– Да-да… я обязательно…
Красавчик Дима тихонько засмеялся.
– Вот твои вещи… – Мама Эма положила на топчан рядом с Кабулом пластиковый пакет. Коротко прижала его остриженную голову к животу и, пятясь, отступила к порогу. Он качнулся следом, но закружилась голова. Мама Эма что-то еще говорила с порога, но Кабул не слышал. Потом закрылась белая дверь…
Кабулу дали посидеть еще минут десять, чтобы очухался. Потом велели обуться. Носки и полуботинки остались у него свои, и он взял их в руки, как самые родные вещи. Всхлипнул и сжал зубы. Красавчик Дима вывел его в пустой коридор и передал высокой худой даме с горбатым носом:
– Диана Яковлевна, вот, велено в ваш отряд. «Месячник» по направлению суда. За битье витрин в центре города…
– Не бил я! – с новой яростью рванулся Кабул. – Штурмбаннфюрер! Ну, ударь снова!..
– Видите, какой фрукт…
– Дмитрий Дмитриевич, оставьте нас, – светским тоном потребовала Диана Яковлевна. Он удивительно быстро исчез, а она вдруг наклонилась к Кабулу и проговорила с бархатистой ласковостью:
– Конечно, не бил. Я сразу поняла. Это безобразное недоразумение…
После всего, что случилось, Кабул совершенно не ждал сочувствия. И теперь всей душой метнулся к этой женщине – такой суровой с виду и такой… вот… Неужели здесь правда есть
– А тогда… что делать?
Она положила руку на его щетинистую стрижку.
– Да, пожалуй, ничего. Месяц пройдет незаметно. И ребята здесь неплохие. Думаешь, ты один попал «ни за что»? В жизни столько горестей…
– Но я… так не могу… просто ждать. – Месяц впереди казался чудовищной бесконечностью. Да еще помноженной на несправедливость!
Кажется, Диана Яковлевна поняла его.
– Раз в неделю здесь появляется омбудсмен…
– Кто?!
– Уполномоченный по правам детей… Ты имеешь право обратиться к нему. Постарайся изложить все так, чтобы он поверил… По-моему, он понимающий человек. На должности недавно, но кое-кому уже помог… Когда приедет, я вас сведу… А пока пойдем, надо тебе устраиваться…
Она сводила его в кладовую, дала там ему тюк с матрасом, подушкой и постельным бельем. Повела на третий этаж. Попадались навстречу коротко стриженные мальчишки разного возраста. Говорили: «Здрасте, Диана Як-на» и даже улыбались иногда, а на Кабула смотрели настороженно.
Пришли в обширную комнату, здесь стояли десятка два кроватей (две из них пустые, без матрасов, остальные гладко застелены). Несколько пацанов сидели на табуретах у стола или на подоконнике. Похоже, что здесь, как и в интернате, сидеть и валяться на постелях не разрешалось. Мальчишки разом вскочили.
– Здравствуйте, молодежь! – все тем же бархатистым голосом приветствовала их Диана Яковлевна. – Вот, новый житель… – Потом вполголоса пообещала Кабулу: – Скоро увидимся… – И быстро вышла. Оставила его один на один с этими… с кем?
Кто они были, какие?
Ну, по годам примерно такие, как и он, Кабул. Человек шесть. Все, конечно, тоже с головами «под картошку». Кое у кого сумрачно-внимательные взгляды. А у других ухмылки, но слабенькие. Все в одинаковом балахонистом камуфляже.
Один, с длинной шеей и глазами-щелками на круглом лице, угрюмо спросил:
– Откель?
– Чего? – тем же тоном отозвался Кабул и бросил тяжелый сверток на голую сетку кровати. Она загудела и сильно запахла ржавчиной.
Длинношеий спросил понятнее:
– Откуда свалился? Бесприютник или с криминалом?
Кабул не сразу понял, а когда сообразил, о чем речь, у длинношеего лопнуло терпение:
– Совсем тупой, да? А че, парни, оформим ему прописочку!
Кабул знал, что такое «прописочка». Быстро огляделся. Кровати были старые, с железными прутьями в спинках. Некоторые прутья держались жидковато. Кабул яростно ухватил один, дернул на себя. Тонкий стержень оказалась в кулаке. Длинношеий откачнулся. Остальные не двигались и смотрели со скучными лицами. Прошло несколько секунд. Наконец насупленный мальчишка (чуть пониже Кабула), с темной стрижкой-щетинкой и синим блеском глаз, сказал неожиданно тонким голосом:
– Опять ты начал наезжать, Ниппель. Тебе Пантелей сколько раз объяснял: мы здесь все одинаковые, не скреби на других…
– А че мне Пантелей… – забубнил длинношеий Ниппель. – Это обычай такой…
– Он тебе сделает «обычай», – пообещал кто-то издалека. Другие молчали. Лишь один – круглолицый веснушчатый мальчонка – подошел к новичку.
– Тебя как звать?
– Кабул…
– Имя такое или кликуха?
– И то, и другое… – Кабул начал вставлять на место стержень. Веснушчатый помог ему. И сказал:
– А я – Арсений. Давай покажу, как постель застилать.
– Я умею…
В интернате застилали так же, «конвертом», заправляя сложенное одеяло в окантовку простыни.
Ударил резкий звон. Кабул даже подскочил.
– Это сигнал на построение, – объяснил Арсений, когда стало тихо. – Потом поведут на ужин.
В просторной рекреации (тоже похожей на интернатскую) построились квадратом около сотни мальчишек и девчонок. Все в пятнистой одежке. Кабул встал в шеренгу между Арсением и молчаливым съеженным пацаненком. Подошла Диана Яковлевна.
– Я смотрю, ты уже вписался в коллектив…
Кабул хотел сказать, что никуда он не вписался и ужинать не будет, а объявляет бессрочную голодовку. По крайней мере, до той поры, когда появится этот «ом-бум-дум… – как его? – смен…» Однако услышал маму: «Не надо, сынок. Береги себя. Тебе понадобятся силы…» И он послушался маму, пошел в столовую. Тем более что есть захотелось вдруг ужасно…
Неволя
Спать здесь ложились в десять. Было еще светло – конец мая. За квадратными окнами без штор угрюмо светилась бетонная многоэтажка с антеннами-тарелками между окон, она отражала закатные лучи.
Кто-то сказал в приоткрывшуюся дверь:
– Не шебуршать, не шептаться. Виноватые будут спать в коридоре на полу… – Голос был какой-то механический, не поймешь даже, мужской или женский. Два десятка мальчишек разом притихли. Не то что в детдоме. Там в спальнях после отбоя – громкий шепот, хихиканье, всякие сказки-истории, а то и мягкое уханье – кого-то огрели подушкой. А здесь тюремная тишина.
Лишь казенные простыни и наволочка пахли знакомо, как в интернате…
Слева от Кабула отдавала запахом штукатурки голая стена. Справа лежал на своей кровати конопатый Арсений. Он уткнулся носом в подушку, видно было его веснушчатое ухо.
Кабул вдавился затылком в подушку, натянул простыню на глаза, и перед ним встали Конфигурации пространств. Темно-серые, поломанные и скомканные событиями сегодняшнего дня, без проблесков и цветных пятен. Кабул поднапряг нервы, стал выстраивать мир заново. Пространства послушались. Многогранные объемы вписались друг в друга, открыли в себе щели, в которых проклюнулись звезды. А слева вошел широкий луч, и под ним заблестела похожая на поверхность гладкого озера плоскость. Только озера всегда горизонтальные, а плоскость была с крутым наклоном. По ней скользили в разные стороны сделанные из пенопласта кораблики с газетными парусами (наклон не мешал им). За корабликами
