- Да, отчего же... - растерянно отозвался Иосиф, - пойдемте, там безопаснее...
Коридор жил, как муравейник. Открывались и закрывались двери, носились люди в белых халатах и рыжих спецовках, трезвонили телефоны, а я шел среди этого хаоса, отстраненный и глухой ко всему. Меня вели как на расстрел, упираясь в спину твердыми стальными взглядами. Паника вокруг нарастала, но это совсем не касалось нашей крошечной процессии, словно мы находились в другом мире.
Трубин шел немного позади меня, почти рядом, и я поглядывал на его осунувшееся, озабоченное лицо. Интересно, потрясла ли его новость насчет кражи? Или он шел сейчас, такой же равнодушный ко всему, как я?
У лифта Голес остановился, придержав меня за рукав:
- Не спешите. Нам нужно серьезно поговорить, и чем скорее, тем лучше.
Ивкина приподняла скованные руки:
- Может, меня-то отпустите? Я не убегу, мне жить охота.
Голес сердито отмахнулся от нее, как от мухи, и обратился к молчаливому Иосифу:
- Нам будет нужен сейчас ваш 'лакмус', если не возражаете.
Он повернулся, пытаясь вникнуть в смысл слов:
- Зачем?
- Хочу допросить этого молодого человека. Выяснить, говорит ли он правду.
- А-а, - Трубин махнул рукой. - Незачем. Можете считать, что я ему эту куртку дарю.
Меня уколола совесть - как крохотная иголка. Да, я ему нравился, и теперь он словно бы чувствовал себя передо мной виноватым. За то, что раздул вокруг этой кражи шумиху, за свою настойчивость в Управлении Дознания, за историю с кафе - за все. И не только передо мной, а и перед безвинной Полиной, пострадавшей по его прихоти.
- Дело уже не в куртке, - отозвался Голес. - Куртка - это ерунда, потом разберемся. Тут все гораздо сложнее.
- Не верю, - совсем его не слушая, покачал головой Трубин. - Ни во что не верю. Кража - ладно, допустим. У меня у самого были подозрения. Но ни в чем другом он не виноват, поверьте моему опыту. Я не первый день с людьми общаюсь - он чист. Более того, он хороший человек. Я уж не знаю, зачем было вообще красть... - он посмотрел на меня, поднял бровь. - Эрик, может, вы обманываете? Покрываете кого- то?
- Нет, - сказал я. - Пусть 'лакмус' - он хоть убедится, что я ничего не выдумываю. Это ведь не больно, просто наклейка?
- Ну да, ну да, - Трубин похлопал меня по спине, игнорируя протестующее движение дознавателя. - Как хотите. Можно и 'лакмус'.
- Внимание, Трубин, специалист-один, подойдите на центральный пост, - мрачно сказала трансляция. - Внимание, Трубин...
- Знаете, что? - Иосиф двинулся куда-то, все еще держась за меня взглядом. - Найдите сейчас мою дочь, она должна быть у себя в лаборатории. У нее 'лакмус' есть. Скажите - я разрешил. Только умоляю вас, Голес... - он мученически исказил лицо, - вы с ним помягче. Пожалуйста.
- Не волнуйтесь, - усмехнулся толстячок. - Лично я вообще противник физических мер воздействия.
'А что же ты меня тогда уколами пугаешь? - я мысленно засмеялся. - Зачем свидетеля лишнего выгнал? Ух ты, жук'.
Подъехал и распахнул двери лифт. Трубин ушел, оглядываясь, а мы втиснулись втроем в кабинку с зеркалом, и Голес, глядя на меня пронзительно и остро, пробормотал, разговаривая будто бы и не со мной, а с самим собой:
- Главное - последовательность. Во всем.
Подвал тоже был оживлен, и я увидел, что все готовятся к нападению: у раскрытых дверей какой-то комнаты человек с красной повязкой на рукаве выдавал под роспись оружие - небольшие пистолеты с запасной обоймой, привязанной резинкой к рукоятке. Здесь же люди из дозиметрической суетились с противогазами, руководил ими все тот же неизменный Лемеш, хам и свинья.
- Опять ты! - заорал он, едва завидев нас в коридоре. - Чего тебе неймется? Проверили же - встанет! - он загоготал, на него зашикали.
- А где ее искать? - спросил самого себя Голес и самому же себе ответил: - Надо спросить. Эрик, не помнишь, как ее фамилия?
Мне ли не помнить! Со слабым трепетом я назвал ему фамилию Глеба, которую когда-то носил сам, и он послушно повторил ее человеку у щита с ключами. Тот покачал головой:
- Их собрали. Там только ребенок, но кабинет открыт, можете ее подождать.
При слове 'ребенок' что-то у меня екнуло внутри, словно существо, которое жило там, с любопытством подняло голову.
- Комната триста семь, - добавил дежурный, и мы двинулись.
Мне редко доводится видеть детей, тем более девочек. Своих у меня нет, а отпрыски сослуживцев к нам в контору почти не заглядывают. Единственное исключение, пожалуй, это сын нашей машинистки, живой и игривый, который любит меня, как старшего брата, и все время лезет на коленки, безбожно пачкая подошвами мои брюки.
Я увидел 'маленькую' - и оторопел. Мы уже встречались с ней раньше, в снах, когда я, блуждая в каких-то лабиринтах, натыкался на нее где-нибудь в глухом углу, у забытой речной пристани, и брал в руки ее крошечные ладошки. Я представлял ее, мечтая о светлом своем будущем. Она говорила со мной иногда - в минуты одиночества.
И вот, живая, она неожиданно потянулась ко мне с высокого стула, сияя маленькой, в форме сердечка, мордашкой и сказала то, что я меньше всего ожидал от нее услышать:
- Папа?..
Я остановился на пороге, открыв рот. Думаю, выглядело это глупо, потому что сидящий в углу парень с блокнотом громко фыркнул и швырнул на стол карандаш:
- Нет, какова! Меня она почему-то папой не называет, мордой, наверно, не вышел, - он показал со своего места девочке 'козу'. - У-у, идет коза рогатая за малыми ребятами!
- Дурак, - среагировала малютка и перевела на меня кристально-серый взгляд. - Возьми меня, поноси. Я давно сижу. Мама ушла, она у меня - егоза.
Я подошел к ней, погладил с трепетом по голове:
- Откуда ты знаешь это слово?
- Дед сказал, - дитя улыбнулось, показав крошечные, как бусинки, зубы, и ухватило меня за нос. - А где твой глаз? Кошка выцарапала?
Я обнял ее, зарылся лицом в волосы.
- А мама говорит, ты уехал далеко-далеко, на север! - сообщила мне девочка. - Наврала, да?
- Почему? Я был на севере - мне там не понравилось. Холодно, ветер, бураны зимой.
- Значит, не поедешь больше? - она засмеялась. - Хорошо. Будем с тобой гулять, ты мне покажешь большие краны на реке - ага?
Голес осторожно потрепал меня за плечо:
- Хватит, не расстраивай ребенка. Мы-то с тобой понимаем, что гулять ты пойдешь не скоро. А вот на север поедешь обязательно.
Малышка неожиданно блеснула на него глазами:
- Ну-ка, отойди отсюда, хрен лысый!
Парень с блокнотом весело захохотал, глядя на посрамленного Голеса:
- Вот так вам! Она у нас - не промах, любого отошьет... Да, а что вы хотели?
- 'Лакмус', - дознаватель погладил это слово языком, как конфету. - Трубин разрешает.
- Без Милы нельзя, - парень развел руками. - Я тут сошка мелкая, а она - начальник лаборатории. Подождите, посидите тут.
Кабинетик не поражал размерами и был заставлен картотечными шкафами, стеллажами, какими-то самодельными деревянными этажерками, и повсюду, даже на полу и двух столах, лежали огромные стопки листов, испещренных непонятными графиками и схемами.
