танк по башню скроется, а уж дорогу в ней… разве что огнеметом.
В общем, я прикинул, что бака, даже если полный залить, и тех двух канистр, что в кузове, может и не хватить. Тут бочка нужна.
Кстати, о бочках. В чем-то же, думаю, должно масло это, которое в «Аризону» залили, храниться. Вряд ли они его прямо из земли черпают.
Ладно. Отловил во дворе стражника, минут пять объяснить пытался, чего мне надо, – насилу втолковал. Отвел он меня в погреб и факелом, издалека так, в самый темный угол показывает.
– Вон там, – говорит, – в большой бочке. Запас на случай осады.
Запас в большой бочке, думаю, это хорошо. Мне как раз… И тут я эту бочку увидал.
Я даже сначала и не понял, что это бочка. Подумал – стена у погреба кривая.
М-да, думаю, для такой бочки «Аризона», пожалуй, что хлипковат. И «Студебеккер» тоже. Тут тягач артиллерийский нужен.
– Эй, – спрашиваю, – а как вы из нее наливаете?
– Сбоку пробка есть, – отвечает гаврик. – Через нее и набираем.
– А что, – медленно так говорю, – емкостей меньшего объема у вас по регламенту не предусмотрено?
Стражник от такого оборота чуть факел не выронил.
– Чего?
– Бочки поменьше есть?
– Нету. Одна она у нас.
– Бедные вы, выходит, – говорю. – Сиротинушки несчастные. А пустые бочки у вас есть? Хоть малость поменьше этой?
– Есть, как не быть.
Провел меня в другой подвал. Захожу – ежкин кот, чего здесь только нет! Хламу – и нашего, и местного – горы! Тут и гильзы снарядные, и табуретки какие-то поломанные, и хреновина какая-то с крестом на полподвала – я сначала даже не понял, что оно такое, а потом сообразил – хвост от самолета, наверное, от того самого «Хейнкеля», который на тарелки пустили, – и солома, и вовсе железки непонятные, а рядом с входом к стене два громадных портрета прислонены.
Я факелом посветил – интересно стало, чего это за культурные ценности тут маринуют, – и чуть со смеху не лопнул. Один портрет товарища Ворошилова оказался, довоенный еще, а второй – фюрера. Оба в полный рост, стоят, наклонившись, друг на дружку пялятся.
– Ну и на кой черт вы эту дрянь держите? – спрашиваю. – Вынесли бы да запалили.
– Тык ведь красиво.
– Чего ж тут красивого? – говорю. – Ты ж глянь – свинья свиньей.
Стражник репу почесал, на один портрет посмотрел, на второй…
Я только вздохнул.
– Ладно уж, – говорю. – Только… вы б его хоть к стенке, что ли, развернули.
– Тык который из двух?
– Оба. Где бочонки-то пустые?
– Там.
Полез я в это «там» – то еще удовольствие, хуже, чем в развалинах ковыряться. Пылюки – тонны, хоть лопатой сгребай, паутина липнет, да еще не видно ни черта, а железки все эти вокруг, что характерно, угловатые, острые и ржавые.
Минут десять лазил – нашел. Немецкий армейский бочонок, металлический, на пятьдесят литров. Как он к местным попал – ума не приложу.
Взвалил его на закорки, начал обратно к дверям пробираться – и как загремел со всего размаху, аккурат в самую середину портрета. Вместе с бочонком. Стражник только охнуть успел.
– Вы уж, – говорю, – извините. Случайно вышло. Тем более что вы это произведение искусства еще никому не показывали.
– Тык все равно жалко, – говорит. – Хорошая была картина. Большая.
Тоже мне – любитель искусства. Нашел, понимаешь, живопись. Ну и что мне теперь – лекцию ему устраивать?
– Ничего, – утешаю, – зато рама целая осталась. Смотри, какая хорошая, дубовая. Главное ведь, чтобы рама была, а уже чего в нее вставить – это всегда найдется.
Может, конечно, невежливо я с ними поступил, но оставить эту дрянь просто так – совесть не позволила.
Ладно. Набрали мы этот бочонок, выкатили наверх и даже умудрились вдвоем в кузов закинуть.
Тут как раз и рыжая появилась. Видок еще тот – груда одеял на ножках. Она, как я понял, просто с кровати своей сгребла все, чего там было, и приволокла.
– Ну вот, – говорю. – He-рядовая, ты когда-нибудь научишься команды дословно исполнять? А?
– Я сделала то, что ты велел!
– То, да не совсем. Я тебе что приказал – одеял четыре штуки и одежду теплую. А ты что принесла?
– Одеяла.
– Сколько?
Молчит.
– Ты мне тут не молчи, – говорю. – А возьми, аккуратно разбери эту груду и доложи – сколько в ней одеял?
– Двенадцать.
– А одежды теплой?
Молчит.
– Вот-вот, – говорю. – В сорок первом кое-кто тоже о полушубках с валенками не позаботился.
– И что?
– А ничего, – говорю. – Так и остались стоять вдоль дорог… столбиками.
Ага. Кое-где до весны простояли.
– И вот еще что. У тебя к винтовке сколько патронов?
– Пять.
– А если поискать?
– Винтовку ты дал мне!
– Так ведь я ее не забираю – пока, по крайней мере. – Винтовка твоя, не спорю, и стрелять из нее тебе. Вот и озаботься пополнением боекомплекта. А то что – выпустишь обойму и в рукопашную?
Вообще-то насчет этой винтовочки у меня особые планы были, но о них я распространяться сейчас не хотел, тем более – пока доберемся, еще сто и один раз все перемениться
