— На гвоздике висит.
— Да вы что, нарочно, что ли?! Я вас под трибунал отдам! — гаркнул Петька. — Развели, понимаешь, не знаю что!
Он вбежал на крыльцо, сорвал с гвоздика ключ и открыл дверь.
Из избы потянуло дымком.
— Мать вашу, опять пожар, что ли? — Петька нюхнул воздух. — Будто тряпками горелыми пахнет. Ну- ка, сюда идите оба!
Караульные подбежали.
— Фонарик есть?
Старший достал карманный фонарик. Все трое вошли в избу. Зажгли керосинку, осмотрелись. Все, вроде, стояло на своих местах. В печке ничего не
горело, и откуда шел запах, понять было невозможно.
Молодой красноармеец с выпученными глазами вдруг
— Ты чего?
— Из подпола тянет, — сказал красноармеец.
Петька со старшим переглянулись и в один голос выкрикнули:
— Ночков!
Перестановка в штабе все же была: стол с радиостанцией, печатными машинками и прочей требухой стоял аккурат на люке, ведущем в подпол, в каморку начальника штаба. Стол втроем оттащили к окну, и старший караула открыл люк. Ночков сидел в исподнем, скрюченный, бездыханный, на верхней ступеньке, прильнув к щели между люком и полом. Весь подвал тонул в дыму.
Мужчины вытащили начальника штаба на улицу. Петька надавал Ночкову пощечин, старший караула принес воды и окатил начальника из ведра. Грудь Ночкова шевельнулась, и он, хрипя, вдохнул, после чего тяжело и продолжительно закашлялся.
— Живой! — обрадовался Петька. — Живой! Ладно, смотрите тут за ним, а я побежал Чепаю докладывать.
Василий Иванович таким новостям не обрадовался. Он быстро встал, собрался, велел Петьке
позвать Батурина и прочих командиров, потому что покушение на начальника — это не какой- нибудь пожар, это диверсией попахивает, а то и хуже — предательством. Удивительно, как до Чепая не добрались, его-то изба вовсе не охраняется. До рассвета было еще часа два, но дело важное и отлагательств не терпит, будить всех немедля!
Ночков уже оправился, почти не кашлял и смог рассказать, что произошло. Проснулся от запаха дыма, кругом темно, горло дерет от кашля. На ощупь, потому что от дыма резало глаза, добрался до лестницы и хотел выйти, но люк не поддавался. Пытался дышать через щель, потом потерял сознание.
— Во сколько? — спросил Чепаев.
— Часы внизу остались. Да и не мог я на них посмотреть, дым глаза ел.
— Спать, любись ты конем, во сколько лег?
— В одиннадцать, как обычно.
— Кто наверху дежурил?
— Колокольников, а на карауле — этот, как его... Деревяшка?
— Деревянко, — поправил Петька.
Чепаев повернулся к нему.
— Петька, ты вот что. Сгоняй по постам, спроси, не видел ли кто Колокольникова с Деревянкой.
— Есть.
Петька убежал. Чепай посмотрел на командиров.
— Ну и что делать будем?
Командиры хмурились, чесали затылки, но ничего не говорили. А чего говорить — случай такой впервые.
— Давно у нас Колокольников в штабе? — спросил Батурин.
— С мая, — ответил Ночков.
— А до этого где был?
— По документам — из Самары...
— Документы! — заорал Батурин. —Документы проверяем! Ничего не пропало?
Все, включая Чепая, стали шарить по шкафам, по ящикам, проверяя документацию. Ночков тоже было начал, но быстро пришел в себя:
— Отбой! Вся секретная документация с донесениями и шифровками у меня в подполе, в сейфе.
— Пошли проверять! — приказал Чепаев.
В подвале уже можно было дышать. На полу валялись прогоревшие до пепла тряпки, очевидно, сброшенные злоумышленниками вниз. Сейф открыли, выгрузили бумаги, пошли проверять. Пока проверяли, рассвело.
Тем временем Петька обскакал все посты. На северном старший караула Данщин сказал, будто в смену Бронштейна была зафиксирована активность. В журнале Бронштейн записал: «Время: 12 ч. 03 мин., со стороны ст. Сломихинской приб. маш. «Руссо-балт», водит. — краском Тверитинов. Куда: штаб див.».
Петька даже обалдел. Тверитинов? Вернулся? Да еще на «Руссо-балте»?
Следующая запись оказалась еще интереснее: «Время: 1 ч. 27 мин., из штаба див. уб. маш. «Рус- со- балт», водит. — зам. нач. шт. Колокольников, сопр. — кр-ц Деревянко. Куда: ст. Сломихинская».
— Где Бронштейн? — спросил Петька.
— В казарме, отсыпается, — ответил Данщин.
Петька вскочил на коня и помчался в казарму.
Фима Бронштейн не спал, сидел в караулке
и ждал, когда к нему приедет друг — пить чай с настоящим шоколадом. Когда в караулку ворвался порученец Чепаева, Бронштейн слегка перетрусил.
— Ты ночью дежурил на северном въезде?
— Ну, я, — ответил Бронштейн.
— Кого видел?
— Арканю Тверитинова.
— Точно его?
— Я Арканю с гимназии знаю, он это. Вот, шоколад мне привез, — Фима повертел перед носом Петьки измятой плиткой.
— А потом?
— Потом замначштаба с часовым зачем-то в Сломихинскую среди ночи поперлись.
— И ты отпустил?
— Так у них записка была от начштаба.
— Где записка?!
Бронштейн побледнел. Выражение его лица было столь красноречивым, что Петька сказал:
— Это трибунал, боец. Собирайся, едем в штаб.
Через десять минут Фима Бронштейн с поникшей головой стоял перед командирами подразделений.
Расспрашивал его Чепай — мягко, без привычной запальчивости. Бронштейн отвечал коротко и по делу.
— Значит, получается, ты впустил Тверитинова в станицу и указал дорогу до штаба?
— Так точно, товарищ начдив. Вы же сами знаете — от нас только прямо до площади.
— Знаю, Фима, знаю. А ничего необычного не заметил?
— Чего уж необычного — Арканю три месяца погибшим считали, а он вдруг как с неба упал. Ну вот разве что на машине приехал. Это ж «Рус- со-балт», на котором Попов ездит, правильно? Но я так понял, что ему лично Попов отдал машину, Арканя ведь сам на ней раньше ездил.
— Со Сломихинской связались? — спросил Чепай у связистов.
