Те, что бежали первыми, тянули за собой родственников, соседей, сослуживцев. Случайных людей было мало, версия о «семейной конторе» начинала получать подтверждение…
…Роман Гюго был прочитан. Первое впечатление осталось: книга прежде всего о гражданской войне. «Вандея» должна иметь прицел на что-то подобное, иначе название лишалось смысла. Значит, где-то рядом ведется невидимая работа, копится оружие, намечаются объекты для атаки? В конце концов Пустельга решил поделиться своими сомнениями. Скептика Прохора он предпочел не волновать, а побеседовать с Михаилом.
Случилось это под вечер, в самом начале октября. Карабаев отпросился с работы чуть раньше, сославшись на визит дальних родственников, и Пустельга со своим сотрудником остались в кабинете одни.
– Бог весть, – рассудил Микаэль, выслушав соображения начальства. – Сергей! Я хоть и несостоявшийся актер, но все-таки работник органов, а эта профессия приучает к реализму. Как говаривал Станиславский: «Не верю!»
– Почему? – Пустельга даже обиделся. – Мы же читали о процессе Зиновьева, о процессе Пятакова!.. Вас не убедило?
– Угу… Очень убедило! Ведь что выходит? Те, кого вы назвали, еще совсем недавно пользовались огромным влиянием. У них была связь с Троцким, с иностранными спецслужбами. Их люди были во всех республиках, в центральных наркоматах, у нас, в армии. И что? Убили Кирова? Еще двоих-троих? Гора родила мышь – и то полудохлую… Теперь с другой стороны…
Михаил оглянулся, словно их могли подслушивать. Предосторожность, конечно, не лишняя, особенно в Большом Доме…
– Коллективизация… Вы хоть представляете, что тогда было? Жаль, нет товарища Карабаева, он как раз свидетель. Пятнадцать миллионов депортировано! Пятнадцать! Из них несколько миллионов взрослых мужиков с опытом гражданской войны и со спрятанными обрезами! И что? Пикнули?
– Но… ведь тогда были попытки… Убивали активистов… В Туркмении был мятеж. И в Узбекистане…
Пустельга приехал в Ташкент несколькими годами позже, но был наслышан о событиях 30-го.
– Мелочи! Мелочи, Сергей! Взбунтовалось несколько тысяч дехкан на окраинах да постреляли сотню селькоров в центре! Нашего Прохора ранили… И все? Выходит, все. А ведь лучшего повода до восстания не было! Что, прошляпило подполье? Думаю, нет – просто не смогло… Теперь дальше: 33-й, Украина, голод, хуже чем при Годунове. И что? Отдельные бунты, письма в ЦК – и все? И это Украина? Что там творилось в гражданскую! Там что, не было подполья? Было! Не потянули!
Пустельга слушал, немного ошарашенный. О таких вещах его сослуживцы обычно предпочитали молчать. Обобщать порою опасно…
– Теперь 34-й и чуть позже. Для подполья, Каменева, Бухарина, их банды, это был последний шанс. Последний! Мы уже вышли на Рютина, на Смирнова, на Ломинадзе, на Зиновьева! Если бы у них была хоть какая-то возможность, неужели не выступили бы? И что? Убили Кирова, довели народ до бешенства – и сами в могилу?
Он покачал головой, закурил очередную папиросу:
– Теперь год 1937-й. Все «бывшие», от троцкистов до монархистов, изолированы или уничтожены. Сейчас мы дочищаем остатки. Перешерстили все наркоматы, пустили «частый бредень» по крупным городам. Сопротивления, как видите, ноль. И какие перспективы? Выйдут эти две сотни из «Ковчега» – и что? Для восстания нужны тысячи, нужна поддержка армии…
Сергей вновь вспомнил роман Гюго. Вандея восстала, когда прусаки шли на Париж…
– Вариант Троцкого? – понял его Микаэль. – «Когда враг будет в сотне километров от Столицы, мы вас, бездарных бюрократов, будем расстреливать!» Так кажется, у Льва Революции, простите, у Иудушки? Но если не восстали в 30-м, в 33-м, не восстали сейчас, то не смогут и тогда…
– А почему – не восстали? – не выдержал Сергей.
– Народ убедился в реальных преимуществах советской власти и отверг посулы буржуазных и фашистских наймитов…
– Я серьезно… – привычная формула внезапно вызвала раздражение.
– И это тоже. Сторонников у нас хватало, даже в 30-м. Вон наш лейтенант, например… Кроме того, разветвленная сеть партийных организаций и спецслужб, плюс грамотная пропаганда. А в общем, такое впечатление, что потенциальные бунтари потеряли пыл. Словно кто-то вырезал у них шишки агрессии… Или что там есть в мозгу?
Пустельга только вздохнул. Мысль о повальной лоботомии показалась еще более безумной, чем идея «спрятанного» подъезда.
– Сергей! Если в самом деле будет путч, его организует не Лантенак, а кто-то на самом верху. Не нужны будут ни склады с оружием, ни баррикады. Отдадут приказ двум-трем полкам в Столице… И мы тут бессильны!
Пустельга вспомнил слова товарища Иванова: «Вандея» не связана с высшими эшелонами. А если все же прав Михаил? Нет, покойный Виктор Гюго вместо того, чтобы разъяснить дело, изрядно все запутал…
Они уже прощались, когда Ахилло отозвал его в сторону, вновь оглянулся, словно в кабинете мог прятаться посторонний:
– Сергей, не хотел вас вмешивать, но… Вера Лапина пропала. Родители заявили в милицию, но боюсь…
Он не договорил, но Пустельга понял. Сердце резко забилось, на душе стало муторно. Вера приходила к нему пять дней назад…
– Когда… Когда исчезла?
– Почти неделю тому. Думали, что уехала к родственникам в Тулу…
– Фотография у вас с собой?
Ахилло достал из портфеля небольшой снимок. Вера была на нем в ярком весеннем платье, улыбающаяся, с распущенными волосами. Снимали, вероятно, где-то в парке…
Сергей положил фото на стол и прикрыл глаза. С того первого дня в Столице, он редко пробовал применять свои «особые способности». Следовало расслабиться, успокоиться… Пустельга открыл глаза и медленно поднес снимок к лицу.
Михаил ждал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Наконец, Пустельга положил фотографию на стол:
– Никак не пойму. Либо она очень-очень далеко… Либо… Понимаете, Михаил, я только на миг поймал эхо – очень странное, какое-то тусклое…
Микаэль, уже успевший узнать у своего начальника суть его метода, покачал головой:
– Значит… Ее нет в живых?
– Не знаю.
Сергею стало не по себе. Бедная девушка! Она так сокрушалась, что роль Изольды отдали жене режиссера…
– Может, она очень больна. А может… Михаил, такое эхо бывает у тех, кто погиб совсем недавно – несколько часов назад!..
В подъезде опять было темно, однако на самом верху горел свет, так что виной был не забастовавший распределительный щит, а загулявший дворник, вовремя не вкрутивший новые лампочки. Сергей подошел к двери и стал возиться с ключом. Замок никак не хотел попадать в невидимую скважину. Наконец, Пустельга провернул ключ – и только тогда понял, что на темной площадке он не один.
– Извините, я решила вас подождать…
– Вера! Вы?
Сначала сменился радостью, затем – стыдом. Тоже мне, Мессмер! Наговорил Михаилу разных ужасов…
– Вера, откуда вы? Вас ищут!
– Да… – в темноте послышался грустный смех. – И очень настойчиво! Сергей, я становлюсь невозможной, но мне действительно некуда деться…
