зеркале, пытаясь придать ей «выражение», а получалась одна глупость!
— Да, — решила я. — Не всем так везет в жизни…
— Ты о чем? — поинтересовалась мама, возникшая за моей спиной. — И почему ты корчишь сама себе такие жуткие рожи?
— Придаю лицу ореол, — меланхолично отозвалась я.
— Ореол чего? — недоумевала мама.
— За-га-доч-нос-ти, — по слогам выговорила я.
— А, понятно… Ну и как? Получается?
— Результат налицо, — вздохнула я.
— Лучше уж позавтракай, — посоветовала мама.
— Твое предложение не лишено смысла, — согласилась я.
До приезда Фримена у меня еще оставалось время на эту приятнейшую процедуру.
Солнечный луч, прокравшись через щель между портьерами, ласково дотронулся до Юлиной щеки.
Она открыла глаза.
И поморщилась.
Не то чтобы Юля не любила солнца, просто… Если сегодня не будет дождя, Старцев опять станет напрягать ее своим дурацким теннисом…
— Уж лучше бы дождь, — проговорила Юля.
Вставать ей совершенно не хотелось, но маменька уже раз пять приоткрывала дверь и заглядывала, явно ожидая, когда ее красавица дочь соизволит очнуться от сладкого сна.
Вот и теперь дверь осторожно скрипнула. Юля немедленно закрыла глаза, но взмах ресниц не укрылся от цепкого внимания Веры Константиновны.
— Юлечка… Ты проснулась?
Боже мой, и почему у нее такой приторный голос?
За те восемнадцать лет, что Юля слушала эти карамельные интонации, они ее порядком достали. Этот тон маменька не выключала даже в те моменты, когда Юля «выходила за рамки приличий» и ей доставалась хорошая взбучка. «Ты нехорошо поступила, Юля, ты это понимаешь?» И голос льется, прилипает к тебе, как растопленный мед, и так хочется оказаться под прохладным душем, потому что Юлю давно тошнит от сладкого…
Боже, подумала Юля, открывая глаза и вымучивая радостную улыбку на лице. Почему они решили, что именно так разговаривают в приличных домах? Ах да… Еще мне надо постоянно улыбаться — окружающие должны осознавать, что именно нашей семье повезло в жизни…
— Доброе утро, сладенькая…
Губы маменьки коснулись Юлиной щеки. Юле показалось, что сейчас губы прилипнут. Она едва заметно поморщилась и испугалась, что эта недовольная гримаска не укрылась от глаз маменьки. Но, слава богу, пронесло — или маменька так привыкла скрывать истинные чувства под маской вечной радости?
— Доброе утро, мама…
— Тебе уже звонил Старцев.
Глаза маменьки стали задушевными и таинственными. Мол, понимаю, Юленька, дело молодое… Ага, только вот Старцев под стать фамилии… Фу! Мерзкий, лысый, толстый… А перед глазами — совсем другое лицо. Огромные глаза. Светлые волосы… Одна случайная встреча — и Юля вдруг перестала отдавать себе отчет в собственных поступках. Одна встреча — и Юля уже готова к бунту.
— Да?
Голос Юли звучал лениво, слова получались растянутыми, как «Дирол», пристывший к зубам.
— И чего он хотел?
Юля потянулась и села в кровати. На самом деле ей было абсолютно наплевать, чего хотел Старцев.
Конечно, если бы он захотел жениться на другой, она бы приветствовала это решение от всей души.
Но Старцев почему-то твердо вознамерился жениться на Юле.
А Юля не хочет за него замуж, вот ведь незадача…
Юля хочет совсем другого в этой жизни.
Снова в памяти возникла долговязая фигура. Парень, шлепающий босиком по лужам. «Вам куда?» — спрашивает Юля, останавливая машину. «Если бы я это знал…» Юля смеется и распахивает дверцу. «Садитесь». — «Но…» Он смотрит на нее своими глазищами, и Юля почему-то говорит: «Я тоже не знаю, куда мне надо. Может быть, поймем это вместе?»
В глубине души Юля трепещет. Она слышит возмущенный голос маменьки: «ЮЛЯ! ЧТО ТЫ СЕБЕ ПОЗВОЛЯЕШЬ?»
Но чертенок внутри уже показывает маменьке острый язычок.
Парень смотрит на нее, усмехается. Юля вдруг начинает понимать, что он вряд ли с ней поедет. Ему это не нужно. Но она улыбается.
И он садится в машину, наверное, потому что Юля улыбается.
— Человек, приходящий во время дождя, приносит счастье…
— Что?
Юля очнулась. Кажется, эти слова слетели с губ помимо воли. Маменька стояла, недоуменно рассматривая дочь, — в глазах Юли сверкнула искорка неведомого.
— Да так. Вчера прочла это в каком-то журнале, и запомнилось…
Маменька сделала вид, что верит ей. Хотя Юля не сомневалась — стоит ей уйти, маменька перероет все журналы. «Ну и черт с тобой, — беспечно подумала Юля. — Хоть этим себя займешь…» — Я встаю, — предупредила она мать.
— Кофе уже готов. И скоро должен перезвонить Старцев…
Маменька вынесла свое дородное тело из комнаты.
«Надо было уйти пораньше», — подумала Юля, встав с кровати.
Звонок в дверь раздался как раз в тот момент, когда я была уже абсолютно готова.
— Потрясающе, — восхитилась я его пунктуальностью.
— Ты о чем? — поинтересовалась мама.
— Не «о чем», а «о ком», — поправила я ее, открывая дверь.
На пороге высилась его долговязая фигура, а в руке он держал букетик фиалок.
Черт его знает, где он их раздобыл и откуда он знал, что моя мама помешана на фиалках.
— Доброе утро, — улыбнулся он так, что у меня тут же появилась уверенность, что сегодняшнее утро действительно будет таковым. — Это вам…
Он протянул букетик онемевшей от восторга маме и поинтересовался, готова ли я.
— Конечно, — кивнула я, удивленная тем, что почему-то завидую собственной мамашке, хотя раньше я недолюбливала все эти «цветоподношения»… На мой взгляд, цветы, как и все живое, созданное господом, должны расти, дышать и жить.
— Тогда пойдем?
— А кофе? — пролепетала мамочка, рассматривая Фримена с плохо скрытым восхищением. — Вы разве не выпьете кофе?
Я уже приготовилась сообщить, что мы ужасно спешим, но он опередил меня.
— Вечером, — пообещал он, причем с такой физиономией, что сердце любой женщины не замедлило бы раскрыться ему навстречу, свято поверив любому, даже менее реальному обещанию, чем выпить кофе вечерком.
— Жаль, — вздохнула моя мама.
Кажется, она собиралась немедленно превратиться во влюбленную девочку-подростка… Ее надо было спасать, поэтому я подхватила «духовную собаку» под локоть и вытащила на улицу.
— Ну? — поинтересовалась я там. — И какие же мистические озарения посетили тебя ночью?
