обольщаю по мере своих скромных возможностей, но на сногсшибательный успех не надейтесь. Старцев любит богатых барышень, а у меня с финансами туговато… Лучше поведай-ка нам страшную историю об Элле Ардасовой… Например, почему из твоих уст вылетела фраза «мы вляпались»?
— Сейчас, — пообещал Фримен. — Только сначала поделитесь сигаретой…
— Пока, солнышко!
Он поцеловал ее и направился к дверям.
Ирина Львовна проводила его взглядом. Сегодня она себя ужасно чувствовала.
Сердце напоминало огненный и тяжелый шар, и Ирине было страшно. Может быть, именно так начинается инфаркт?
Ирина Львовна очень боялась инфаркта. Она даже бросила курить и почти не пила кофе, чтобы, не приведи господи, не испытать на себе эту ужасную болезнь.
Двери за мужем со стуком закрылись, Ирина Львовна осталась совершенно одна.
Двор она ненавидела — слишком уж эти ворота и забор напоминали ей кладбище, поэтому Ирина Львовна направилась в дом.
По дороге она остановилась перед «мастерской». Несколько лет назад она дала себе слово держаться подальше от странных увлечений мужа. Ей не хотелось снова оказаться перед необходимостью его психиатрического лечения. Поэтому быстрыми шагами она прошла мимо, поднялась по ступенькам и, стараясь не смотреть в ту сторону, вошла в дом, от страха почти позабыв о тяжести в сердце.
В комнате она пришла в себя и присела устало в кресло, задумавшись. Почему я так боюсь этого, спрашивала она себя. Почему я не могу переступить через свой ужас?..
Но перед ее глазами снова и снова вставала кошмарная картина — ее муж с руками по локоть в крови, совершенно кретинская улыбка на его губах… Нет, посещение этой «мастерской» выше ее сил.
— Так вот, эта странная подборка книг меня поразила. Сначала я, конечно, подумал о сатанистах…
— И справедливо, — фыркнула я. — Наличие там Кроули, знаешь ли, автоматически заставляет так подумать.
— Но это не то, — едва заметно поморщился он. — Понимаешь, что-то не так. Не так… просто, что ли. Элла Ардасова была более сложной натурой. Если подумать немного, то кто такие сатанисты? Они примитивны по своей сути. Даже их ритуалы: что бы мне ни говорили об интеллекте «адептов», я никогда с этим не соглашусь. В основе этого культа лежит самая банальная трусость, а Элла… Она не была трусихой. Ее мать мне рассказывала, что Элла в детстве спасла какого-то мальчика. Она хорошо плавала, а мальчик был толстый, начал тонуть, Элла бросилась ему на помощь… То есть до определенного возраста Элла была нормальным, жизнерадостным ребенком. А потом случилось «страшное чудо». Я прихватил обе фотографии… Посмотрите.
Он протянул нам два снимка.
— Это один и тот же ребенок? — не поверила я своим глазам.
На одном снимке была нормальная девчонка с открытой улыбкой, а на другом… Вы не смотрели «Семейство Адамсов»? Второй снимок как раз занял бы достойное место в их фотоальбоме. Мрачный взгляд, напряженная улыбка…
— Один и тот же, — кивнул Фримен. — Елена Тимофеевна говорит, что во всем виновата она сама — после смерти мужа ей пришлось позволить бабке по отцовской линии забрать к себе девочку на полгода. Бабка эта фанатичка, сектантка. Вот от нее, судя по всему, и начались метаморфозы с Эллой. Свидетели Иеговы, к которым относила себя бабка, скорее всего повлияли на сознание ребенка.
— Но они же не сатанисты? Кроули-то у них в программу изучения не входит? Они, конечно, малосимпатичные ребята, но при чем…
— Она искала по принципу «от противного», — предположил Фримен. — Понимаешь, Сашка, когда кто-то превратил твое детство в кошмар, ты хочешь найти его апологета. Откуда ж маленькой девчонке было знать, что «Свидетели» не бог? Для нее врагом стал именно бог. Поэтому она начала искать дорожку к сатане. Вот только одно мне неясно. Кто подсказал ей направление?
— А что говорит Елена Тимофеевна о Чеботареве и Старцеве?
— Ничего не говорит, — пожал он плечами. — То ли ничего о них не знает, то ли не хочет… Хотя я склонен ей верить. Она действительно удивилась, услышав эти фамилии. А вот Лешу Чернышова она прекрасно помнит. Он, как она сказала, был ее надеждой. Когда Элла с ним познакомилась, она будто вернулась в свое детство. Стала мягче, спокойней, добрее… Кстати, она не верит, что Леша это сделал.
— Но почему тогда она не сказала об этом на следствии? Разве она не заинтересована была в поимке настоящих преступников?
— Восемь лет назад у нее не было на это сил. И еще одно…
Он задумался.
— Что? — первой не выдержала Лиза. — Слушай, Фримен, почему ты замолчал? Нам ведь интересно…
— А я не могу пока с вами об этом разговаривать, — мягко улыбнулся он. — Это вроде как чужая тайна, которую я поклялся хранить. И вряд ли она имеет отношение к нашему расследованию.
— Знаешь, Фримен, это подлость с твоей стороны! — возмутилась уже я. — Мы же как раз тайнами и занимаемся! И никому не скажем, если от этого не будет зависеть установление истины…
Он еще немного подумал и наконец сказал:
— Ну, хорошо. Только никому не слова, поняли? Вполне вероятно, что это можно использовать… Но если вы проболтаетесь, все кончено!
— Да мы онемеем, как задумчивые акулы, — пообещала Елизавета.
— А почему акулы-то у тебя задумчивые? — спросила я.
Образ «задумчивой акулы» никак не мог родиться в моей несчастной голове. Плавает этакая задумчивая акула и думает, кого бы ей скушать…
— Да в голову пришло, не знаю, — отмахнулась Лиза. — Фримен, ну? Что там за страшная тайна, которую мы можем использовать? Не томи, пожалуйста!
Она скорчила такую физиономию, что Фримен не выдержал и рассмеялся.
— Ну же, Фримен!
— Как раз в тот момент, когда я уже собирался уходить… Кстати, мне очень понравилась Елена Тимофеевна.
— Мы рады за тебя и за нее, — нетерпеливо кивнула Лиза. — Рассказывай дальше.
— Очень милая дама, добродушная и неглупая…
— Фримен!!!
— Ладно, ладно. Так вот, я уже собирался уходить, естественно, договорившись о новой встрече, если она будет необходима… В этот момент в дверь позвонили, Елена Тимофеевна открыла, и вошла какая-то пожилая леди вместе с девочкой. Вылитая Элла, только… Она больна. У нее, как я понял, проблемы с умственным развитием. Елена Тимофеевна воспитывает ее одна, правда, ей помогает двоюродная сестра, та самая, что привела девочку, она забирает ее к себе на время. А теперь плачьте, дорогие дамы, потому что эта девочка и впрямь оказалась дочерью Эллы Ардасовой, и ей… Догадайтесь, сколько ей лет?
— Сорок пять, — пробурчала я.
— Десять с половиной, — торжествующе выговорил Фримен.
— И что ты по этому поводу так ликуешь?
— Получается, это не от Чернышова. С Чернышовым-то она познакомилась девять лет назад.
— То есть…
Я поняла, что он имел в виду.
Эллу Ардасову могли убить именно из-за этого ребенка!
— Скажем так — этот ребенок мог быть от кого-то из наших дражайших свидетелей… — подумала я вслух.
— Умница!
— Умница-то я умница, вот только подходят оба, — проворчала я. — Потому как один уже женат, а
