— Ну что же, — султан посмотрел на Элеонору, — хотя вам и не удалось познакомиться со всеми документами, я хотел бы узнать ваше мнение о ситуации в целом и о том, какую политику вы нам посоветуете вести в будущем.
Элеонора сжала кулаки и глубоко вонзила ногти в ладони. От напряжения перед ее глазами замелькали тысячи мошек. Она уже открыла рот, чтобы извиниться и сказать, что очень устала, и чтобы честно признаться, что у нее нет никакого мнения. Но тут вмешалась валиде-султан:
— Вы ведь знаете, что его величество поступил так, как вы ему предложили в прошлый раз? И, судя по всему, ваш совет оказался удачным.
— Нет, — ответила она. — Я не знала.
— Но ведь об этом писали все стамбульские газеты.
— Я не читаю стамбульских газет.
— Эта новость облетела весь мир, — продолжал настаивать великий визирь, делая пометку в своей книжечке.
— Я вообще не читаю газет, — сказала Элеонора. — Мне никто не говорил, что я должна. Я думала, вы хотите, чтобы я прочла только то, что было в ящиках. Извините меня.
Великий визирь отложил книжицу. На языке у него явно вертелся очередной вопрос, но он ничего не спросил, а вместо этого наморщил нос.
— Ваш план сработал, — сказал султан. — Когда русские увидели, что мы игнорируем их, они прекратили провокации и вернулись в Севастополь. Что касается Германии, сначала они были недовольны, но потом даже обрадовались тому, что мы отвергли их предложение.
Великий визирь прочистил горло:
— Вот поэтому нам бы очень хотелось услышать ваше мнение о политической ситуации.
Элеонора вытерла мокрые ладони о платье и сглотнула. Ведь госпожа Дамакан все ей объяснила. Надо верить в себя. Больше ничего не остается. Если бы подобрать подходящую аналогию… В голове завертелись халифы, муфтии, давно ушедшие правители, мертвые ныне столицы.
— Положение в целом, — начала она, хватаясь за первую мысль, которая пришла ей в голову, — напоминает обстановку в Гиркании, о которой писал Ксенофонт в «Киропедии».
Ее слова не произвели на слушателей никакого впечатления. По всей видимости, никто из них не был знаком с тем, что писал Ксенофонт про Гирканию.
— Известно, что гирканцы зависели от более могущественных ассирийцев, те же использовали соседей в своих политических и военных целях. Ксенофонт описывает несколько случаев, когда гирканской кавалерии было приказано выступить в арьергарде ассирийского войска, с тем чтобы они отражали атаки врагов, если те нападут с тыла. Но….
Элеонора остановилась, во рту у нее пересохло, закружилась голова. Из-за облака выглянуло солнце, его луч прокрался в комнату и осветил плитку мрамора, на которой она стояла.
— Когда они… — начала она, но мысли путались, — когда…
И тут силы покинули ее. Сначала она опустилась на колени, по телу пробежала сильная дрожь, она согнулась и упала на пол. Там, на полу, прямо посреди зала для аудиенций, с ней сделались судороги, она потеряла сознание. Последнее, что она помнила, было распоряжение султана послать за доктором.
Элеонора прочла весь Коран, но священные тексты не нашли в ней особого отклика. Без необходимости ее память редко обращалась к строкам этой книги, однако первое, что пришло ей в голову, когда она открыла глаза и стала понемногу приходить в себя, были аяты суры «Аль-гашийа»: «Там источник проточный, там седалища воздвигнуты, и чаши поставлены, и подушки разложены, и ковры разостланы»[14]. Сквозь приоткрытую дверь виднелся просторный двор, в котором сидели прекрасные девушки. Они перебирали струны музыкальных инструментов и перешептывались друг с другом, время от времени посмеиваясь. Можно было разглядеть и проточный источник, и разложенные подушки, и разостланные ковры.
Элеонора лежала на животе на высоком ложе в маленькой комнатке как раз позади двора. Под головой у нее была целая груда бархатных подушек. Кто-то потрудился разуть ее. Она отлежала правую руку, и теперь в ней неприятно покалывало. Не без труда Элеонора выпростала ее из подушечного плена и перевернулась на спину. Рядом с ней сидела валиде-султан. Элеонора тоже попыталась сесть, но стоило ей оторвать голову от подушки, как острая боль пронзила ее насквозь — от виска до виска. Тут же вспомнился и самый конец суры, строки наполнились смыслом: «Напоминай же, ведь ты — только напоминатель! Ты над ними не властитель»[15].
— Не надо вставать. Полежи, отдохни.
Валиде-султан дотронулась до лба Элеоноры тыльной стороной ладони и поднесла к ее губам большую чашу:
— Выпей это.
Жидкость была рубинового цвета, по вкусу напоминала гранат. Элеонора сделала несколько глотков и отдала чашу; валиде-султан поставила ее на пол у кровати.
— Тебе хотелось пить.
Элеонора кивнула и поднесла перепачканную сладким соком руку, в которой еще покалывало, ко лбу. Ей хотелось спросить, где они, что случилось, но она чувствовала себя настолько разбитой, что не могла ни говорить, ни думать.
— Султан беспокоится о тебе, — сказала валиде-султан. — Когда мы поняли, что припадок прошел, он настоял на том, чтобы перенести тебя сюда, в его личные покои. Было решено, что здесь тебе будет удобнее всего.
Элеонора еще раз попыталась заговорить, но слова застревали у нее в горле, а мысли разбегались — к тому времени, когда ей удавалось подобрать слова, она забывала, что хотела сказать.
— Выпей еще немного. Гранатовый сок придаст тебе сил.
С каждым глотком сладкого эликсира Элеонора чувствовала себя лучше, она оживала прямо на глазах. Но вместе с тем ее сознание было пока затуманено.
— Ты помнишь что-нибудь? — спросила валиде-султан, поглаживая руку Элеоноры. — Помнишь, что ты нам сказала?
Элеонора приподняла подбородок, собираясь покачать головой.
— Ты ничего не помнишь? Что ты рассказала нам о преподобном Мюлере и загадке? О Монсефе-бее и странном юноше из кафе «Европа»?
— Нет, — едва слышно прошептала Элеонора. Она не помнила ничего, кроме гирканцев. — А что я рассказала?
— Не важно, — ответила валиде-султан. Она встала и убрала прядь со лба Элеоноры. — Даже к лучшему, что ты все забыла.
Элеонора устроилась поудобнее на подушках и принялась разглядывать девушек во дворе. Все попытки вспомнить, что же она говорила, оказались бесплодными, и ее мысли перенеслись к тому, что происходило за дверью.
— Кто эти девушки? — спросила она. — Они музыкантши? Играют для султана?
— Можно сказать и так, — ответила собеседница, быстро отворачиваясь, чтобы скрыть улыбку. — Те, кто живет в гареме, много времени уделяют музыке.
— Они здесь живут? — переспросила Элеонора. — Все?
— Да, все они живут здесь.
— А где же их родители?
Валиде-султан задумалась, как будто вопрос был неожиданным.
— В основном они сироты. Тех, у кого родители живы, отправляют сюда, чтобы они смогли занять более высокое положение в обществе. Когда-то и я была одалиской в гареме Ахмеда Четвертого, отца Абдул-Гамида. Это довольно приятная жизнь.
— Вы были сиротой?
Валиде-султан помедлила с ответом:
— Да. Я потеряла родителей еще ребенком, совсем как ты.
Элеоноре хотелось поподробнее расспросить о дворце, одалисках и музыке, которую они играли, но тут на нее навалилась необоримая усталость.
