гауптвахту — сторожить портянки. Дежурным назначил меня. Я даже растерялся — самый младший по званию. Как это понять? Доверие? Наказание? Ничего себе награда: командовать эшелоном в то время, когда свои разгулялись, а рядом — фашисты, и, наверное, не только в цитадели, могут бродить вокруг, прятаться в сёлах — Познанщину же населили немцами, оторвали ее от Польши, включили в рейх. При стремительном наступлении наших войск немцы, конечно, не успели эвакуироваться.
Наедине с собой рассуждай сколько хочешь. Но командиру не скажешь: «А почему я?»
— Слушаюсь, товарищ майор! И — выполняй.
Выполнял с чувством особой ответственности: беспрерывно ходил вдоль длиннющего эшелона. На минуточку заглянул в теплушку, предназначенную для караула, надел кожух — сильно похолодало, морозило, точно возвращалась зима, северный ветер пробивал шинель и китель насквозь. Как никогда ни один начальник караула, хотя тот имелся помимо меня, дежурного, проверял бдительность каждого караульного, снял двоих: один сидел под вагоном, другая уснула, опершись на винтовку. Серьезная провинность: за сон на посту отдавали под суд. Но не стану же карать несчастную. Решил вообще девушек снять с караула. Услышал, как в одной теплушке возмущались бойцы-мужчины:
— Этому бабскому угоднику только дай власть, так он своих кукол освободит от всех дежурств.
Очень беспокоило нарушение светомаскировки: двери в теплушках открывались ежеминутно, выпуская яркий сноп света — от «летучих мышей». Таким он казался, потому что темень вокруг чуть ли не ослепляла, ни одного огонька ни в близком городе, ни в бескрайнем поле. Только семафоры да редкие вспышки выстрелов у цитадели. Как бороться с нарушением светомаскировки?
— Товарищ боец! Вы куда?
— А я — в поле.
Не запрещено. А если у человека надобность? Но почему чуть ли не у всех эта надобность? Точно снова животы расстроили. Девчата хотя бы бегали группками, а мужчины по одному. Не стоят ли у них там, за аллеей колючих акаций, канистры со спиртом? Но ведь не унизишься до обнюхивания всех бегунов.
Досталось дежурство! За всю войну не было подобного. Стоял на сорокаградусном морозе у артсклада, но, кажется, такой ответственности не чувствовал. Возникали самые неожиданные проблемы. Светомаскировка — обязательна. А как со звукомаскировкой? Нужна она здесь? У нас ее нигде не было. А здесь чуть ли не в каждом жилом вагоне поют. И парни. Какие парни? Деды. И девушки. Распелись, как ласточки перед грозой.
На сколько времени поставил меня Кузаев? Дежурные по эшелону офицеры назначались на полсуток, но там, на своей земле, особенно на ходу поезда, они беззаботно спали в любой теплушке, подальше от штабной. А тут… Неужели на всю ночь такое нечеловеческое напряжение?
Однако и впрямь возвращается зима. А что удивительного? Еще февраль. Завтра — день Красной Армии. Начальник мой часто излишне активен. А сегодня не подумал, что завтра разгрузка и было бы очень кстати сейчас, вечером, провести беседы в теплушках, другого времени не будет. Но не мог же я подсказывать ему, тем более после назначения на дежурство: подумали бы, что «откручиваюсь». Тужникова невозможно понять. Позавчерашняя пьянка в Праге — ох, как взволновала его! А сегодня он странно спокоен.
«Уж не приложился ли сам?» — с юмором подумал я, прячась от ветра за станционное здание. И отличный кожух не очень грел. Ноги мерзли. А валенки не обуешь: подморозило, но хрупкий ледок легко ломался.
Тяжело засыпал эшелон. Когда немного угомонились, перестали «выбрасывать» из теплушек свет, я позволил себе погреться у дежурного по станции — в компании старого, молчаливого, необычайно сосредоточенного железнодорожника — поляка. Посмотрел на его работу и утешил себя, что его дежурство не менее тревожное, чем мое.
В окно ударил свет. От шоссе к станции шла машина с включенными фарами. Что делать с чужим, злостным нарушителем светомаскировки?
Выскочил к эшелону, прихватил караульного и с ним — на пристанционную площадь. Там уже стояла трофейная черная легковушка — «оппель-капитан», как я узнал позже.
«А вдруг немцы?» — тревожная мысль, и я, освещенный фарами, переложил пистолет из кобуры в карман полушубка.
Первым из машины вылез высокий человек в казацкой бурке, за ним, с заднего сиденья, — маленький вертлявый автоматчик, потом — два полковника. Наши! Но что нужно делать при появлении среди ночи на станции генерала? Ясно, я козырнул.
Тот, в бурке, строго спросил:
— Почему не докладываете?
— Товарищ генерал! Дежурный по эшелону номер…
— Откуда знаешь, что генерал?
— Интуиция, товарищ генерал.
— Ты смотри, какой мастер по интуиции, — засмеялся полковник.
— Кто по должности?
— Комсорг дивизиона.
— В таком случае понятна твоя интуиция. Комсоргу она нужна. Эшелон 73-го зенитного?
Я смолчал. Номер части — секрет, хотя мне это казалось наивным: и в Мурманске, и в Петрозаводске чуть ли не каждый любопытный мальчишка знал, что город защищает 73-й дивизион.
Генерал усмехнулся, бросил своим:
— Хороший политработник.
Автоматчик засмеялся.
— Учись молчанию, Реваз. А то у меня голова пухнет от твоих стратегических планов. Но если бы ты их доверял одному мне…
— Уже научился, товарищ маршал, — весело ответил автоматчик, при этом один полковник засмеялся, другой строго нахмурился. «Маршал? Неужели Жуков?» — я чуть сознание не потерял от страха и… от радости: вот повезло! Шагнул к нему, чтобы хорошенько всмотреться в лицо, запомнить… Представлял его ниже ростом. А он — вон какой! Но шофер… погасил фары. Снова ослепила темнота. После яркого света не сразу и звезды увидел — холодные и крупные.
— Где командир дивизиона?
— В штабном вагоне, товарищ, — не хватило духу вымолвить «маршал». — Я провожу вас…
— Позовите его сюда! — категорично-строгим голосом человека, привыкшего приказывать.
— Слушаюсь!
Я так громыхал сапогами в проходе вагона, что, наверное, разбудил всех своих коллег. Без стука ворвался в купе командира, уже сладко спавшего, схватил за ногу.
— Товарищ майор! Товарищ майор! Жуков! Кузаев, привыкший к тревогам, мгновенно подскочил.
— Что с ним? — у нас был свой Жуков, старшина пулеметной роты.
— Маршал Жуков!
— Что?
— Зовет вас.
— Куда?
— Он здесь, на станции.
— Ты что, ошалел или напился?
— Клянусь.
— Тоня! Спички! Где спички?
Подхватилась Антонина Федоровна, зажгла фонарь, подавала мужу штаны, портянки, забыв, что в одной сорочке. Я похолодел от мысли: хорошенькую услугу оказал бы своему командиру, приведя сюда, в это сонное царство, в семейное купе командующего фронтом. Маршал не спит, а офицеры-зенитчики дрыхнут, да еще с женами. У Кузаева тряслись руки, и он никак не мог натянуть сапог.
— Тоня! Ремень! Где ремень?
Я вышел в коридор. Вагон зашевелился. Офицеры одевались, точно в предчувствии боевой тревоги.
