Память, словно врач, практикующий шоковую терапию, вывалила на него разом все, что произошло когда-то. Без купюр. Без наркоза.
Одной вспышкой.
Хейти увидел, как пускающим слюну идиотом, опутанный проводами, сидит он в кресле кабинета двести двенадцать, а костлявый человечек вводит что-то с клавиатуры. Стучит по клавишам, как профессиональная секретарша. А тот, что стоит рядом, приговаривает: «Не спеши. Не спеши…» Хотя, может быть, и не было проводов никаких, может быть, все было проще и прозаичней…
Хейти увидел с пугающей ясностью, как ломалась его воля. Не за один раз. Не за два… Все эти долгие годы. Как царапали подсознание маленькие, незаметные значки. Какие-то надписи на заборах и стенах. Мертвые животные… Пыль, летящая в лицо… И чьи-то темные, затягивающие и глубокие глаза…
Титаническая симфония оболванивания. Кто-то большой, огромный играет эту симфонию. Не считаясь с людьми, не считаясь даже с народами. Нагло просовывая руки через границы и кордоны, втаптывая в грязь вожделенную свободу, втаптывая в грязь слова, что когда-то вселяли надежду: «Независимость! Суверенитет!» Люди кричат… Давят друг друга… А тот другой только посмеивается в стороне, зная, что время сейчас работает только на него. Ему нет дела до чьего-то суверенитета, ему нет дела до какого-то народа. У него свой интерес.
Хейти увидел, как, пока сам он корчится на полу, расстреливают в спину лейтенанта Мельникова. Как следователь отдела внутренних расследований Полиции Безопасности шагает бездумным автоматом по лесу. Как, повинуясь программе, делает бомбу…
Не человек. Продукт сверхтехнологий. Добытых, украденных, купленных.
По лицу Хейти тихо потекли крупные слезы. Вымывая тоску и злость, оставляя только усталость.
— Эстонца держи! — резко закричал кто-то, казалось, над самым ухом.
«Опять?!» — удивленно подумал Хейти.
Затем что-то грохнуло, покатилось. Хейти замер.
— Действие второе: те же и я, — произнес голос Димы-Кактуса. — Будешь еще торговаться, капитан?
— Сука ты… — не сразу ответил голос Сергея. — Как тебя только в органах держат.
— Как надо, так и держат, — удовлетворенно ответил Дима. — У тебя наручники есть?
— Пошел ты…
— Ну да ладно. — Дима хохотнул. — И без них обойдемся. Вот ведь история какая, капитан, как ты справедливо отметил, тебе знать особенно много не положено. По роли твоей глупой не положено. А значит, тебя либо в круг избранных принимать, либо совсем с доски долой…
— Ну, в круг-то мне не светит…
— Правильно думаешь. Не светит. Зато послужишь благому делу.
— Это какому же?
— Сам знаешь… Ежели каждый среднестатистический мент будет по разным НИИ шастать, как в музей на экскурсию, ничего хорошего из этого не получится. Они там расслабились все, козлы. Как началась вся эта катавасия… Не поверишь, я уж думал, — Дима нервно усмехнулся, — думал, продадут нас. Совсем, с потрохами. Сдадут штатникам — и делу конец. И так в загоне все… И тут ты. Как подарок с неба! Шустрый мент с комплексом среднего возраста… С эстонцем своим. Как все удачно вышло…
— Удачно?
— Ну да. Сам подумай. Эста бомжи не затоптали, хорошо. Нам с ним беседовать надо. Долго. Мозги ему смотреть… Технология наша. Только недоработанная. А вот поди ж ты, кто-то додумал. Кто? Как? Интересно! И в вентиляцию полез не он, а ты, слава богу. И меня вы удачно дверью приложили… Все улики на лице. Я ж получаюсь герой! — И он засмеялся.
— Сука ты… — снова повторил Сергей. — Убогий…
— Одна загвоздка, капитан. Мне тебя убивать тут уж очень не хочется. С одной стороны, какая разница, а с другой, следы заметать долго и нудно… Так что давай сделаем вот что. Ты сиди, потому что я стреляю очень хорошо, а я звоночек сделаю… Один звоночек… Телефон у тебя у двери, так что мне тебя видно хорошо, а «глок» это не «Макаров», осечки или промаха не даст…
Его голос стал удаляться. Хейти приоткрыл один глаз.
Из того положения, в котором он лежал, было видно, что Слесарев сидит за столом, неестественно выпрямив спину и положив обе руки на столешницу. Диму-Кактуса видно не было, Хейти лежал ногами к двери.
«Здорово, — подумал он с тоской. — Убьет ведь. Не задумается».
Хейти подтянул руки к груди.
«Точно убьет… Или сам взорвусь…»
Он перевалился на живот.
«Жить-то как хочется… Хотя, с другой стороны, какая это, на хрен, жизнь?! Кукла я… Кукла, а не человек…»
Хейти поднялся на колени спиной к двери.
— Лежать! — мигом последовала команда. — Лежать, сволочь!
«Один черт, умру… Днем позже, днем раньше…» — Хейти попытался встать. Замутило.
— Лежать!!! — голос ближе. Шаги по паркету.
Хейти затылком ощутил, как поднимается рукоять пистолета или напрягается нога для пинка в спину или еще что-нибудь такое. Мерзкое, гадкое, болезненное… «Ох, тошнит как…»
Тут кто-то дико заорал, и на борющегося с тошнотой Хейти вдруг навалилось сразу два человеческих тела. Капитан Слесарев использовал единственный шанс и бросился на майора. При этом оба упали на спину Хейти, которого тут же и вывернуло наизнанку, прямо на пол. Его тут же макнули головой в вонючую лужу. Лучше от этого не стало.
«Господи, ну если умирать, то почему так гадко?!!» — мелькнула злая мысль, а затем вдруг случилось то, что с Хейти происходило крайне редко. Один раз в школе, потом в институте и в армии.
Хейти, потомок флегматичной и рассудительной нации, вдруг взбесился. Он закричал что-то на странной смеси русской и эстонской ругани, в глазах потемнело. Вскочил, толкнув спиной дерущихся, и, маша руками, как мельница, развернулся. Полетел в сторону выбитый «глок».
Увидев побледневшее лицо майора, Хейти ринулся вперед и всем весом вдавил Кактуса в дверь.
Дима издал звук «Эк!», противно захрустели ребра.
Когда Слесарев оттащил Хейти от майора, тот, хватая воздух ртом, цеплялся за дверной косяк, подвывал тихо: «Су-у-уки…»
— Ты чего, — ошалело спросил Сергей у Хейти. — Обалдел?
— А чего он… — резонно возразил Хейти, тяжело дыша. Ему снова сделалось плохо.
— Мог бы просто в захват взять.
— Не мог… — по слогам выдавил Хейти, придерживая рвущийся наружу желудок. — Зачем столько водки?..
Слесарев пожал плечами:
— Делать с ни… — докончить фразу он не успел.
Происшедшее Хейти видел только краем глаза. Что-то громко, но глухо бумкнуло. Полетели щепки и брызги крови. Там, где только что стоял майор, образовалась дыра, а самого
