Винсент. — Я помню! А помнишь, я нарисовал тебе карту Короны? Налево от Несса дома, где carere morte есть в каждом поколении, направо дома, где в каждом поколении охотники, а два ближайших к реке дома, оба на 'ф' — Фаберы и Флагро, придерживаются нейтралитета. Что же ты наделала, Линда? Теперь моя карта бесполезна…
— Я уже не Флагро, — глаза Низшей смеялись.
Он окончательно оставил этюд. Они беседовали целый долгий час. Винсент подобрал зонтик и укрыл им Линду, по-прежнему храбро делавшую вид, что ей нравится быть на солнце. Потом девушка ушла, запретив себя провожать. Юноша всё же последовал за ней в отдалении. И увидел лишь, как Линда садится в экипаж с гербом баронов Меллисов, ожидающий её у дороги.
'Должно быть, она — супруга младшего из баронов', — подумал он и вопреки всем законам и правилам почувствовал не разочарование и принятие. Это было нетерпеливое ожидание новой встречи.
'Меллисы — друзья Меренсам. Линда будет на дне рождения Софии, — он вздохнул. — Придётся и мне пойти…'
В конце концов, кто как не он укажет гостям Бала, кого следует опасаться? А мечта Софии о бессмертии останется мечтой. Всегда можно припугнуть дикаря карой Владыки за обращение несовершеннолетней! Бал-маскарад предполагает легкомысленное, вольное общение. Он получит возможность ещё раз встретиться с Линдой.
'Почему раньше я не пробовал исцелять Низших? Это должно быть проще: их проклятие не так сильно. Эксперимент продолжается', — запоздало оправдался он перед собой.
Глава 14 Избранный
Их юная любовь была подобна солнцу. Только она светила ещё ярче… И смертный верил в бессмертие её, а бессмертная вновь смаковала в ней позабытые жизнь и смерть. Винсент перестал замечать время, вечность Линды наполнилась шорохом и стуком тысяч бегущих часов и минут.
Место первой встречи стало местом свиданий. Они проходили рощу и надолго застревали в гроте у истока Несса. Он рисовал Линду: в простом белом платье, в пышном голубом, в венке из цветов, с букетом цветов в руках; в рощице, ловящей солнечных зайчиков; в гроте, русалкой, задумчиво перебирающей длинные, черные как ночь волосы… Линии его рисунка утратили стеклянную хрупкость, а тени поблёкли. Он предал прежнюю манеру рисования — будто забыл о проклятии, лежащем на земле Карды и всем, на ней живущем.
Они много говорили — обо всём на свете, кроме любви: боялись разрушить свой хрупкий воздушный замок. Почему-то больше всего про город, в котором прошло детство обоих. Им было интересно, какой историю Карды знает другой. Они лепили общую историю…
— Первый carere morte появился здесь четыреста лет назад, — говорила Линда.
— Триста, — поправлял её Винсент. — Макта Вастус, Первый вампир, правил триста лет назад.
— На самом деле, Макта — современник первого Короля, Арденса. Ведь это Арденс его создал.
— Арденс?
— Арденс, Первый Избранный.
— Никогда не понимал этой чуши. Первый Избранный! Как будто Избранных может быть больше одного. Какой же он тогда 'Единственный'?
— Разве ты не слышал легенды о Даре? Этот Дар существует, пока существует Первый вампир, Избранные же — смертны. Поэтому много их сменилось со времён Арденса и Макты.
— Да, некоторые люди в разные столетия умели распознавать carere morte лучше других. Но я не думаю, что между ними существует какая-то связь, вроде единого Дара.
Линда взглянула на него с юмором и ничего не сказала.
— А исчезновение Макты? За год до Второго Бала Карды? Что сталось с Первым вампиром? Убит Орденом?
— Ты не слушаешь меня! Избранные Даром приходили и после исчезновения Макты, значит, Первый вампир жив. Он удалился от дел, но, говорят, порой он возвращается в старый город, где когда-то правил. Carere morte встречали его иногда на руинах за Пустошью. Там стоял дом Первого, там истинное сердце Карды…
— Последний раз я слышал подобное от тётки-вампирши. Признайся, все будущие carere morte должны посетить лекции по истинной истории Карды и сдать экзамен перед обращением?
Она едва коснулась губами его губ и отдалилась, дразня.
— Не смейся. Смертным открыта правда дня, но вы не слышите легенд ночи. А она хорошая рассказчица! Давай, я расскажу, почему на самом деле древняя Карда больше не столица? Думаешь, это прихоть капризной королевы? Или интриги Домов Реддо и Гесси? Дону столицей сделал Орден. Помнишь имя первой королевы Доны? Анна Марселла из рода Рете. Рете издавна служили Ордену. Охотники ушли отсюда после того, как Дэви обзавёлся Великим вампиром на цепи, и основали на юге свою цитадель… Ты меня слушаешь?
— Слушаю. Мне нравится твой голос…
Почти также часто, но очень кратко они говорили о carere morte. Эта тема, при лёгком к ней отношении предстающая неисчерпаемым кладезем шуточек, заметно стесняла их. Они быстро расходились здесь, так и не обменявшись колкостями. Никто не хотел случайно обидно ранить собеседника. На вопрос Винсента: 'Почему она выбрала бессмертие?', Линда ответила коротко: 'Это была всего одна капля. В череде комедий и драм юности я едва ли заметила её'. На вопрос Линды: 'Почему обладатель подобного дара не сотрудничает с Орденом?', Винсент сообщил только: 'У нас разные пути'.
Такие это были беседы. Без упоминаний прошлого, без надежд на будущее… Винсент заговаривал порой о своих, вернее, маминых, планах: поступить в столичную Королевскую Академию и вопрошал Линду молча: 'Как же ты?' Тогда она опускала глаза и усмехалась. И однажды в усмешке Низшей ему почудилась Мира…
— Что с тобой? — спросил он. — Ты странно улыбаешься.
— Я всегда улыбалась так.
— Нет!
— Уверяю тебя, — в её глазах была грусть. Предчувствие скорого расставания.
Знакомая усмешка Линды так встревожила Винсента, что он не смог отпустить её из памяти и наутро следующего дня. Дома он разложил перед собой все портреты девушки и нашёл эту ухмылку на каждом, но стоило присмотреться к ней, как она исчезала. Тогда он вынес картины на террасу — на солнце.
Здесь они словно потускнели. Грязно-серая мазня, будто он смешал слишком много разных красок: тусклые волосы, тёмная кожа, болезненная худоба тела под платьем… Приглядевшись, Винсент заметил ещё одну, самую отвратительную странность — блестящие, словно стеклянные глаза. Что это? Может, он положил слишком много белил? Заглянув в глаза портретов, художник отскочил в ужасе: неужели он нарисовал это? Яркий белок, прозрачный студень радужки… Точно глаза куклы или даже что-то совсем уж страшное — вываренные рыбьи глаза… Вот, значит, что в действительности было перед его слепым взором всю неделю! О, не впервые мираж, сотканный чарами carere morte, скрыл от него реальность!
Винсент отыскал единственный незаконченный портрет Миры. Да, и здесь то же самое и ещё усиленное, ведь Мира была Высшей: усмешка-оскал, словно живущая собственной жизнью на картине, равнодушные, неживые глаза… Он коснулся лица портрета, пальцы привычно очертили знакомый овал. Он помнил, как рисовал его: робко, тайно восхищаясь изяществом всех линий при явной несоразмерности некоторых пропорций. То была истинная красота, — казалось ему тогда, — подобная отвлечённо идеальной красоте статуй и древних божеств и достойная жить вечно. Как чудовищно далёк он был от истины! Когда за прекрасными чертами проступил бледный, обескровленный лик лишённой жизни, он сначала не поверил своим глазам.
