желание помочь… Но Владика уже не спасти, мы только продлеваем агонию… Я понимаю чувства матери, стремление бороться до конца. Но… но… иногда наступает момент, когда необходимо принять трудное решение. Гуманное решение. Вы меня понимаете? Принять гуманное решение и оборвать пытку…
– Я хочу еще раз поговорить с Анной, – медленно проговорил Сергей.
– Да ради бога, – иронично улыбнувшись, врач пожал плечами. – Только помните, что я сказал.
Медсестра тихо прошла за стеклянную перегородку, наклонилась к уху женщины, принялась что-то шептать. Аня устало посмотрела на девушку в белом халате, кивнула. Поднялась с места, и сиделка села на ее место.
– Что он вам сказал? – спросила женщина, когда оказалась в коридоре, возле Позднякова. – Что он сказал? Что я дура, да? Сумасшедшая, которая мучает собственного ребенка? Что нет шансов?
Поздняков отвел взгляд, не нашел, что ответить. Соврать он не мог.
– Да, вижу, он говорил вам это, – с горечью продолжила Аня. – Он всем донорам говорит так! Я устала. Боже, как я устала бороться! И с болезнью, и с врачами.
– Может… – осторожно начал Сергей, но женщина не позволила ему закончить.
– Нет! – с болью выкрикнула Анна. И заговорила горячо, сбивчиво, торопливо: – Люди не могут понять… Обычные люди… Откуда эта слепота?! Для Владика каждый прожитый день – бесценный клад. Понимаете? Даже если проживет на неделю, на сутки больше – это счастье для него! Конечно, нормальному человеку покажется глупостью… Но так происходит только потому, что у любого – много дней впереди. Это как с монетами. Пока их куча в кармане – можно тратить, как угодно. Понимаете? Но когда остается одна, самая последняя… Вы тоже стали бы ее беречь, не растратили на пустяки. Никому не отдали бы, не отказались от нее! И Владик! Врач говорит, это пытка. Вранье! Он счастлив! Он живет! Живет, понимаете?!
Мама умиравшего ребенка вдруг схватила Сергея за руки. Поздняков, слушая ее, понял: он – несмотря на весь опыт – слишком мало знает о жизни.
– Вам никогда не приходилось бывать в хосписе? – видя его колебания, вновь заговорила Анна. – Там, где люди умирают от рака? Не были? Я так и думала! Это страшно. Они кричат от боли, жутко кричат. Нет лекарства, которое облегчило бы их страдания. Человек просто должен терпеть, пережидая приступ. А приступ может продолжаться долго, очень долго. И это превращается в вечность для того, кто страдает каждую секунду.
А они терпят! Терпят, понимаете? Потому что за приступом будет момент тишины. Пауза, когда боль уйдет. Тогда умирающий сможет пожить немного, как нормальный человек. Они терпят и ждут! Потом наслаждаются несколькими часами, стараются жить, хотя отлично знают: придет новый приступ, и боль окажется еще более страшной! Но они живут, берегут каждую минуту счастья! Рисуют картины, пишут стихи, пытаются сочинять музыку… А вы! Вы! Слушаете этого… Который врет, что у Владика нет шансов, ничего нет!
– Что вы, Аня! – растерялся Сергей. Теперь ему было стыдно за недавние колебания. – Да я… Я готов! Где доктор?
Женщина выбежала за двери бокса, через минуту вернулась с медиком.
– Я хочу, чтоб вы сделали прямое переливание крови, – сказал Поздняков. – От меня этому мальчику.
В первый миг врач застыл, будто его поразила молния. Затем удивленно посмотрел на Сергея, на Анну.
– Молодой человек, – со вздохом сказал он. – Понимаю, вы ничего не знаете о современной медицине. К сведению: в настоящее время прямое переливание не практикуется. Разве что в очень… проблемных ситуациях. В других случаях кровь обрабатывается специальным образом, делится на составляющие: эритроцитарную, тромбоцитарную, плазму и тому подобное.
– Нет, этого делать нельзя! – испугался Сергей. Он не был уверен, что при таком варианте катализатор Вербинского подействует. – Надо делать прямое переливание!
Врач возмущенно фыркнул.
– Голубчик, вы знаете, что такое гемотрансфузионный шок? Слышали хотя бы про группы крови и резус-фактор?!
– Но вы же считаете, что у Владика нет шансов! – воскликнул Поздняков. Теперь никто не мог поколебать его уверенность в собственной правоте. – Если нет шансов, почему не попробовать прямое переливание?
– Да, но я не безумец! – разозлился медик. – А анализы на ВИЧ, на те же венерические заболевания?! Я что, могилу себе должен выкопать?! Крест на карьере поставить?! Одно дело, когда ребенок умирает от неизлечимой болезни, другое – в результате врачебной ошибки! Даже если у вас нет никаких серьезных инфекций и отклонений, простая несовместимость групп крови приведет к гибели мальчика! Это вас не заботит?! У него четвертая!
– У меня первая и резус-фактор отрицательный! – быстро ответил Сергей. – Универсальная.
– Универсальная! – передразнил Сергея врач. – Это обывательский взгляд на вещи! Я уже пытался объяснить, что есть куча признаков…
– Делайте переливание! – резко потребовал Сергей. Он заговорил другим тоном – тоном бизнесмена. Руководителя, которому люди привыкли безропотно подчиняться. – Давайте начинать, пока ребенок не умер от глупой болтовни! Куда лечь? Показывайте!!!
– Черт с вами! – сдался врач. – Не лечебное учреждение, а страна любителей сказок… Мы сделаем прямое переливание, но только при одном условии. Мать ребенка должна подписать бумагу, что принимает ответственность на себя. А не подпишет – отправляйтесь за дверь с такими идеями! Вызову охрану, и конец разговору!
– Аня! – Сергей взял женщину за руки, потряс их. – Подпишите эту дурацкую бумагу! Так надо, поверьте! Поверьте мне! Пожалуйста! Все будет хорошо, обещаю! Только не спрашивайте: как и почему. Подпишите!
Мама Владика долго смотрела в лицо Позднякову – полными слез глазами, – пыталась что-то прочесть на нем – и этим напомнила Милу. Сердце сжалось от боли, но Сергей усилием воли прогнал мысли о девушке, которая где-то ждала его. Он даже не знал – в Москве или нет.
– Куда ставить подпись? – тихо спросила Анна.
Врач подал документ, мама Владика еще раз глянула на Сергея. Колебалась. Потом, словно перешагнув через себя, поставила закорючку под текстом.
– Ну, слава богу! – улыбнулся Поздняков. – Так куда мне лечь?
…На каталке его ввезли в палату, где метался в бреду маленький мальчик со слипшимися потными волосами. Владик хрипло, неровно дышал, это Сергей запомнил отчетливо. А потом вену больно ужалила игла – совсем как в тот раз, когда Вербинский вводил в кровь свой чудовищный «коктейль».
– Сколько перекачивать, босс? – с явно выраженным сарказмом поинтересовался медбрат.
– Я не знаю, – не открывая глаз, растерянно ответил Поздняков. – Не знаю, но… побольше. Только так, чтоб я потом мог встать, идти. Чтоб не упал.
Он совершенно не представлял, сколько уникального вещества из организма Владлена Завацкого попало в его собственную кровеносную систему. Сколько катализатора должно накопиться в теле, чтоб вывести на форсаж иммунную систему? А ведь Владик был смертельно болен, это могло сделать условия эксперимента более жесткими.
– Побольше… – хмыкнул врач. – Техасский рейнджер, блин!
Сергей не ответил. Лежал, думая об одном: «Живи, Владик! Живи!» Усилием воли пытался посылать в собственную кровь сигналы. Закрыл глаза, стиснул зубы, веря в то, что чудо придет. Время остановилось.
