– Не опекает, а помогает по-всякому…
– Слушай, а может, приедешь в Светлокаменск? Хоть на недельку…
– Зачем? – сказал Тенька в сторону…
– Ну… погуляем вдвоем. Свожу на аэродром, прокачу на самолете.
– Нет. Страшно, – заявил Тенька с еле заметной насмешкой.
– Но ты же не боишься высоты.
– Я не высоты, а что будет укачивать…
– С чего ты взял? Ведь ни разу еще не пробовал!
– Вот и не хочу… Лучше я здесь, на велике…
– Разве он у тебя есть?
– Ребята дают покататься…
– Слушай, хочешь пришлю велосипед? В точности по твоему росту.
– Не-а. Тут есть… Шурик Черепанов. Мы с ним вдвоем на одном. Привыкли…
– А ты кремешок…
– Чево? – сказал Тенька.
– Ничего. Так… Ну, почему ты не хочешь ко мне в гости? Хоть на пару дней!
«Потому что ты изменник. Бросил маму в самые трудные дни…» Но сказать это было все равно что протолкнуться сквозь непролазную репейную чащу. И Тенька проговорил:
– Тебе, наверно, и без меня не скучно… с тем, кто у тебя там…
Отец не рассердился. Только плечи обмякли, руки повисли, длинные такие…
– Не мели чепуху. Я живу один…
«Ну, так тебе и надо…»
Но Тенька не сказал и этого. Не потому, что испугался. А потому, что вдруг почуял: это будет вроде как нечестный удар. Может, и правда отец живет «без никого». Конечно, сам виноват, но… тьфу, какая дурацкая штука эта взрослая жизнь…
Хотел сказать «папа, я пойду». Но «папа» не выговорилось.
– Я пойду…
– Ладно, шагай… Может, хотя бы позвонишь когда-нибудь?
– Ага… – сказал Тенька, зная, что не позвонит. Отец шевельнул рукой, словно хотел потрепать его по голове, но не решился. Тенька легко качнулся в сторону. Еще раньше качнулась его тень, и они (Тенька с тенью) быстро пошли по краешку асфальта… Кто-то стал бегом догонять их, и почудилось, что Танюшка Юкова. Но ведь она уехала накануне. И оказалось, что это Шурик…
Они накупались, пожарились на солнцепеке, окунулись опять. Было хорошо. Даже высотки с торчащим в поднебесье Зубом не казались уродливыми. Освещенные полуденными лучами, они сейчас были похожи на желтоватые скалы из фильма «Забытая планета». Черные окна искрились, будто проблески слюды…
Наконец отправились домой. Вернее, к Витале: чтобы узнать, нет ли каких-нибудь новостей или интересного дела. Может, он уже раздобыл доски и фанеру для лодки? Дед-Сергей пошел с Шуриком и Тенькой. Виталю он хорошо знал и не меньше ребят любил бывать в дворницкой, где всегда прохладно и уютно.
Виталя называл дворницкую французским словом «Ко?кпит». Это означало «петушиный ящик». На старых парусных кораблях так именовали кормовой кубрик, в котором обитали гардемарины-практиканты. Народ был юный, задиристый, гвалтливый. Старые моряки приклеили им прозвище «петушки» – отсюда и название кубрика. И понятно, что в дворницкой «петушков» тоже хватало.
Кокпит похож был и на кладовку, и на мастерскую, и на боцманскую каптерку, и даже на музей. По стенам висели спасательные круги, мотки веревок, велосипедные колеса, шины и разноцветные подносы. На полках стояли банки с краской, паяльные лампы, мятые самовары и старинные бутыли. Громоздилась пирамида ржавых касок разных времен и фасонов. По углам на специальных подставках торчали лопаты, метлы и грабли – можно было в один миг расхватать их и пустить в дело.
В дворницкой постоянно паслись посетители – и завсегдатаи вроде Теньки, Шурика, Лампионовых, Жоха и Эвелины, и всякий другой народ, вроде пацанов с Карпухинского двора (Тенька не всех даже помнил по именам, но знал, что они хорошие люди – плохие к Витале не ходили). И сейчас тоже было многолюдно. Сидели на верстаке, на скамейках и чурбаках.
Среди коловоротов и ножовок висела гитара (появилась недавно). Очень обшарпанная, с выцарапанным на корпусе носатым улыбчатым полумесяцем. Дед-Сергей пригляделся и попросил:
– Дай-ка, голубчик…
Виталя снял и дал.
Дед-Сергей сел на чурбак, погладил гитару, прошелся узловатыми пальцами по струнам.
– Если не обманывают меня старые глаза, этому инструменту лет пятьдесят…
– Типа того… – почтительно согласился Виталя.
– И помнится мне, что когда-то она принадлежала Якову Михайлычу Бирману, моему соседу по здешней квартире. Мы под нее пели, когда собирались, чтобы вспомнить школьные времена.
– Так оно, – сказал Виталя. – А когда Яков Михайлыч уезжал в Хайфу, оставил ее на память моей бабушке. А она потом подарила мне…
– Жаль, что гитара не магнитофон… – Дед-Сергей погладил облупленное дерево.
– Почему жаль? – строго спросил маленький Егорка Лесов. Он сидел на верстаке рядом с Эвелиной Полянской.
Дед-Сергей объяснил:
– Потому что не хранит в памяти песен, которые пели в давние времена…
Хулиган-семиклассник Жох спросил с дерзкой ноткой:
– О комсомольской юности?
Эвелина крепко двинула его гладкой коричневой ногой.
Дед-Сергей не рассердился на Жоха. Кивнул:
– В том числе… Но не только… Например, вот такие… – Он взял аккорд и пропел сипловатым баском:
Теньке показалось, что открылась книжка про дальние страны и дохнуло нездешним ветерком, запахом тропических трав. И тревогой…
– Это про что? – вырвалось у него.
– Кажется, это Киплинг. Про колониальных солдат на Мадагаскаре… – объяснил Дед-Сергей.
– А дальше? – спросил кто-то из дальнего угла.
Дед-Сергей спел еще пару куплетов.
Помолчали. Никто не хотел вступать в колониальные войска и завоевывать Мадагаскар. Но ощущение опасности, от которой может спасти только надежный товарищ, накрыло всех молчаливой серьезностью. Игорь и Витя Лампионовы придвинулись к сумрачному Жоху. Эвка Полянская обняла за плечо Егорку. Шурик Черепанов тихонько задышал у Тенькиной щеки. Несколько мальчишек с Карпухинского двора – Славик Саночкин, Максим Полянов, Данька Сверчок – подобрались от дверей и сели у ног Дед-Сергея.
В тишине угаснувшей суровой мелодии словно жило еще эхо:
Егорка вдруг спросил из-под Эвкиного локтя:
– Сергей Сергеич, а вы, может, знаете песню про Гавроша? И про маленький тополь…
– Что? – нервно удивился Дед-Сергей. – А, да… Помню. Тоже была наша песня. А ты откуда ее знаешь?
– Папа вспоминал. Но он знает всего четыре строчки: «Срублен маленький тополь, а зачем – не поймешь. Он лежит на обочине, как убитый Гаврош…»
– Да… – кивнул Дед-Сергей. – Только немного не так. А вот так… – И запел не прежним баском, а
