— Не срамись!
— Ты управлять-то этой штукой умеешь?
Лёнька не умел, хотя некоторое представление
о полетах у него было. Еще в Тихвине, работая в типографии, он читал все, что приносили в набор, в том числе брошюру об аэронавтике и устройстве летательных аппаратов. Лёнька мало что помнил, но петух, которого он сжимал в кулаке, говорил, что это — реальный шанс спастись.
Они спокойно прошли на летное поле, пересекли три узкие полоски голой утрамбованной земли, накатанные аэропланами.
— Левый или правый? — спросил Богдан. Он решил, что пусть уж Лёнька, раз начал, закончит, а петуха можно забрать потом.
— Левый, — уверенно сказал Лёнька. — Иди к винту.
— Почему я?!
— Потому что я знаю, что делать, а ты — нет. Крутанешь лопасть — и сразу в сторону, чтобы руки не отрубило. Понял?
Пилоты Ларионов и Кутько в это время под присмотром двух конных казаков хоронили убитых товарищей. Оба взопрели, и Кутько спросил у казаков:
— Может, подсобите?
— Работай давай. Не ты — так тебя.
— Мы пилоты, а не землекопы! Мы и так взяли на себя все, что могли!
— Не положено. Скажи спасибо, что только двоих хороните, там, у обрыва, сейчас вообще большую яму копают. Шутка ли — две с половиной тысячи ухлопали за ночь!
Две с половиной тысячи впечатляли. Кутько уже жалел, что после Сладковского не задушил Ларионова. После сел бы в «Ньюпор» — и улетел на все четыре стороны... хотя нет, Ларионова убивать было нельзя, в одиночку аэроплан завести сложнее. Бот потом...
У Ларионова в голове шевелились те же самые мысли — и еще пошловатый стих Северянина про ананасы в шампанском.
— Изумительно вкусно, искристо и остро... — вдруг сказал Кутько.
— Что? — спросил казак.
— Что?! — спросил Ларионов.
Звук, который натолкнул их на мысль о Северянине, напугал обоих.
— «Ньюпор»! — заорали пилоты, бросили лопаты и побежали к взлетной полосе, где вовсю стрекотал двигатель аэроплана. Казаки пустили лошадей в галоп.
— Вы куда? — крикнули казаки бегущим пилотам.
— Быстрее скачите вперед, кто-то завел аэроплан! — крикнул Ларионов. — Быстрее!
Казаки поняли и дали шпор лошадям.
Но у них было всего по одной лошадиной силе, а у двигателя французского истребителя «Ньюпор» — целых триста. Подпрыгивая на кочках и колдобинах, аэроплан пошел вперед, сначала медленно, потом быстрее, еще быстрее, еще...
Ручку на себя! Отрыв!
На какое-то мгновение у Лёньки сердце опустилось едва ли не до кишок. Но он взял себя в руки, выровнял начавший крениться аппарат и на бреющем пролетел над головами двух конников, размахивающих шашками.
— Да! — заорал он, и в рот набилось столько воздуха, что не проглотишь.
Пока он набирал высоту, сердце, выкарабкавшись из кишок, пело.
Богдан, сидевший сзади, на полет не обращал внимания. У него в ногах лежал огромный кожаный бювар, набитый чем-то твердым и тяжелым.
Бомбы, догадался Перетрусов. Это было странно — неужели бомбы возят в бюваре? Впрочем, интересно сейчас было совсем другое.
Он выглянул наружу. Под крылом летающей этажерки распласталась станица. Богдан ни за что не подумал бы, что она такая большая, целый город. Может, пока Лёнька набирает высоту, бомба- нуть напоследок? Прощальный подарок от атамана Перетрусова подхорунжему Белоножкину?
Предвкушая потеху, Богдан щелкнул бронзовыми замочками. Из-за рева двигателя и свиста ветра щелканья слышно не было, но Перетрусов знал, что они звонко щелкнули, отстегиваясь.
Внутри оказались кожаные мешочки, объемные и увесистые. Богдан не знал, радоваться ему или печалиться. Это были не бомбы, а монеты.
Вытащив один мешочек, бандит развязал горловину и выудил оттуда желтый кругляк. Двуглавый орел. Царский золотой червонец.
В бюваре лежали те самые двадцать пять тысяч золотом. Жаль, что не бомбы, но тоже хорошо. Богдан завязал мешочек, взвесил на руке и бросил вниз, на станицу.
— На кого бог пошлет, — сказал он и улыбнулся.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Пароход «Бретань» вышел из Гавра по расписанию и в Нью-Йорк добрался в положенный срок. Разношерстная публика высыпала на палубу и глазела на гигантскую статую женщины с шипастым венцом на голове и факелом в руке. Многие аплодировали.
«Бретань» была не шикарным океанским лайнером, а шустрым челноком, перевозящим людей за небольшие деньги в Новый Свет.
За большие деньги люди путешествуют, за последние — ищут новой жизни.
Два черных человека, благодаря труду которых пароход добрался до места назначения, ехали бесплатно. Один открывал топку, другой забрасывал лопатой уголь.
Их смена заканчивалась, они смертельно устали, но до полной остановки было еще далеко. Сейчас уголь кидает один, топку открывает другой. Потом они поменяются. И так — двенадцать часов кряду.
Они не имели права вылезать из трюма и любоваться океаном. Ели объедки с камбуза. Но не жаловались, хотя им все ужасно надоело.
Только когда очередная порция угля не долетела до топки и высыпалась под ноги открывающему, один черный человек сказал другому:
— Василий Иванович, может, хватит уже? Василий Иванович опустил лопату и оперся на
черенок.
— Ты прав, Петька. Хватит.
эпилог
Полковник Бородин был убит шальной пулей, пытаясь спасти жизнь казаку во время штурма Лбищенска.
Подхорунжий Белоножкин по итогам операции получил внеочередное звание есаула и остался удерживать занятый плацдарм. Однако, как и предсказывал Бородин, долго удерживать Лби- щенскую не получилось. Спустя два с половиной месяца, 20 ноября 1919 года, казаки были выбиты большевиками в ходе Уральско-Гурьевской наступательной операции. Уральскому казачьему войску пришлось весьма непросто в последующий год. В ходе отступления, постоянно преследуемые Красной Армией, казаки и их семьи гибли от голода, холода и болезней.
Александр Васильевич Колчак, осознав всю бесперспективность дальнейшего сопротивления, отказался от должности Верховного Правителя России в пользу генерала Деникина. Однако уйти ему не удалось — адмирал был предан союзниками и расстрелян без суда.
Комиссар Дмитрий Андреевич Фурман написал книгу о легендарном начдиве, изменив в фамилии героя одну букву, из-за чего потомству Василия Ивановича тоже пришлось поменять в метриках букву «е» на «а».
Командарм Фрунзе стал легендой и умер на операционном столе в мирное время, в 1925 году. Некоторые считают, что в его смерти виновен И. В. Сталин. Спустя полгода ушел из жизни и председатель ВЧК Дзержинский.
