Голос капитана прозвучал почти жалобно и с последней надеждой. Действительно, что стоит профессору устроить такой пустяк? Он, в той мере, что ему сочли нужным сообщить, знал и о миссии отряда, и о назначении изуродовавших его корабль антенн и прочих устройств. А остальное выяснил сам, распорядившись установить скрытые микрофоны в жилых и рабочих помещениях незваных гостей, в том числе и Строссона, личного порученца Гамильтона-Рэя, приставленного им наблюдать за этой компанией.
Они воображали, что простодушные моряки понятия не имеют о подобных штучках. Доверенный шифровальщик, уорент-офицер, с которым Честер отплавал вместе больше десяти лет, круглосуточно писал на магнитофон все разговоры и выкладывал на стол командира краткие, но информативные сводки.
Выслушав коммодора, профессор решил, что
– Пойдёмте со мной, – предложил Френч наиболее убедительным и внушающим расположение тоном, на какой был способен. За многие годы преподавания в лучших университетах «старой доброй Англии» кому только не приходилось внушать не только знания, но и стиль мышления. От особ королевской крови до полусумасшедших вундеркиндов «из низов общества». – Вы всё увидите и поймёте сами. Тогда и будем решать…
Почти все отсеки кормовой части крейсера, от ЗКП[37] до подбашенного колодца башни «D»[38], на три палубы, включая верхнюю, были заняты техникой, безраздельным хозяином которой был профессор, сменивший университетскую кафедру на ненадёжную зыбкость корабля.
Невероятные возможности этих устройств, полученных, нужно сказать, при странных обстоятельствах, нельзя было познать в полном объёме, экспериментируя «на белых мышах», условно выражаясь. Хорошо, что нашлись люди, богатые и могущественные, давшие возможность проводить «полевые испытания» в практически неограниченных масштабах.
Первый раз Френч под руководством и покровительством очень серьёзного, но и благожелательного джентльмена достаточно успешно применил свою аппаратуру в миллионном мегаполисе год назад. Или – полтора, воспоминания о прошлом странным образом
Сейчас – вторая попытка. С учётом всех предыдущих ошибок. Правда – ошибки учитывали те, кто затеял очередную операцию. Самому профессору нужно было только подготовить новых людей взамен потерянных прошлый раз и перестроить алгоритмы под новые планы. И вот сейчас – не хочется об этом думать – эксперимент грозит закончиться значительно хуже первого. Тогда Френч был именно исследователем, сидящем в тепле и уюте и отдающим распоряжения лаборантам и аспирантам.
Профессору только сейчас начало казаться, что дело в неудачном выборе темы и
Они шли по казавшимся бесконечными отсекам, забитыми снизу доверху лабораторным оборудованием в зелёных и серых металлических ящиках. Мимо людей в белых и синих халатах, трудящихся за письменными столами, пультами вычислительных устройств, у круглых экранов осциллографов и радиолокаторов, по которым бежали колонки цифр и переплетение разноцветных кривых совершенно непонятных графиков.
Сейчас эта спокойная, несмотря на то что происходило на крейсере и за бортом,
Иногда коммодор Честер умел подниматься до истинно высокой поэзии, почти не уступая своим японским коллегам, успевавшим на гибнущих кораблях сочинять изысканные прощальные хокку, не заботясь, увидит ли кто-нибудь не всегда каллиграфически выписанные иероглифы.
– Уилки! – позвал Френч сорокалетнего мужчину с внешностью боксёра-средневеса, лишь золотые очки и глаза за их стёклами опровергали первое впечатление.
– Мистер Сэм Уилки, – представил его профессор коммодору, – заведующий лабораторией, доктор философии и физики. – Сэм, командир крейсера хочет знать, в состоянии ли вы ввести двести человек из девятисот присутствующих на этом корабле в полную прострацию, мышечную и умственную? Никаких более сложных эмоций, на которые настроены излучатели, не требуется.
– Легко, шеф. Соберите их в подходящее помещение, где мы развернём рефлекторы, желательно так, чтобы они стояли плечом к плечу и не двигались, и всё займёт у меня от силы минуту, – ровный тон Уилки показался Честеру издевательским.
– Как я это сделаю, пусть вы подохнете вместе со всеми своими родственниками?! – взорвался командир. – Они расползлись, как тараканы, по всему крейсеру, взорвали рулевую машину! Откуда мне знать, где они? Их что, пригласить по громкой связи на чашку чая в подходящий трюм?
– А мне? – резонно спросил учёный. – Включив генераторы пси-энергии на полную мощность, я легко могу превратить в пускающих слюну идиотов
Переждал исполненный бессильного бешенства взгляд коммодора.
– Вот и я тоже. У нас нет возможности воздействовать на людей избирательно. За исключением тех, кто уже прошёл предварительную обработку, чьи характеристики внесены в нужные ячейки памяти, и сами они собраны в нужном месте, оснащённом правильно расположенными волноводами и излучателями…
– А сбить с нашего следа русскую эскадру вы можете? Поставить какую-то завесу… Да, дьявол забери, сделать хоть что-нибудь?!
– Завесу мы уже поставили. На всех экранах русских кораблей именно то, о чём вы просите. Радиосвязь по-прежнему не работает, радиолокаторы принимают только то, что мы на них транслируем. Они видят – «Гренвилл» вслед за «Тайгером», «Лайоном» и «Блейком», полным ходом идущий на северо-восток тридцатиузловым ходом, успешно увеличивая отрыв, а не болтается, как, извините…
Честер несколько воспрянул духом. Какая-то польза от этих учёных всё же есть. За час-полтора руль как-нибудь приведут в порядок, и тогда полными ходами – пусть трубки в котлах горят – на юг, на юг. До ближайшего нейтрального порта, и катись оно всё… Жить намного лучше, чем не жить, какими бы словами подобная ерунда не облекалась. «Дульце эт декорум э про патриа море»? [40] Сейчас, ждите…
– Только, сэр, одна маленькая загвоздка. На антенны русских мы сигнал посылаем, а вот как быть с глазами пилотов русских разведчиков? В оптическом диапазоне мы – как на ладони, прошу прощения, сэр. А ещё есть моряки русского парохода, что болтается у горизонта. Они тоже нас видят. То есть на повестке один вопрос: кому поверит русский адмирал – донесениям своих радиометристов или непосредственным