сторону моей двуколки, — и вместе с ней уехал.
— Вы хотите сказать, что ее видели?..
— Нет, но это единственно возможное объяснение. Ее нет в доме, она не могла в лесу далеко уйти с ребенком на руках… Впрочем, поиски ребенка явно следует продолжать.
— Что вы имеете в виду?
— Вполне возможно — особенно если она сбежала с любовником, — добавил он, — что она бросила дочь или даже покончила с нею.
— Это чудовищно! — воскликнул я. — Не может быть, чтобы вы этому верили! Она никогда…
— Я знаю, Монтегю, что вы очень близки с моей женой. Но я сомневаюсь, что близость ваших отношений способна дать вам понимание ее психического состояния, которое в наилучшем случае вызывает опасения. Так что, если вы не можете сообщить мне, куда и с кем она уехала, думаю, вам здесь больше делать нечего.
— Магнус, я уверяю вас, ничего между… — Мои слова увяли под его пристальным взглядом. — Ее безопасность — вот что сейчас важнее всего. Если предположить, что ваша теория неверна и они заблудились где-то в лесу, — как вы можете покинуть ее?
— Я полагаю, гораздо более похоже, что это она покинула меня. Некоторые из этих людей продолжат, как я уже сказал, обыскивать лес еще примерно с час или около того. Я сам остаюсь здесь — на тот случай, если она вдруг вернется. Все остальные отправятся в Лондон в течение этого часа. Да, кстати говоря, я уверен, вы согласитесь, что вам более не подобает оставаться моим поверенным в делах имения. Будьте любезны, подготовьте все так, чтобы ящик с актами, ключи и другие бумаги, касающиеся имения Роксфордов, были переданы мистеру Вейтчу, в контору на Грейз-Инн-сквер, как можно скорее. Всего вам хорошего.
Он решительно зашагал к дому. Болтон, все еще ухмыляясь, хвостом следовал за ним.
Я провел или, скорее, вытерпел ту ночь, преследуемый видениями, в которых Нелл душила свою дочь и хоронила ее в Монашьем лесу, а затем бежала с любовником (которого я не мог представить себе иначе как в образе Эдуарда Рейвенскрофта). Я всячески отгонял эти ужасные картины, но тогда мною овладевала убежденность, что это Магнус убил Нелл и ребенка в приступе ревнивой ярости с намерением бросить тень подозрения на меня: в любой момент в мою дверь могла постучать полиция с ордером на арест. Но что, если Нелл оставила Магнуса ради меня? Это тихое постукивание в дверь (я мог бы поклясться, что раз десять слышал его за эту ночь, хотя за дверью никогда никого не оказывалось) — ведь это могла быть Нелл с Кларой на руках… И так далее, и так далее, круг за кругом, пока я не погрузился в сновидения еще более кошмарные, чем самые страшные из воображаемых мною картин.
В воскресенье утром я узнал, что поиски прекратились в половине четвертого, как и обещал Магнус. Он обратился к оставшимся на поиски людям и к отъезжавшим слугам с объяснениями — в том смысле, что теперь он полагает, что миссис Роксфорд, расстроенная смертью миссис Брайант, взяла ребенка и поехала навестить друзей, забыв предупредить кого бы то ни было о том, куда именно она поехала. Поиски — заверил он их — были устроены всего лишь из предосторожности. Сам он остается в Холле на день или два на случай, если миссис Роксфорд туда вернется; остальные домочадцы немедленно возвращаются в Лондон. Я не смог найти никого, кто фактически был в Холле, когда говорил Магнус, и тем не менее все уверяли меня — утверждая, что слышали об этом от тех, кто реально присутствовал, — что у него был тон галантного джентльмена, выгораживающего свою жену. Олдебург гудел от слухов, главным из которых был тот, что Элинор Роксфорд отравила миссис Брайант, задушила свою грудную дочь, похоронила ее в Монашьем лесу и сбежала с любовником.
Я настаивал — с кем бы ни приходилось встречаться, — что это страшная клевета на невинную женщину, которая, вполне возможно, сама оказалась в смертельной опасности, однако мои протесты встречали удивленно поднятыми бровями и понимающими взглядами. Если Элинор Роксфорд невинна, почему так быстро прекратились поиски? И если миссис Брайант умерла от естественных причин, почему ее труп был немедленно увезен на вскрытие? Несколько человек вслух удивлялись, почему это я не в Холле с Магнусом (к которому здесь все испытывали большую симпатию), на что я мог лишь неубедительно отвечать, что предпочитаю быть один: я не осмеливался спрашивать, какие слухи ходят обо мне.
Погода оставалась тихой и душной, барометр медленно, но неуклонно падал до второй половины дня понедельника, когда послышался отдаленный рокот грома и началась игра молний на южной стороне горизонта, за чем последовал проливной дождь. Позднее я узнал, что накануне, воскресной ночью, в Чалфорде люди видели одну мощную вспышку молнии со стороны Монашьего леса, за которой — примерно через полминуты, последовал негромкий рокот — возможно, гром.
Мучительно тянулся вторник, за ним среда; я никак не мог взяться за подготовку документов по Роксфорд-Холлу к передаче, не мог и заставить себя поручить эту задачу Джозефу. Я сказал своему партнеру, что недомогаю — кажется, чем-то заболел, но это вряд ли прозвучало вполне убедительно, так как я проводил бoльшую часть времени, обходя округу в стремлении услышать новости. Я чувствовал себя объектом всеобщих подозрений, мне представлялось, что всюду, куда бы я ни пошел, люди шепчутся за моей спиной, но сидеть взаперти у себя в доме было мне совершенно не по силам.
В четверг утром я проснулся очень поздно, выпив накануне гораздо больше виски, чем было бы мне полезно, и делал вид, что завтракаю, когда явилась моя домоправительница и сказала, что приехал инспектор Роупер из Вудбриджа и хочет меня повидать.
— Проводите его ко мне, — пробормотал я, промокая платком пот, вдруг выступивший на лбу.
Я был шапочно знаком с Роупером, широкогрудым человеком, лет этак за пятьдесят, но, когда я заслышал его тяжелую поступь, я поднялся на ноги, всячески стараясь побороть безумное желание сбежать. Его мрачная физиономия, цветом и консистенцией напоминающая взошедшее тесто, поначалу создавала впечатление, что человек этот глуп, пока вы не вглядывались в его глаза — небольшие, глубоко сидящие, проницательные и пристально за вами наблюдающие.
— Прошу простить за беспокойство, сэр, но ваш секретарь сказал — вы дома, так что я взял смелость зайти.
— Никакого беспокойства, — ответил я еле слышно. — Не хотите ли чаю? Чем могу быть полезен?
— Спасибо, сэр, я выпил чаю на вокзале. И как вы могли бы догадаться, сэр, я по поводу Холла.
— В са… в самом деле? Вы нашли?.. Есть какие-то новости о миссис Роксфорд?
— Нет, сэр. К друзьям в гости поехала — такую вот историю нам предложили. — Нотка скептицизма в его голосе была более чем очевидна. — Вы не больно хорошо выглядите, сэр, если мне позволено будет так сказать.
— Боюсь, вы правы, — охрипшим голосом согласился я, снова тяжело опускаясь в кресло. — То, что произошло в Холле… Не присядете ли вы?.. потрясло меня до глубины души… связаны с нашей семьей уже несколько поколений, как вы знаете… — Я замолк, сообразив, что сказал как раз то, что говорить вовсе не следовало.
— И правда, сэр, потому-то я и зашел, — сказал он, усаживаясь. — Понимаете, к нам пришла телеграмма из лондонской резиденции доктора Роксфорда. Его ожидали домой в понедельник, а потом подумали, может, он решил задержаться на день дольше, в случае, что миссис Роксфорд… Но как пришла среда — вторая половина, а его не слышно и не видно, они решили попросить нас поехать в Холл и посмотреть там вокруг. Мы так и сделали, но мой человек нашел весь дом на запоре, нигде ни живой души, и коня нигде не видно. Так что мы навели справки у Петтингшилла, который платную конюшню держит, чтоб узнать, привел ли доктор Роксфорд своего коня обратно.
— Так что же, привел?
— Тут такое странное дело, сэр. Конь-то обратно пришел, в полном порядке. В понедельник утром помощник конюха увидел, что он ждет у ворот — снаружи, вы понимаете? И седло все еще на нем, поводья к луке привязаны, а в седельной сумке — гинея лежит. Так что Петтингшилл подумал, доктор
