Огонь добрался до ног ведьмы, крики её перешли в прерывистый хриплый вой. Судью Инститориса била крупная дрожь. Нотариус Жерар крепко взял его за руку и проговорил сквозь зубы:
— Жакоб.
Инститорис сжал челюсти и расширенными глазами глядел на разгорающийся огонь, охватывавший уже щиколотки Лии Гаран. Он ещё ни разу не присутствовал при полном очищении, до этого все обвиняемые соглашались на то, чтобы им ампутировали палец-другой, ещё задолго до суда; и о временах Великого делания он знал лишь понаслышке, когда ледяная кара Господня настигла ведьмин город Кале. Тогда Он явил Знак первым праведникам: убираться вниз, под землю, и очиститься самим, пока Он очистит всё наверху. Очищение шло медленно, грех выбивался из людей с трудом. Доктор Зойль уже принял мученическую смерть. Две праведницы и Жерар — вот что у них осталось.
— Стой! — стражник схватил за шиворот Ленуя, полезшего с Путей к костру, опрокинул его и прижал коленом к платформе. Тот бился молча и страшно, протягивая руки к ведьме.
Что-то изменилось в воздухе. Жакоб Инститорис не сразу понял, что праведницы прекратили петь, а ещё через полсекунды увидел — почему.
Из хода, ведущего наверх, сияя ослепительным светом, выехало нечто, отдаленно напоминающее одну из Обителей Христовых, но вопреки заветам Его ехало оно не по рельсам, а над ними! Значит, это… Даже эту простую мысль Жакоб додумать не успел.
Нечто встало прямо напротив Святого столба. Из полупрозрачной кабины выскочили трое мужчин с саблями; один, пониже, кинулся к ведьме и начал разбрасывать костер ногами; второй, повыше, угрожая клинком, оттеснил старшего тоннельного вглубь станции; третий, чернявый и смуглый, врезал младшему стражнику гардой по голове и тот кулём свалился с Ленуя; сам Ленуй остался лежать, прикрывая руками голову.
Высокий коротким движением разрезал веревки, поднял ведьму на руки — кажется, она была без сознания — и понёс к себе. Двое пятились рядом с саблями наголо. Судья, нотариус, свидетели, праведницы, стражники и остальные зрители за их спинами молча смотрели на них, не зная, что делать. Так длилась секунда, затем из кабины вслед за ними выбежала девочка и закричала пронзительно:
— Мама!
Смуглый обхватил девочку свободной рукой, удерживая её. Две праведницы словно проснулись и завизжали одновременно.
— Аииииииииииииииииййй! Изыди! Сатана! Сатана!
— Я не сатана, — хмуро и внятно сказал тот, что пониже. — Я Жак.
Неизвестно, что напугало людей больше: появление демонов или то, что один из них говорит по- французски.
— Стража! Стража! — заорал наконец нотариус Жерар, подхватил полы мантии и рванул к переходу. Судья Инститорис услышал за спиной знакомый скрежет — лючные стражники наконец-то очнулись и заводили арбалеты; он пригнулся, зрители разбегались подальше c линии выстрела. Звук этот, видимо, был знаком и пришельцам, потому что двое приспешников сатаны-Жака, поместив ведьму и орущую девочку во чрево диавольской обители, высунулись наружу и резво уволокли его с собой. Тенькнула тетива, арбалетная стрела с тугим звуком ушла в изгиб потолка над платформой, оттуда посыпалась пыль и каменные крошки. Обитель демонов загудела, рванулась и нырнула в тоннель в сторону Англии, и только судья Инститорис открыл рот, чтобы вздохнуть облегченно, как за первой адской колесницей показалась и вторая, и, сопровождаемая шумом разрезаемого ею воздуха, исчезла вслед за первой. Ещё одна стрела ткнулась в стену тоннеля и упала на рельсы.
Через минуту ошеломленной тишины раздался голос нотариуса Жерара. Он доносился откуда-то сверху, будто бы даже из люка:
— Судья, закрывайте заседание.
«Как он там оказался?» — успел подумать Инститорис; и упал в обморок.
Двое селян в потёртой, выцветшей одежде стояли, склонив головы, перед Геркулесом Мюко.
— Так, значит, лошадка потерялась, — произнёс он спокойно и зловеще.
— Ага, — сказал первый, молодой. — Потерялась, а мы, сталбыть, её искать пошли. Ну и нашли, вот, обратно ведём.
Второй был много старше. Лицо и руки его были почти чёрными, целиком в морщинах, и неясно было, то ли он такой загорелый, то ли чёрным выглядит из-за морщин. Лошадь их, низкая невидная рыжая кобыла, стояла рядом, изредка мотая головой. Геркулес молча разглядывал деревенских, а те с боязливым любопытством поглядывали на него и его бойцов. Поглядеть было на что: одежда егерей батдафа (батальона, где искупали свою вину почти все осужденные из столицы) была покрыта зелёными и коричневыми пятнами; на головах были такие же пятнистые накидки до плечей, перевязанные шнурками; у всех измазанные грязью лица; пышные ветки, вставленные за пояс, в сапоги и привязанные к плечам; винтовки, бережно обёрнутые тряпьём и украшенные опять же листьями и ветками. Страх, с которым крестьяне смотрели на его ребят, так непохожих на обычных ярких, щеголеватых и подтянутых военных, доставил Геркулесу некоторое удовольствие. Всё-таки есть что-то стоящее и в этой дурацкой форме, и в унизительной тактике выслеживания из засад — и он даже начинал понимал, что именно: это работает, и очень хорошо работает. Пусть даже в винтовках всего по одному патрону.
— Звать как? — спросил Геркулес, повысив голос. — Отвечай.
— Я Роб, а это Мишель, племяш мой, — сказал старший. Младший, Мишель, быстро глянул на него и снова опустил глаза.
— Роб, значит, — проговорил Геркулес. — А живёте где?
— А недалеко тут, — ответил Роб. — Деревенька за ручьём, Хют.
— Хют, стало быть, — повторил Мюко. — Роб и Мишель из Хюта, значит.
— Ага, — подал голос молодой Мишель. — Хют. Кобылу искали.
В десяти шагах далее по тропинке, откуда шли Роб и Мишель со своей кобылой, появился ещё один егерь. Он подбежал к Мюко, поклонился и сказал:
— Есть. Нашли телегу. Схрон под дубом.
Геркулес кивнул и, повернувшись к селянам, заговорил:
— А мне вот сдаётся, что вы не за кобылой сюда ходили, а чтобы отвезти кой-кому еды и дать сигнал про облаву. А?
Оба пойманных крестьянина молчали, опустив головы.
— Знаете дорогу в его логово? — небрежно спросил Геркулес.
Роб и Мишель замотали головами одинаково: нет, не знаем.
— Нууу, — протянул Мюко. — Это как-то даже…
И скомандовал совсем другим голосом:
— Связать.
На крестьян кинулись со всех сторон, и через полторы минуты оба колдунских приспешника оказались привязанными к дереву.
— Мы вам отрежем по яйцу, — сказал Геркулес буднично. — Тогда, может, вспомните.
Молодой Мишель заскулил, задёргался.
— А-а-а, не надо! Не надо! Я не знаю! Не надо!
Геркулес, не обращая внимания на его крики, вынул нож из сапога и стал деловито примерять лезвие к месту, где сходились ноги незадачливого селянина. Раздался шум, Геркулес обернулся.
Два мобиля бывшей королевской службы эвакуации ломились по тропинке через сплетения ветвей;
