Кстати, а как звали вашего дядю? Судя по тому, что вы говорите о нем в прошедшем времени, его, я думаю, нет в живых?
— Дядя давно умер, — подтвердила Лариса предположение внимательного слушателя в толстых очках. — А звали его Андрей Васильевич… Баташов.
При упоминании этого имени Бурштейн мгновенно оживился и посмотрел на Ларису так, как будто встретил родственницу, о которой уже давно успел позабыть.
— Так, значит, вы племянница Андрея Васильевича?! — вскричал он. — А я вашего дядю очень хорошо знал. Мы, честно говоря, не то чтобы дружили, он был несколько постарше меня, но поддерживали довольно-таки тесные отношения. И в основном именно на почве этой нашей страсти, о которой вы тут только что упомянули.
— Да не может быть! Надо же! — Лариса в свою очередь разыграла радостное удивление.
Казалось, еще чуть-чуть, и они с Бурштейном кинутся друг другу на шею, обливаясь слезами восторга и умиления.
— Только, хоть убейте, я вас что-то не припомню, — напрягая лоб, застенчиво признался Бурштейн.
— Я ведь родственница его жены. Моя мама и она — родные сестры. — Ларисе и самой стало казаться, что еще немного — и она начнет жалеть о том, что не прихватила с собой семейные фотографии.
— Так, значит, Клавдия Алексеевна жива-здорова? — умиленно спросил Бурштейн.
— Да, и неплохо себя чувствует.
— Передавайте ей привет от меня.
Лариса, разумеется, поблагодарила, а сама подумала, что не мешало бы потом все объяснить милой старушке. А то вдруг Бурштейн надумает ей позвонить.
— Не знаю, как на свою маму, а на тетю вы совершенно не похожи, — сказал Зиновий Борисович. — Впрочем, нос у вас одинаковый. Да и в целом некоторое сходство между вами есть.
Он рассматривал Ларису как вазу, которую собрался приобрести в магазине.
— Знаете, Лариса, у вашего дяди была в свое время умопомрачительная коллекция, — поднял он вверх указательный палец. — Ей бы мог позавидовать любой понимающий в этом деле человек. Одно время даже поговаривали… Словом, ходил такой слух среди нумизматов, что ему каким-то образом достались малаховские монеты.
— Какие монеты? — переспросила Лариса.
— Малаховские, — повторил Зиновий Борисович. — Ах да, вы, наверное, не знаете… Жил в нашем городе еще до советской власти купец по фамилии Малахов. Род Малаховых был очень старинным. И вот их последний отпрыск, надо сказать, человек весьма интересный и образованный, очень увлекался коллекционированием всевозможных исторических редкостей. В том числе у него была богатейшая коллекция монет различных времен и народов. Поговаривают, что все это он отыскивал и собирал буквально по крупицам. Что ни монета — то большущий раритет. Но пришли смутные времена, и Малахов куда-то исчез. Может быть, сгинул в пучине гражданской войны, а может быть, подался за границу…
Зиновий Борисович тяжело вздохнул, как будто сам пережил то смутное время.
— И что же дальше? — нетерпеливо переспросила Лариса.
— Да вот, поговаривали… — слегка замялся нумизмат. — Мне Андрей Васильевич никогда не показывал, правда… В общем, говорили, что небольшая часть малаховской коллекции находится у вашего дяди. Как она могла попасть к нему, я понятия не имею. Да и до сих пор не знаю, правда ли это. Их тоже, между прочим, было пятнадцать штук.
Лариса насторожилась:
— А может быть, это именно те самые монеты? — Уж слишком напрашивалось на ум это предположение.
Но нумизмат скептически махнул рукой. В принципе, его можно было понять. Он же не был в курсе истории с кофейной банкой, газетным объявлением и всем остальным.
— Ну что вы! Я не думаю… Вряд ли… Если бы это были те самые монеты, то они всплыли бы на свет гораздо раньше.
— А они что, очень дорого стоят?
— Стоят — это не совсем подходящее для этого случая слово, — строго произнес Бурштейн. — Правильнее будет сказать, что они очень высоко ценятся. Монеты, они ведь даже в прошлом далеко не всегда были из чистого золота или серебра. Так что сам металл, из которого они отчеканены, может ничего и не стоить. Но они — это живая история. Живая история человечества, которая смогла каким-то чудом сохраниться до наших дней. Это — государства с их правителями и народами. А историческая ценность порой трудно оценима в понимании денежном.
Бурштейн все больше распалялся, его лицо раскраснелось, он внутренне приободрился и стал говорить все с большим пафосом:
— Если вы, к примеру, возьмете это свое наследство и попытаетесь купить на него в булочной буханку хлеба, то вас, естественно, примут за сумасшедшую и ничего вам не дадут. Но если монеты попадут на аукцион, где собираются знатоки, способные оценить уникальность вашего имущества… Там вы сможете стать обладательницей очень приличной суммы.
— И какой же? — Ларисе очень хотелось услышать какое-нибудь конкретное число с конкретным количеством нулей. — Хотя бы примерно?
— Ну, это я вам скажу, когда наш разговор будет носить более предметный характер, — изменился в лице Бурштейн. — Когда я посмотрю, что собой представляет ваше достояние, тогда и дам вам ответ.
— А почему вы думаете, что это не малаховские монеты? — вернулась Лариса к своему предположению. — Неужели это так невероятно?
— Ну, не то чтобы невероятно, — слегка покачал головой Бурштейн. — Просто я знаю совершенно точно, что после смерти вашего дяди никаких монет из малаховской коллекции у него не нашли. Если они когда-то и были, то теперь давно уже принадлежат другому. Ведь всю коллекцию своего мужа Клавдия Алексеевна продала одному нашему общему знакомому. Есть такой Петр Петрович Зюзин. А он-то толк в этом понимает. Так что подобного рода приобретение он мимо своих рук не пропустил бы. Поэтому я вполне могу допустить: то, что попало к вам в руки, достойно определенного интереса, но представляет собой нечто более скромное.
— Но все же представляет, — вставила Лариса.
— Да, но… Скорее всего, это то, что Петр Петрович по каким-то причинам оставил тогда вне своего внимания, — горько сказал Бурштейн. — Тут ко мне, кстати, несколько месяцев назад обращался молодой человек, который предлагал приобрести у него кое-что из той самой малаховской коллекции. Во всяком случае, очень на то похожее. Прямо-таки что не экземпляр — то редкость.
— А вы лично видели эти монеты?
— Нет, он тоже, как вы, сначала пришел ко мне с, так скажем, ознакомительным визитом. А потом по каким-то причинам исчез.
Лариса тут же насторожилась:
— Скажите, а этот молодой человек не мог бы заинтересоваться моими монетами?
— Знаете, Лариса, вряд ли… — Бурштейн смешно оттопырил нижнюю губу. — Он как-то все больше продает. Возможно, не всегда свое, иногда чужое. Вероятно, его кто-нибудь просит о подобного рода услугах. Заинтересовать он вас может разве что как посредник. Но раз уж вы пришли ко мне, к чему вам какие-то дополнительные хлопоты с продажей через десятые руки?
Но Ларису, волею случая приобщенную к миру любителей дорогостоящих ископаемых, волновал по- настоящему один-единственный вопрос:
— А вот скажите, пожалуйста, Зиновий Борисович, вы не знаете такого парня по фамилии Алексей Юрьев?
— Так это он и есть, — просто ответил Бурштейн. — Я про него вам сейчас и говорил. А вы что — знакомы?
Лариса чуть было не подпрыгнула на своем стуле. Вот так штука… Она постаралась, однако, всеми силами скрыть свое нетерпение и как можно спокойнее сказала:
