рассыпаются по плечам. Птицы переговариваются все разом — разом пытаются что-то сказать. Или они поют? Она не понимает. Она с трудом поднимается по лестнице в комнату на самом верху.
Там она останавливается. Птицы пропали. Перед ней толпа, лес рук и ног. Все они собрались в зале на самом верху, все они ждут вестника. Она показывает им послание, машет листом бумаги и говорит, что она вестник. «Вот послание! — кричит она. — Вот та весть, которую вы все ждете. Я — вестница». Но никто ее не слышит. Да если бы и слышали, ей нечего сказать. Потому что в руке у нее чистый лист бумаги.
Когда Элеонора открыла глаза, ее лоб был мокрым от пота, а подушка от слюны. Утро накрыло город легкой газовой вуалью, а заря розовыми с оранжевым перстами разогнала клочья тумана и усыпила ночных стражей. Элеонора перекатилась на спину и засмотрелась на кружевной полог кровати. Обычно ее сны были лишь фрагментами бессвязных воспоминаний: запах жавеля, раненая косуля, далекий портовый город, но не более. Этот же сон был совершенно другим. Должно быть, так чувствовала себя Пенелопа, когда увидела орла, который передушил всех гусей, или бедный Пип[13] в роли Гамлета перед двадцатью тысячами человек, или Иаков, всю ночь боровшийся с ангелом. Сон был вещим, она это чувствовала, только вот как его истолковать?
Элеонора окончательно проснулась, соскользнула с кровати и натянула домашнее платье. Жесткие нити ковра щекотали ее босые ноги. Она подошла к окну и посмотрела на пробуждавшийся к жизни город. По сравнению с ночным кошмаром Кыз-Кулеси выглядела грузной и печальной. Квадратную башню венчала караульня под тонким медным шпилем. Когда-то там была тюрьма, потом маяк и таможня, сейчас же, насколько она знала, крошечный остров был необитаем, не считая птиц: вот пара черных аистов длинными клювами ищет себе завтрак на мелководье, под самой крышей устроился одинокий щегол. Элеонора наблюдала за щеглом, который скакал взад-вперед по подоконнику караульни, и на секунду ей почудилось, что она заметила вспышку пурпурного в глубине. Солнце било в стекло, слепило ей глаза, она распахнула окно, чтобы получше рассмотреть, но, кроме щегла, ничего больше не было видно. Если удод и был там, то теперь он уж точно улетел.
Следом за ним отправился щегол, и тут внимание Элеоноры привлек экипаж, который как раз останавливался у их дома. Очень странно. У бея редко бывали гости и никогда — так рано утром. Элеонора затянула кушак и стала смотреть. Золотой с пурпуром экипаж остановился у самой воды. Едва лошади встали, дверца открылась изнутри. Оттуда вылез человек в пурпурной ливрее, с важным видом пошел прямо к парадной двери и постучал. Элеонору разбирало любопытство, поэтому она быстро переоделась и выскочила на лестницу. Сквозь балясины она видела, как господин Карум с обычной надменностью открывал дверь, но на этот раз все его высокомерие мигом слетело, стоило только рассмотреть пришедшего. Он отступил и опустился на одно колено.
Элеоноре не было слышно, о чем они говорили, но, когда господин Карум встал наконец с колен, она заметила, что он смотрит в сторону ее комнаты. Увидев ее на лестнице, он позвал:
— Госпожа Коэн, не могли бы вы спуститься на минутку? С вами хотят поговорить.
Чем ближе Элеонора подходила, тем лучше ей было видно посетителя в ливрее. Он стоял вытянувшись по стойке «смирно», грудь колесом, шапка горделиво заломлена, сюртук из пурпурного атласа украшен хрустальными пуговицами. Почти неуловимый запах лаванды шел от его одежд, в руке он держал серебряный футляр размером с огурец. Элеонора решила, что глазеть на визитера не очень-то вежливо, и потупила взгляд. Когда она подошла, господин Карум произнес, обращаясь к посетителю:
— Разрешите представить вам госпожу Элеонору Коэн, дочь Якоба Коэна из Констанцы, ныне проживающую в Стамбуле на попечении Монсефа Барка-бея.
Посетитель еще сильнее выпятил грудь, прочистил горло и сказал:
— Госпожа Коэн, султан Османской империи, защитник священных городов, халиф всех мусульман, повелитель правоверных и верховный падишах, его величество Абдул-Гамид Второй приглашает вас посетить его во дворце. — Он передал ей серебряный футляр. — Завтра в этот же час вас будет ждать экипаж, — продолжал он. — Надеюсь, время вам подходит?
Элеонора посмотрела на изящный предмет. Его украшал сложный цветочный орнамент, выгравированный по краю, крышка была из слоновой кости. Элеонора держала его обеими руками, как меч. Ей показалось, что она узнала работу, — из такого же футляра преподобный вынимал листок с шифром. Кровь застучала в висках, комната поплыла перед ее глазами.
— Да, разумеется, — услышала она голос господина Карума.
Он одним движением выхватил футляр из рук Элеоноры, вынул приглашение и вернул серебряную вещицу посланцу.
— Мы удостоены великой чести, — сказал он, внимательно изучая приглашение. — Госпожа Коэн удостоилась внимания его величества.
День прошел под знаком недоверчивого изумления. Откуда султан узнал о ней, почему из тысяч жителей Стамбула, из миллионов своих подданных он пригласил именно ее? Множество вопросов вертелось на языке, но ответа на них Элеонора не знала. Она бездумно бродила по комнате, листала книгу, садилась в кресло у окна, но так и не могла до конца поверить в то, что завтра она встретится с самим султаном. Повелитель мусульман, правитель всех земель от Салоник до Басры, он мог приказать любому явиться во дворец, но почему-то выбрал ее, Элеонору Коэн.
Ужин подали рано. Все шло заведенным порядком: Элеонора села на свое обычное место, бей занял свое, господин Карум подал рагу из говядины с бобами. Элеонора была уверена, что не съест ни кусочка, но стоило ей поднести вилку ко рту, как в животе громко заурчало.
— Такая честь, — сказал бей, раскладывая на коленях салфетку. — Тебе оказана редкая честь.
Элеонора прожевала кусок и кивнула. Она поняла, что приглашение действительно было редкостной честью.
— Меня дважды удостаивали приглашения во дворец, но аудиенция у самого его величества…
Бей отрезал кусок мяса и насадил его на вилку.
— Хотелось бы знать, почему его величество прислал за тобой. Известно, что его интересует все… — он помедлил, подбирая верное слово, — необычное: гадалки, говорящие птицы и тому подобное. Сначала я решил, что он узнал о твоей поразительной памяти и пожелал лично с тобой об этом поговорить.
Элеонора сглотнула и отложила нож и вилку. Ей было не до конца понятно, куда ведет бей.
— Но потом я подумал, что за этим могут скрываться и другие побуждения, — продолжил он. — Возможно, его интересуют наши с тобой отношения. Возможно, он хочет узнать, не замечала ли ты в доме чего подозрительного.
Элеонора удивилась. Честно говоря, она вообще не задумывалась о побуждениях султана.
— Ты знаешь, что мне нечего скрывать. — Бей взмахнул руками, как будто приглашая всякого убедиться в правдивости своих слов. — Если помнишь, мы говорили об этом во время прогулки на Румелихисар. Все, чего я хочу ради нашего общего блага, — чтобы ты была осторожна и не сказала султану ничего лишнего. Упаси меня Всевышний толкать тебя на ложь, особенно перед лицом его величества и великого визиря. Просто будь осмотрительна и взвешивай каждое слово, подумай, как то, что ты говоришь, может отразиться на жизни других людей.
Элеонора понимающе кивнула.
— Ведь ты прекрасно знаешь, что наши судьбы связаны.
Элеонора подцепила вилкой одинокий стручок фасоли и положила его в рот. Она прекрасно понимала, насколько ее жизнь связана с беем. Он и все его домочадцы были ее самыми близкими людьми. Она вспомнила, как госпожа Ионеско сказала, что ее отец — это «каменная стена, что охраняет мой сад, дождь, что питает его, и упряжка лошадей, что влечет мой плуг». Меньше всего ей хотелось причинить бею вред, вольно или невольно. Но как странно, что он так настойчиво предостерегает ее. Хотя, конечно, он пострадал от политического преследования в прошлом, поэтому скрытые мотивы султана не могут не тревожить его. Да, должно быть, причина в этом.
После ужина Элеонора попросила разрешения подняться к себе. Было еще довольно рано, она совсем не устала, но ей хотелось побыть одной и все хорошенько обдумать. Она уже выбрала платье, в котором завтра поедет во дворец, но вот какие украшения надеть? В верхнем ящике туалетного столика лежали ее драгоценности: изумрудная подвеска в форме капли, которую бей подарил ей вскоре после приезда, золотые браслеты, что он купил для нее в крошечной лавке на рынке. Она рассеянно надела браслеты, и тут ее взгляд задержался на деревянной закладке, которую она привезла с собой из Констанцы, — той самой,
