у меня красавица, умница. А домработница наша сама пирожные делает! Я их обожаю. С собакой погуляем. Тебя же в 'девятке' не знает никто.
- В субботу? - я задумался.
В принципе, по субботам Хиля уходила с утра на свои курсы и возвращалась только в двенадцать. Я мог что-то придумать, но как же не хотелось врать! А сказать правду значило расстаться навсегда, и этого я тоже не хотел.
- Тебе предлог нужен? - жуя, поинтересовалась Яна. - Могу устроить.
- Можно подумать, у тебя в этих делах опыт есть!
- У меня мозги есть - их вполне достаточно, - она ненадолго задумалась. - Скажешь жене, что записался на бокс. Мол, раз она заниматься ходит, то и ты решил ходить. Секция у нас рядом с домом, мы тебя на самом деле туда запишем. А с тренером я договорюсь, он под нами живет и все за мамой увивается, - Яна хихикнула. - За только пустое, не пойдет она за него, не ровня.
- Милая, но это же - нарушение закона, подлог... - пробормотал я, уже на все согласный.
- Как хочешь, - она развела руками с зажатыми в них ложкой и куском хлеба.
- Хорошо. Хорошо, Яна. В субботу.
...Понимала ли она, насколько сильно меня к ней тянет? Вряд ли. Избалованная мужским вниманием, она привыкла, что к ней неравнодушны. Тянулась ли сама? Тоже вряд ли. Если только чуть-чуть, как к новой редкой зверушке. Но все это было неважно.
Вечером я вошел в свою квартиру и увидел Хилю, она сидела на диване и отрешенно гладила кота, рассматривая потолок.
- Привет, - я повесил пальто на вешалку и разулся. - Хорошо, что ты дома.
Это и правда было хорошо. Человеческое мое чувство к жене ничуть не изменилось, я все так же нежно любил ее и радовался, когда видел. Это не имело ничего общего с болезненной страстью, которая оплела меня цепкими щупальцами и держала мертвой хваткой, сдавливая все сильнее.
- Что с тобой? - я сел рядом на диван и обнял Хилю за плечи. - Грустно?
- Ничего. А вот ты какой-то... странный. У тебя на службе неприятности, что ли?
- Неприятностей нет. Знаешь, я на бокс записался. А то ты на курсах, все время тебя нет дома ...
Хиля повернулась и мрачно вгляделась в мое лицо:
- На бокс? У тебя появилась потребность кого-нибудь бить, Эрик?
- Совсем нет! Просто заняться спортом, у меня же работа сидячая. Так к тридцати годам задница ни в одни штаны не влезет. А бокс... мне посоветовали, я и согласился. Бегать не люблю, штангу поднять не смогу... - говорить становилось все легче и легче, хотя бы потому, что Хиля начала улыбаться. - И потом, знаешь, мало ли какая ситуация. Пойдем с тобой гулять, нападут, не дай Бог, бандиты, вот я их и отделаю.
Моя жена засмеялась и выпустила Ласку:
- Ну, ты даешь, котенок. Всегда был такой тихий... - она встала с дивана. - Давай ужинать. А потом, может, погуляем пойдем? Все-таки бандиты - это не обязательно, а не гуляли мы сто лет.
Я кивнул, удивляясь. Куда ее потянуло темным зимним вечером, после службы, в мороз? Неужели не устала?..
- Я не была сегодня на службе, - словно ответила на мои мысли Хиля. - Мне дали в санчасти освобождение.
- Но на вид ты вполне здорова...
- Я беременна - у меня сильный токсикоз.
- Серьезно?.. - я тоже встал, не зная, куда деть руки. - Ты беременна?
- Ну да, на втором месяце.
Она стояла и ждала моей реакции, а я хотел заорать радостно - и не мог, мысли о Яне, о субботе словно приглушили все мои эмоции одним поворотом рукоятки. И все-таки это было прекрасно.
- Хиля, и у нас будет девочка?
- Понятия не имею. Женщины на службе говорят: тянет на сладкое - девочка, на соленое - мальчик. А меня тянет на белый хлеб - это к чему?
Я добросовестно подумал и ответил:
- Белый хлеб - это, скорее, сладкое.
Мы наскоро перекусили, оделись потеплее и вышли на набережную. Снегопад, весь день крутившийся над городом, прекратился, стало прозрачно и тихо, и где-то вдалеке родилась над домами тонкая зимняя луна. Хиля шла рядом со мной, держа меня под руку и осторожно ступая на обледенелый, засыпанный снегом тротуар. Откуда-то уже выползли дворники в тулупах и фартуках и начали, звучно перекликаясь, разбирать у подвалов фанерные снеговые лопаты и ведра с песком. Толстая молодая дворничиха в плотно намотанном на голову платке прошла мимо нас, напевая, пристроилась у ограждения и начала споро счищать сугробы на лед реки, двигаясь будто по команде 'раз-два!'. Хиля оглянулась на нее:
- Смотри, она - моего возраста. Даже младше. Вот люди, занятые полезным делом...
- А мы - разве нет?
- Ты - может быть, да, - моя жена все еще смотрела на веселую упитанную девицу, - а я? Никому не дают освобождение из-за какого-то там токсикоза. Дело обычное, у многих женщин бывает. А мне дали, потому что папа позвонил в санчасть знакомому врачу. И работу мою сам будет за меня делать... Выходит, есть я или нет меня - все равно?..
- Глупости ты говоришь, - я даже рассердился. - Отец тебя любит, вот и все. Хочет внука. Это же нормально.
- А ваша машинистка, о которой ты рассказывал, беременная, она тоже брала освобождение?
- Но, Хиля, ее не тошнило.
- Откуда ты знаешь?
Я пожал плечами. Действительно, откуда я мог такое знать? Наша машинистка никогда не показывала своих истинных чувств, все было скрыто под жизнерадостной улыбающейся маской. Может быть, ее и тошнило. Но освобождений она, конечно, не брала. Работала до тех пор, пока не вышли все сроки.
- Вот, - назидательно сказала Хиля. - А в моем случае получается, что я живу как бы не по правилам, не так, как другие. Честное слово, если бы мне с утра не было так плохо, не взяла бы я эту справку. Но мне действительно было плохо, просто ужасно...
- Тебя, должно быть, никто и не осуждает, - я обнял ее за плечи. - Тебе завидуют.
- А чему тут завидовать? - удивилась Хиля. - Тому, что папа у меня большой начальник? Так ведь это он начальник, а не я.
- Ничего, посидишь дома, тебе полезно, - неуверенно сказал я и вдруг подумал о субботе. - На курсы тоже не будешь ходить?
- Дались тебе эти мои курсы... Нет, туда - буду. Там общение, которого мне не хватает. Кстати, в субботу одна девушка пригласила меня в гости. Мы с ней занимаемся и, можно сказать, подружились. Славная девушка, большое горе у нее - муж нарушил мораль и попал в спецгородок на год, а она еще любит его, глупая. Плачет.
- Что он сделал? - я напрягся.
- Не знаю. Да разве важно? Нарушение морали - это в любом случае отвратительно, что бы это ни было. У девчонки только мать и сестра, которые ее не понимают, а ей близкий человек нужен... пусть хотя бы подруга.
Я удивленно покачал головой. Никаких подруг у Хили прежде не было, даже в детстве, ее единственным другом всегда был я.
- Ревнуешь, что ли? - она засмеялась. - Напрасно. У каждого человека есть потребность дружить. Так что в субботу жди меня вечером и не волнуйся.
- Меня самого в субботу не будет.
- А-а, бокс? Ну, тем лучше. Не думай, я не собираюсь каждую субботу вот так пропадать, только в этот раз. В потом она, возможно, сама к нам приедет...
Бригада дворников очистила уже треть набережной, и теперь мы шли по чистому, присыпанному песком асфальту.
