`Олл!»
Окутанный влажным туманом так, что его громоотводы были почти невидимы в мятущихся низко над кронами деревьев туманных прядях, Холл выглядел еще более темным и разрушающимся, чем я его помнил, а земля вокруг дома еще более заросшей дикими травами. Единственным признаком жизни был дымок из трубы дряхлого коттеджа Грымза, едва поднимавшийся к небу в пропитанном влагой воздухе.
Мы подъехали к парадному входу и остановились посреди сорняков. Я расправил затекшие члены и, спустившись из коляски, обнаружил, что ноги у меня так замерзли, что почти не чувствуют земли, на которой стоят. Дрейтон был в еще более печальном состоянии: мне пришлось помочь ему сойти, несмотря на его протесты; да как же он переносит зиму? — подумал я. Грымз оставался недвижим на своем месте: казалось, он ничего вокруг не замечает, однако он тотчас же уехал, стоило нам вылезти из коляски.
Я со всей ясностью осознал неопределенность своего положения, когда Дрейтон сражался с дверным замком (открывать двери, очевидно, не входило в обязанности горничной), а затем провел меня в огромное гулкое помещение, господствующей чертой которого была лестница, поднимающаяся во мрак. Высоко над головой я с трудом мог различить очертания лестничной площадки — той, с которой, по- видимому, и упал, разбившись насмерть, Феликс Роксфорд. Пол здесь был голый, выложенный неровными каменными плитами, стены облицованы темными дубовыми панелями в бесчисленных червоточинах. Все вокруг пропахло старостью, сыростью и гниением; смертельный холод пронизывал воздух.
— Может быть, — сказал я Дрейтону, пытаясь преодолеть дрожь в голосе, — вы сами сначала пойдете наверх, а потом уже я: ведь вполне вероятно, что ваш хозяин просто проспал.
Он ответил мне умоляющим взглядом, полным такого страха, что стало ясно: я просто обязан пойти вместе с ним; и, пока мы медленно поднимались по ступеням мимо гобеленов, столь потемневших от времени и въевшейся грязи, что разобрать их сюжеты было совершенно невозможно, я от всей души пожалел, что сделал Магнусу это безрассудное предложение. Мы миновали поворот; когда мы подходили к площадке, я понял — по описанию Магнуса, — что прямо перед нами дверь в кабинет, а две двустворчатые двери в стене с темными панелями, что подальше, слева от нас, ведут в библиотеку и на галерею. Серый туман клубился у окон, расположенных высоко над нашими головами, и в конце площадки: здесь было пока еще достаточно света, но он быстро угасал.
— Я полагаю, вам нужно постучать еще раз, — сказал я Дрейтону.
Он поднял дрожащую руку и стал слабенько постукивать в дверь; ответа не последовало. Я подошел к нему и постучал в свою очередь; я стучал все более громко, так что эхо — словно от выстрелов — стало метаться вверх и вниз по лестничному пролету. Я надавил на ручку, но дверь не шевельнулась.
— Это вот этот, сэр, — сказал Дрейтон. Лицо его стало пепельно-серым, ключи прыгали и позвякивали в его трясущейся руке, когда он протянул их мне. Ключ не входил в скважину: с другой стороны в нее явно был вставлен ключ и так повернут, чтобы его нельзя было вытолкнуть. — Простите, пожалуйста, сэр, — произнес Дрейтон еле слышно. — Боюсь, я должен… — И он указал на стул у стены справа от нас.
— А где же горничная? — спросил я, помогая ему дойти до стула. Он пробормотал что- то неразборчивое. — А миссис Грымз? Впрочем, не важно, — сказал я. — Покажите мне ключи к другим дверям.
Он указал на них дрожащим пальцем и опустился на стул, прижав руку к сердцу.
Стук моего собственного сердца казался мне неестественно громким, когда я приблизился ко входу в библиотеку. И опять двери не шелохнулись, и ключ не вошел в скважину. Так что оставалась только галерея. Потертый ковер местами протерся насквозь, и мне не нравилось, как отдается здесь эхо — пугающе, словно звук бегущих ног. Я бросил взгляд на перила, когда подошел к последним дверям: перила починили вполне умело, так что не осталось и следа несчастного случая — если это был несчастный случай.
И снова двери были заперты изнутри. Я забарабанил по филенкам — безрезультатно, вызвав лишь целый залп эхо. Я мог бы отправиться на поиски Грымза, но сколько времени это заняло бы? И послушается ли он меня, если я его отыщу? Мне не хотелось входить во владения Корнелиуса при свете свечей.
Из всех трех дверей дверь в кабинет выглядела чуть менее прочной, чем другие. Я прошел назад, к Дрейтону, который как-то обмяк на стуле и, казалось, был едва в сознании; надавил плечом на верхнюю филенку и почувствовал, что она подается. Я отошел немного, а затем всей своей тяжестью ударился о дверь, ожидая, что филенка треснет; вместо этого дверь распахнулась с раздирающим душу треском, заставив меня перелететь через порог: замок и засовы вырвались из своих гнезд: косяк стал трухлявым из-за древоточца.
В кабинете никого не было. Комната размером примерно двенадцать футов на десять, в дальнем конце — камин. У стены слева от меня походная кровать, аккуратно застланная, под рядами полок, уставленных трудами по теологии. Далее в той же стене еще одна дверь; она открыта и мешает видеть то, что за нею. Справа от меня, под окнами, письменный стол, жестяной сундук и, несообразно этому месту, умывальник. Несмотря на холод, воздух в комнате спертый и затхлый. И было что-то еще: слабый запах пепла, который становился тем сильнее, чем ближе, со стесненным сердцем, я подходил к другой двери. Запах исходил от почерневшей, обуглившейся массы бумаг в жерле камина.
Комната за дверью была, как и говорил Магнус, типичной библиотекой сельского сквайра, с высокими книжными шкафами по трем сторонам, с лестницей-стремянкой для верхних полок, опять-таки с темными дубовыми панелями, с потертым ковром на полу, с кожаными креслами и огромным камином в торцевой стене. И никаких следов Корнелиуса, даже когда я набрался храбрости и заглянул за угол, в альков за стеной кабинета: ничего, только длинный пустой стол, никаких книг, никаких бумаг — ни на нем, ни на других столах или креслах. Обе двери в стене, примыкающей к галерее, закрыты.
«Если я вдруг исчезну…» Проглотив ком в горле, я зашагал к ближайшей из двух дверей и схватился за ручку, надеясь, что дверь заперта. Но она качнулась внутрь со скрипом и стоном петель, открыв глазам пространство ничем не покрытого пола из широких деревянных досок и длинный стол под высокими темнеющими окнами. Там я увидел и массивный камин, обрамляющий саркофаг, с темной глыбой доспехов сбоку от него, как и описывал Магнус… Но никакого морщинистого карлика, распростертого на полу, и никакого места, где можно было бы спрятаться: никакого — кроме почерневшей фигуры, которая вырастала все выше и выше по мере того, как я к ней приближался, пока мне не показалось, что она по меньшей мере семи футов высотой.
Содрогаясь так, словно я готовился схватить змею, я протянул руку к рукояти меча. Когда мои пальцы коснулись холодного как лед металла, я услышал где-то у себя за спиной задыхающийся вскрик, а затем глухой удар. Нервы мои окончательно сдали, и я сломя голову бросился назад, через библиотеку. Когда я выскочил на площадку — а звук моих шагов эхом отдавался вокруг, — я услышал другой вскрик, из темноты снизу. На миг я подумал, что это Дрейтон, но увидел, что он лежит здесь, в тени, рядом со стулом, на котором сидел. Я понял, что он явился на свой последний вызов.
Я помню, что обнаружил пожилую горничную — Сэру — у подножия лестницы, ее била дрожь: она решила, что призрак возвратился (новость об исчезновении хозяина она восприняла равнодушно, но расплакалась, когда я сообщил ей о Дрейтоне). Помню, как, спотыкаясь, добрался до коттеджа Грымза и ругал его — тщетно, — так как он уже успел напиться. Выхватив у его жены фонарь, я отправился пешком через темный лес в Мелтон, что в пяти милях от Роксфорда. Но холод, пронизавший меня до костей, меня не покидал, и, пока я шел, меня трясло все сильнее, так что в конце концов даже зубы застучали друг о друга. Должно быть, я — так мне кажется — много часов просидел, скорчившись, у камина в пабе «Карета и лошади», не в силах заставить свои зубы не стучать и испытывая странное ощущение, что смотрю на себя откуда-то сверху, из-под потолка; а потом я дрожмя дрожал в какой-то незнакомой постели, и в моих кошмарах передо мной кружилось лицо Дрейтона, а сам я поочередно то горел, то замерзал. В горячечном бреду появлялись и исчезали другие лица, среди них и лицо Магнуса, но я не мог различить, какие из них реальны, а какие всего лишь галлюцинация.
Жар спал на четвертый день, оставив меня без сил, но и без осложнений. Доктор, выхаживавший
