры! — крикнул бармен.
С улицы послышался негромкий автомобильный гудок. Старик соскользнул с табурета.
— Вам вредно волноваться, — посоветовал я бармену.
Старик уже был у двери, и я остановил его.
— Вы далеко живете?
— Нет, всего несколько кварталов.
— В таком случае этого вам хватит на такси. — Я протянул ему два четвертака.
— Ты хороший парень, сынок.
— Ну, скажем, я просто люблю подраться. Как ваша фамилия?
— Макгинис.
— Если эти фрукты снова станут вас обижать, — скажите мне. Я, очевидно, остановлюсь в гостинице «Вэзер-хауз». Моя фамилия Вэзер. Джон Вэзер.
— Вы хотите сказать, что остановитесь в гостинице «Палас-отель»? Так теперь называется прежний «Вэзер-хауз».
Снова послышался автомобильный гудок, старик взялся за ручку двери, повернулся ко мне и спросил:
— Как, вы сказали, вас зовут?
— Джон Вэзер.
— Вы родственник Вэзера, о котором я рассказывал?
— Да.
— Ну и ну! — удивился старик и вышел.
С улицы послышался шум отъезжающего такси.
II
Изменилось не только название «Вэзер-хауз». В «Палас-отеле» вместо больших дубовых дверей с медными ручками, которые я помнил, были унылые вертушки. Вестибюль с пропахшими табачным дымом кожаными креслами отремонтирован и обставлен заново. Скрытое освещение и диваны, обитые цветной материей, придавали ему некоторый уют В отличие от прежних времен в вестибюле не сидели старики и старухи. Бильярдная на первом этаже была переделана в кафе-бар с нарисованными на стенах синими женщинами. В дверях кафе-бара стояли две проститутки с обнаженными плечами. Я понял, что дела в баре шли довольно бойко, главным образом за счет подростков. Подошел к столику дежурного администратора, на котором стояла дощечка с надписью «Мистер Данди» Мистер Данди бросил взгляд на мою мокрую шляпу, небритый подбородок, грязную сорочку, дешевый парусиновый чемодан и солдатские башмаки. Я посмотрел на тщательно прилизанные русые волосы мистера Данди, разделенные пробором посредине яйцеобразной головы, на гладкое, словно выутюженное личико, тусклые глазки, ослепительно белый воротничок и бледно-голубой галстук, заколотый позолоченной булавкой. Приступил уже к рассматриванию наманикюренных пальцев, которыми Данди изящно придерживался за край стола, когда он, наконец, соблаговолил обратиться ко мне:
— Чем могу быть вам полезен?
— Мне нужен ординарный номер, без ванны. Я никогда не принимаю ванны. Похоже?
Данди удивленно поднял тоненькие брови, заморгал и сказал:
— Пожалуйста. Два доллара пятьдесят центов в сутки.
— Обычно я рассчитываюсь при выезде… Кому теперь принадлежит этот отель?
— Мистеру Сэнфорду… Прошу уплатить два доллара пятьдесят центов.
Я достал свернутую в трубочку пачку денег, с виду казавшуюся внушительной, протянул Данди три бумажки по доллару и сказал:
— Сдачи не надо.
— В нашем отеле чаевых не берут.
— Вот как! Вы напоминаете мне моего бывшего дворецкого. Он умер от досады, что не брал чаевых, когда ему исполнилось всего пятьдесят лет.
Данди положил на стол пятьдесят центов, ключ и сухо сообщил:
— Комната шестьсот семнадцать.
Прежде чем закрыть за собой дверь номера 617, коридорный искоса взглянул на меня и, мерзко улыбаясь, спросил:
— Чем могу еще служить вам, сэр? У нас в городе есть кое-что занимательное…
— Алкогольное или сексуальное?
— И то, и другое. Что вам угодно?
— Мне угодно немного спокойствия. Я обрету его без вас?
— В таком случае извините, сэр.
Дверь за ним захлопнулась.
Я разделся до пояса, умылся, побрился и переменил сорочку. Подсчитав свои капиталы, обнаружил, что из сотни долларов, полученной мною при демобилизации в качестве выходного пособия, осталось шестьдесят три с мелочью.
Было двадцать минут восьмого.
По черному ходу я спустился в радиостудию на третьем этаже. Она находилась в том же помещении, что и десять лет назад, но глухая стенка между передней и комнатой дикторов была заменена зеркальным стеклом, за которым тщедушный человек во фраке что-то говорил в микрофон. Я даже не сразу сообразил, что сильный, глубокий голос из громкоговорителя в передней принадлежал ему.
— О ты, преисполненный благоговения верующий! — шевелились губы человечка за стеклом. — О ты, благочестивый и молящийся! Ты стоишь сейчас на перепутье своей судьбы, и я верю: у тебя достаточно духовной силы, чтобы понять этот тревожный факт. Но ты не бойся стрел ужасного несчастья. Я помогу тебе, исходя из познания своей силы и на основании силы своего познания…
Полнеющий молодой человек сидел за столом в углу комнаты.
— Тут есть какое-нибудь начальство? — спросил я у него. Или этот старый джентльмен выступает самовольно?
— Я директор программы, — ответил он, вставая и поправляя складки своих тщательно отутюженных брюк. Вид у него был такой, словно он недавно сошел с витрины магазина мужской одежды и явился сюда, предварительно посетив парикмахерскую.
— В таком случае, может быть, вы скажете, кто руководит этой радиостанцией?
— Я уже сказал, что директор программы я, — раздраженно ответил он.
— Но кто-то же платит вам жалованье, которое, я не сомневаюсь, не так уж ничтожно?
— Кто вы такой? Мне не нравится тон, которым вы разговариваете.
— Я исключен за неуспеваемость из пансиона для благородных мальчиков… Извините, что так грубо задал вам столь деликатный вопрос.
— Станция принадлежит миссис Вэзер.
— Но миссис Вэзер умерла пять лет назад! — громко сказал я.
— Не кричите. У нас не очень хорошая звукоизоляция. Вы, очевидно, говорите о ком-то другом. Я только сегодня виделся с миссис Вэзер и могу сообщить, что она выглядит совершенно здоровой.
— Разве Д. Д. Вэзер женился вторично?
— Ах, да, я слышал, что мистер Вэзер был женат дважды, причем вторично он женился за несколько месяцев до смерти.
— Гостиница принадлежит ей же?
— Нет, миссис Вэзер продала ее мистеру Сэнфорду.
— Владельцу фабрик резиновых изделий?
— Да.
— Он все еще живет в большом доме в северной части города?
