сигналы в мозг.
– Смотри, смотри! Встала! – Арсений азартно двинул Гумилеву локтем в бок.
Белка и в самом деле поднялась, наконец, на ноги. Постояла и, шатаясь, пошла вперед, к мисочке с едой. Подошла, осторожно опустила голову и начала есть, деликатно подхватывая зубами нежные мясные кубики.
– Пищеварительная система практически вся искусственная… – бормотал Ковалев. – Почки, сердце… Смотри, кушает! Кушает!
– А когда она к вечеру еще и покакает, ты скажешь, что пора регистрировать Институт бессмертия.
– И пора! – заявил Арсений, топорща бороду. – Ты столько лет собираешь все разработки в этой области – нанотехнологии, генная инженерия, клонирование… Пора, наконец, все это объединять!
– …И Россия станет лидером в области создания искусственного интеллекта и киберчеловека! – торжественно закончил Гумилев, словно с трибуны какого-нибудь съезда. – Пиши рекламные проспекты, Арсений. Озолотимся. Тебя директором назначим или Перельмана? Киньте монетку, что ли, чтобы не обидно было.
– Все бы тебе шутить, – сказал сердитый Арсений, продолжая наблюдать за завтраком Белки. – А время уходит. Думаешь, ты один такой умный?
– Честно? Думаю, один. Даже уверен! – Гумилев громко рассмеялся.
– Тьфу ты, пропасть! Опять ты за свое! – Ковалев, судя по всему, собрался разворчаться в своем духе, но тут у Андрея запищал телефон.
Свиридов.
– Включите телевизор, первый канал, – сказал он.
Гумилев схватил со стола пульт, нажал кнопку. На экране появилось изображение зала ожидания какого-то аэропорта, наполненного встревоженными людьми; многие плакали. Закадровый голос комментировал:
– …На борту лайнера Airbus 330 французской авиакомпании Air France, выполнявшего рейс по маршруту Рио-де-Жанейро – Париж, находились двести шестнадцать пассажиров, среди них восемь детей, а также двенадцать членов экипажа. Рейс номер 447 вылетел вечером в воскресенье и должен был приземлиться в аэропорту «Руасси-Шарль-де-Голль» в 11.10 по местному времени, но в назначенное время лайнер посадку не совершил. Никаких данных о судьбе людей пока не поступало, связи с лайнером нет уже несколько часов. В парижском аэропорту создан кризисный центр, открыта горячая линия. Президент Франции Николя Саркози призвал приложить все усилия, чтобы установить, что произошло с самолетом…
Гумилев вырубил звук. На экране люди в белых халатах выводили из зала рыдающую женщину.
– Я перезвоню, – сказал он молчавшему в трубке Свиридову. Бросил мобильник и повернулся к остолбеневшему Арсению.
– Это был наш лайнер?
– Судя по всему, наш.
– Самолетом управлял наш искусственный интеллект?
– Да. Но, может, лайнер еще объявится? Всякое случается… Не будем торопиться, Андрей…
– Нет, Арсений, это катастрофа, – перебил его Гумилев. – Катастрофа.
Впрочем, на самом деле он выразился значительно грубее.
Глава пятнадцатая
Срыв
Андрей стоял у огромного панорамного окна своего рабочего кабинета. Ощущение безграничной свободы охватывало его всякий раз, когда он смотрел отсюда на Москву. Гумилев чувствовал себя властелином этого города. Да что там города – всей страны, всего мира. Кабинет напоминал ему рубку космического корабля, фантастического звездолета под названием «Земля». Рубку, в которой он был капитаном и мог управлять этим летящим через пространство и время кораблем с экипажем в несколько миллиардов человек.
При желании Андрей действительно мог заставить весь мир подчиняться своей воле. В корпорацию Гумилева входил медиахолдинг – десятки изданий, телевидение, радио, новостные интернет-порталы. Он мог внушить человечеству все что угодно, заставить его плясать под свою дудку. Мог, но никогда не делал этого, осознавая, какое опасное оружие – информация. Ему было достаточно знать, что это оружие находится в его руках. Одно это наполняло душу Гумилева уверенностью.
Правда, в экипаже звездолета имелся один человек, неподконтрольный капитану. Один человек, не дававший ему ощутить свое полное всевластие.
Ева.
Теперь, после исчезновения жены, Андрей стал сильнее. Признаться в этом было тяжело, но факт оставался фактом: пока Ева была рядом, она делала его слабым. Она единственная, кто не подчинялся ему безоговорочно, кто сопротивлялся и спорил и кому он не мог приказать, кого не мог заставить.
И вот Евы нет. С нею исчезло ощущение счастья, но пришло твердое понимание: больше никто не может противостоять ему.
Никто, кроме судьбы…
«Самолет французской авиакомпании Air France пропал с радаров… На борту Airbus 330… находились двести шестнадцать пассажиров, среди них восемь детей, и двенадцать членов экипажа…»
Гумилеву не нужно было ждать новых сообщений, чтобы убедиться: самолет разбился, сотни людей погибли. Интуиция подсказывала ему, что проблема в искусственном интеллекте. Судя по последним данным с новостных лент, лайнер попал в грозу. Гроза не относится к форс-мажорным обстоятельствам. С грозой искусственный интеллект должен был справиться – изменить курс, поменять эшелон, отвернуть в сторону. Словом, попытаться сделать все, чтобы спасти самолет и людей, летящих в нем.
Не спас.
Киберпилотов устанавливали на лайнеры пяти разных авиакомпаний в обстановке полной секретности. Руководство этих компаний согласилось на рискованный эксперимент, но по документам кардинальная модернизация самолетов проходила как «плановая проверка и обновление модулей информационно- технического контроля». В случае неудачи никто не хотел нести ответственность. Никто не хотел рисковать и подставлять свою голову.
Андрей отошел от окна, рухнул в кресло, включил телевизор. На экране возникло смуглое лицо президента Франции. Диктор бесстрастно сообщил: «Николя Саркози отметил, что шансы найти людей, летевших на авиалайнере Air France, очень малы».
Проклятье…
Выключить, выключить этот чертов экран! Гумилев ткнул кнопку на пульте и заметил, что у него дрожат руки.
– Вот это уже никуда не годится, – вслух сказал он и поразился, как глухо, отчужденно прозвучал его голос в тишине кабинета.
Оттолкнув кресло, он вскочил и принялся ходить от окна к стене – и обратно. Теперь кабинет уже не казался ему рубкой звездолета. Скорее он походил на клетку. Стеклянную клетку, в которой на уголовных процессах под прицелом множества глаз и объективов камер сидят преступники.
А он и есть преступник. Двести двадцать восемь жизней… И все они – на его совести? Нет, неправда! Он хотел помочь человечеству сделать рывок в будущее. Но суровая правда такова: двести двадцать восемь из них уже никогда не попадут в это будущее. Они навечно остались в прошлом, в небытие, где-то под холодными волнами Атлантического океана.
Он хотел людям добра. Всем людям, всем до единого. А получилось… Прогресс любой ценой. Любой? Даже такой? Нет! Хотя…
И из глубины сознания Андрея Гумилева выползла мысль, скользкая, как змея: «Цель оправдывает средства, ведь так?»
Андрей Гумилев никогда не извинялся. Никогда и ни перед кем. Окружающим он объяснял это тем, что не видит в извинениях рационального смысла. Естественно, он так же не нуждался и в чужих извинениях. Эмоции и сантименты имеют право на жизнь только на страницах женских романов и в мыльных операх. В жизни им не место.
Лет пятнадцать назад, еще будучи студентом, он случайно поймал на обмане или, говоря по-простому,
