было бы купить небольшой замок.
— Вот именно, — тяжело вздохнул Флоримон, — но я решил купить небольшой бриг. Как бы я ни ждал отцовского золота, а только надеяться лишь на него не могу себе позволить. Судно должен был купить мне мой приятель, а он, говорят, как в воду канул…
— Плач Синей Бороды по убиенным женам, — буркнул Себастьян. — Так тебе и надо! Погоди, бог воздаст тебе полной мерой за грехи твои!
— Подожди, барон, про грехи, — остановил его Тредиаковский. — Или ты забыл, что нам от него узнать нужно? И что вы таким образом выяснили, де Баррас?
— А узнал я, что их сиятельство княжна уехали в одной карете с герцогиней Иоландой де Полиньяк, близкой подругой королевы Марии-Антуанетты. И не куда-нибудь, а прямо в Версаль. В то время как я скитаюсь по дорогам, словно беглый каторжник, а по моему следу бежит свора легавых, эта мерзавка…
— Ты хочешь сказать, что Софья в Париже? — изумился Григорий. — Но этого не может быть!
— Отчего не может? Может! Разве вы не поняли? Она в Версале! Если она расскажет ее величеству обо мне, Флоримону не останется места в собственной стране!
Неожиданно он горько заплакал, неуклюже вытирая мокрое лицо о воротник своей грязной рубашки, потому что мужчины по-прежнему держали его за руки.
— Неужели княжна довела до слез самого Меченого — грозу Марселя и Дежансона?! — проговорил словно в раздумье Тредиаковский. — Что-то все же в этой девчонке, несомненно, есть!.. Недаром я согласился, чтобы она помогала мне в моих делах…
— В каких делах? — не понял барон де Кастр.
— Это неважно, — отмахнулся Григорий. — И отпусти ты несчастного Флоримона, судьба и так уже его наказала. Пусть теперь им ажаны занимаются! Нам с тобой некогда, мы завтра чуть свет отправляемся в Париж… Да, погоди-ка!
Он обернулся к Флоримону, который почти без сил привалился к каменной стене трактира.
— У тебя деньги-то есть?
— Откуда! — уныло отмахнулся тот.
— Вот тебе, — Тредиаковский сунул ему в руку три золотые монеты. — Сможешь получить наследство — отдашь!
— А доесть свой ужин я могу? — спросил Флоримон, сглатывая слюну.
Григорий, не выдержав, расхохотался: до чего же голодный мужчина жалок! Почти так же, как и загнанный.
— Доешь, мне-то что, ежели ты от погони оторвался.
Он вернулся в трактир и подошел к столу одновременно с бароном. Разумовский терпеливо ждал их за столом.
— Сначала я вас развлекал, а теперь вы не поведаете ли мне, кто вы такие и что у вас за дела с подобными оборванцами?
Приятели переглянулись и расхохотались.
— Знали бы вы, граф, что это за оборванец! — проникновенно стал рассказывать барон. — Предводитель местных работорговцев. Умный и жестокий разбойник, который много лет водил за нос французских жандармов, и только, кажется, теперь они повисли у него на хвосте.
Он обратил взгляд на Тредиаковского.
— Это правда? — улыбнулся Разумовский.
— Так вот этот оборванец — не кто иной, как Флоримон де Баррас! — торжественно проговорил барон де Кастр, но, уловив досаду на лице товарища, сказал: — А довела его до такого жалкого состояния одна женщина. Аристократка и иностранка, которую он похитил в надежде дорого продать… Это ведь не секрет, не так ли, Грегор?
На этот раз барон громко рассмеялся.
— Не секрет, — медленно проговорил тот, соображая, как теперь отвечать на вопросы Разумовского так, чтобы он не догадался о совпадении их интересов.
Барон и Григорий переглянулись. Они оба ждали, что вот сейчас граф начнет расспрашивать, тот ли это де Баррас, но в это время Разумовского опять окликнули с соседнего стола, он, извинившись, отошел, и Григорий решил открыть барону карты. Вернее, их часть.
— Теперь понимаешь, Себастьян, почему я толкал тебя ногой под столом, когда ты чересчур разговорился? — сказал он. — Ты был прав в своих догадках. Я догадался обо всем несколько раньше лишь потому, что дольше знал мадемуазель Софи, а значит, и больше знал подробностей о ее жизни. Дело в том, что я не стал ему рассказать о княжне потому, что она не хотела его больше видеть. Никогда…
— В самом деле? — оживился барон. — Значит, она сбежала и от него тоже.
Тредиаковский, который на ходу выдумал это, кивнул.
— Зачем, в противном случае, девушке от него скрываться? Небось первым делом именно ему она бы сообщила, где ее искать.
— Конечно, если бы любила, — согласился барон.
— Ну вот, а ты чуть было не рассказал ему, куда мы завтра отправляемся.
— Но я же не знал! — отбивался Себастьян.
Он продолжал играть роль человека простодушного, не слишком умного, и Григорий решил ему в этом подыгрывать. Пока, не дай бог, не столкнутся их интересы.
— К счастью, ты проболтаться не успел. Так что еще не поздно нам с тобой от него отделаться.
— Как?
— Очень просто. Надо всего лишь не мешать ему делать то, что он хочет. А хочет он…
— Ехать в Нант! — радостно докончил за него барон.
14
Усадив Соню в высокое резное кресло, герцогиня продолжала ходить по комнате, в волнении сжимая и разжимая руки.
— Мадам, случилось что-то серьезное? Когда я подходила к вашей комнате, мне показалось, вы несколько повысили голос, разговаривая с герцогом… Я ничем не могу вам помочь?
— Могу сказать вам по секрету, дитя мое, что вовсе не разговор с мужем меня взволновал, а событие, ему предшествующее. Наша дорогая королева сделала своим доверенным лицом одного человека, который, по-моему, ведет себя слишком вольно. Нам всем приходится прилагать немало усилий, чтобы о его проделках не узнал король, ведь его величество добрый католик и не потерпит безобразия при своем дворе… Собственно, его участие в ночном происшествии ничем не доказано, но…
— Но что, мадам?
— Сей дворянин, имени которого я пока не могу вам назвать, мастерски владеет шпагой. Думаю, никто не сможет одолеть его и в обычной драке, где в ход идут кулаки. Он легко обольщает женщин одним взглядом своих желто-карих, похожих на кошачьи глаз. Кроме того, он так умеет менять свою внешность, что уже через несколько мгновений из чопорного аристократа может превратиться хоть в простолюдина, хоть в священнослужителя… Однажды на бале-маскараде он переоделся в женское платье и весь вечер морочил своих друзей, которые искали его среди мужских масок…
— Но что же произошло в прошлую ночь?
— Не знаю, но мне непонятно его теперешнее поведение, и я боюсь, что в дальнейшем не раз подумаю, прежде чем поручить ему что-нибудь серьезное.
Соня догадалась, что этот разговор подруга Марии-Антуанетты завела недаром, что герцогиня имеет на нее какие-то виды. И оказалась права.
— Дитя мое, — начала та вкрадчиво, — судя по вашему рассказу…
— По сведениям от вашего человека в России, — поправила Соня, ее задевало бесцеремонное обсуждение ее жизни и положения, в котором она очутилась.
— Понимаю, вам неприятно наше откровенное вмешательство в вашу жизнь, — согласно кивнула
