улыбнулись и пояснили — вещица, которую вручают князю, всего лишь особый вид брони, спасающей тело, а спасение души целиком в ведении Господа, и нательный крест тому подтверждение. Главное, уточнил Сильвестр, разместить Павлина так, чтобы он не лежал поверх креста, а плотно прилегал к телу. Обсудили подробно и действия при взятии Казани — не допустить из города бегства кого бы то ни было. Разузнать все тайные ходы и заложить их взрывчатым зелием. Главную мечеть города не жечь, а тщательнейше обыскать, магометанских священников пытать нещадно, а самого царя Едигера
К середине лета с приготовлениями было покончено.
В Москве осталась дожидаться возвращения царя беременная Анастасия. Прощание с ней случилось долгим, жена рыдала и висла на шее Ивана, умоляя отказаться от участия в походе. Тревожно было у нее на сердце — по Москве упорно ходили слухи о неминуемом поражении царя от казанцев и на этот раз. Распускало их, ожесточая государя, враждебное боярство, готовое прозябать в смирении перед хищным соседом и откупаться, лишь бы не рисковать жизнями и всем добром своим.
Иван, пообещав вернуться с победой, спустился с Красного крыльца на площадь, где его поджидал поданный конь.
Сто пятьдесят тысяч конных и пеших набралось в войско, во главе которого ехал верхом, в блестящих доспехах, царь. Рядом с ним, облаченные по-походному, держались избранные и приближенные — пожалованный в окольничие Адашев и доблестный воевода князь Курбский.
Гудела земля от топота, вздымалась легкая летняя пыль, над ней колыхались в воздухе красные бунчуки и хоругви, среди которых выделялось темное полотнище с ликом Всемилостивейшего Спаса. Громыхали оружием и песнями титульные полки — Большой, Передовой, Сторожевой, Левой и Правой руки. Впереди всех — Ертаульный полк, разведка на быстроногих конях.
Огромное войско двигалось к берегам Волги. Из окрестных деревень подвозили хлеб и мед, а дружины правобережных князей вливались в ряды царских полков. Два месяца пути — и вот ранним утром засияли башни и мечети перед взорами вставшего напротив вражеского города войска. Отслужили молебен. Началась долгая осада — кровавые стычки с татарской конницей, обстрелы башен, штурмы высоких дубовых стен и отступления. В первую же ночь над царским лагерем разразился настоящий ураган, снес шатры и походные церкви, раскидал хоругви, взволновал речную воду и потопил множество кораблей.
Отчаяние охватило войско, но Иван горячо воззвал к братии, уверив — Бог на стороне русских, невзирая на колдовство врага. Курбский, едва сдерживая горячего коня, дожидался сигнала к наступлению. Лицо его было бледно от ярости, ноздри трепетали, пальцы сжимали рукоять меча, а глаза, утратив обычную веселость, полыхали холодным разноцветьем.
«Господи, о твоем имени движемся!» — воскликнул царь Иван.
Взревели трубы, и загремели барабаны, колыхнулось и потекла людская лавина в сторону рвов и хорошо укрепленных стен…
Не одну неделю длилась осада Казани. На стенах города кружились в диких плясках татарские ведьмы, визгом и ворожбой подбодряя своих лучников. Под стенами же дни и ночи шла беспрестанная работа — слушая указания инженера-немца, русские совершали подкоп и закладку взрывчатой смеси.
В решающий день Иван, стоя у порога походной церкви на холме, обнял Курбского и заглянул ему в лицо. Теперь сомнений у него не оставалось — стало ясно, что вещицы не только холодят кожу, но и меняют цвет глаз. Царь и его воевода всматривались друг в друга, словно увиделись впервые.
«Твои глаза, государь…» — растерянно произнес Курбский.
Иван без лишних слов вытянул из ножен меч и поднес его к лицу друга. Тот впился взглядом в свое отражение, затем вопрошающе взглянул на царя.
«Знак Божий, — кратко пояснил Иван. Подумал и добавил: — На обоих нас. Делай свое дело, Андрей. А я займусь своим. Так победим!»
Курбский поклонился. В сопровождении нового оруженосца, выделенного ему лично царем, — огромного и могучего стрельца Омельяна Иванова, которого государь помнил со времени московского бунта, — князь зашагал в сторону ожидавшего у подошвы холма войска.
— Омелька! — окрикнул царь.
Богатырь замер и обернулся, приложил руку к широченной груди.
— За князя головой отвечаешь! Живому помогай, а павшего не бросай среди разбойников!
— Государь, дух испущу, а приказ твой исполню! Мертвым стану — а князя все равно беречь буду! — ответил ему гулким басом стрелец.
— Ступайте! — махнул рукой Иван.
Курбский и оруженосец поспешили вниз.
Царь обернулся к Адашеву. Исполнительный окольничий уже держал наготове небольшой тряпичный сверток с торчавшими из него тонкими птичьими лапками. Быстро размотав лоскут, достал распушившего серый хохолок жаворонка. «Чирр-к, чирр-к, чр-рик!» — сердито выкрикнула птица и завозилась в ладонях Алексея.
Иван склонился над ней, пристально посмотрел в маленький темный глаз. Кивнул Адашеву и скрылся за пологом церковного шатра. Опускаясь перед походным складнем, услышал легкий хлопок — это жаворонок взмыл из рук Адашева в осеннее небо. Заставляя птицу подниматься все выше и выше, царь оглядывал открывшийся ему сверху неприятельский город. Даже издалека татарский кремль вызывал невольное уважение своей мощью — глубокие рвы с юго-востока и блестящий на солнце рукав Казанки с запада, стены в несколько саженей толщиной из камня и бревен, с четырьмя проездными башнями, мурованные мечети и сам дворец казанского царя, словно крепость в крепости.
Зависая в прохладной вышине, Иван наблюдал, как колышется лавина войска, ожидая наступления.
Взрыв, громыхнувший под Алтыковыми воротами, взметнул в воздух месиво из земли, камней, людей и бревен. Тугой горячий воздух опрокинул стоявшие поодаль передние ряды царских полков. И тут же рвануло на другом конце посада, у Ногайских ворот, да так мощно, что висевшего высоко жаворонка швырнуло в сторону — словно мальчишка наподдал по тряпичному мячику. Иван едва совладал с обезумевшей от страха птицей и, когда полет ее выправился, увидел, что в дымящие проломы текут людские потоки. Ертоульный, Передовой, Сторожевой полки ворвались в посад, начались уличные сражения. Под тучами стрел царские войска добрались до кремлевских стен, угодив под лавину сброшенных на них камней и бревен, а следом хлынули на их головы потоки кипящего вара… Где-то там внизу вел за собой людей бесстрашный князь Андрей Курбский. Иван, стоя перед иконами и одновременно не выпуская из подчинения птицу высоко над сражением, испуганно подумал — не знает ведь он доподлинно, насколько хорош в защите Павлин. От клинков, копий и стрел уберегает, пищальные пули тоже должен отводить, но вот насчет летящих с высоты деревянных колод или камней размером с теленка ничего не известно…
…От воспоминаний о военном походе царя отвлекли грубые выкрики.
Возок остановился, и в дверном проеме возник соскочивший с коня Малюта, протянул лапищу в рукавице, заурчал по-медвежьи:
— Государь, дальше никак не проехать. Разве что верхом.
Иван недовольно выглянул наружу.
Впереди виднелась деревянная церквушка. Прилегающая к ней площадь была забита людьми, согнали со всего посада.
Улицу перегораживало несколько груженных под завязку дровней. Из-под задравшейся рогожи торчали руки со скрюченными пальцами и ноги — в обмотках, валенках или босые. Некоторые сани были укрыты полностью, вымазанная в крови ткань выпукло круглилась, будто под ней свалены в кучу капустные кочаны.
Прихватив посох, царь вышел из возка и мрачно огляделся.
Опричники возились с незапряженными дровнями, тянули за оглобли, пытаясь высвободить путь.
— Кровищи-то натекло вниз, вот и примерзли! — стукнув ногой по саням, пояснил неведомо кому
