Театральная история в городе Чембаре
…Весной 1836 года Николай получил новую пьесу Гоголя «Ревизор». Он прочел ее и разрешил к постановке. 19 апреля в Александринском театре состоялась премьера. Присутствовавший по должности на этом спектакле «инспектор репертуара российской труппы» А. И. Храповицкий записал: «В первый раз «Ревизор». Государь император с наследником внезапно изволил присутствовать и был чрезвычайно доволен, хохотал от всей души. Пиеса весьма забавна, только нестерпимое ругательство на дворян, чиновников и купечество». Спектакль удался, может быть, и потому, что роль Марии Антоновны играла любовь Николая Павловича — Асенкова.
Затем по Петербургу пошел слух, что Николай после спектакля сказал: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне более всех!»
Летом 1836 года Николай решил посетить город Чугуев. А надо сказать, Николай очень любил быструю езду. Он ездил и в одноконной легкой тележке, и одвуконь, случалось, и на тройке, но когда предстояла ему дальняя дорога — в Варшаву, Москву, Севастополь или какой иной далекий от Петербурга город, то в сани или в коляску впрягали ему непременно четверку царских, курьерских лошадей.
Для того чтобы езда была наивозможно скорой, на каждой почтовой станции стояли готовые лошади, называемые «курьерскими». Их было не менее двенадцати, то есть три упряжки. Ни один гражданин империи, кроме самого Николая и скакавшего впереди него фельдъегеря, не имел права ни под каким видом брать этих лошадей. Николай почти никогда не ездил в карете или вообще в каком-либо ином крытом экипаже. Летом у него была крепкая рессорная тележка, а зимой — широкие сани — пошевни, крытые коврами. Перед ним с интервалом в час мчался курьер, предупреждая станционных смотрителей о скором прибытии государя. За время, оставшееся до его приезда, нужно было вывести на дорогу свежих лошадей в полной сбруе и готового к дороге ямщика и, когда царский выезд примчится, не более чем за минуту отстегнуть старых лошадей и запрячь новых. Зимними ночами в нескольких саженях перед императорским выездом скакал еще один курьер. В его санях лежали десятки факелов, которыми он освещал дорогу.
Ямщики обязаны были гнать лошадей во всю их прыть, не замедляя бега и при подъезде к станциям. Лошади осаживались на всем скаку перед стоявшей на дороге четверкой, отчего одна или две, а случалось и все четыре падали замертво, будто пораженные молнией. «Во время одного из проездов государя от Варшавы до Петербурга, — писал современник Николая А. В. Эвальд, — были убиты таким образом 144 лошади». Конечно же, дворцовое конюшенное ведомство преувеличивало цифру павших лошадей, называя огромные неустойки, которые оно якобы платило потерпевшим.
Итак, летом 1836 года Николай решил посетить город Чугуев — центр военных поселений Харьковской губернии, и потому статс-секретарь Блудов уведомил всех губернаторов, через губернии которых должен был ехать царь, о подготовке к встрече.
Маршрут был кружным: из Петербурга — в Москву, а затем — Владимир, Нижний Новгород, Симбирск, Пенза, Тамбов, где царь намерен был съехаться с Александрой Федоровной, и далее, уже вместе, двигаться к Чугуеву. Всем губернаторам было приказано исправлять и чинить гати, мосты и дороги, заготовлять в необходимом количестве лошадей, дабы во время путешествия его величества не могло встретиться каких- либо остановок и затруднений и чтобы путешествие совершилось со всевозможным удобством, спокойствием и безопасностью. Государь также повелеть соизволил, чтобы «нигде к принятию его величества со стороны дворянства, радских и земских полиций и других начальствующих лиц никаких встреч не приготовлялось».
Взяв с собою неизменного В. Ф. Адлерберга, все чаще оказывавшегося рядом А. X. Бенкендорфа, лейб-медика Николая Федоровича Арендта, состоявшего в этой должности уже семь лет, и еще десять человек свитских, чиновников и слуг, Николай отправился в путь.
Путешествие, начавшееся по графику, благополучно продолжалось до самой Пензы, куда он прибыл со своим кортежем 24 августа. Посетив кафедральный собор, отужинав и переночевав в доме губернатора, Николай принял городское пензенское общество, сделал смотр гарнизонному батальону, посетил тюрьму, дом инвалидов, гимназию, училище садоводства и, отобедав с губернатором и местным предводителем дворянства, в пять часов пополудни 25 августа отбыл в Тамбов, посадив в свою коляску Бенкендорфа. И на этот раз Николай мчался как на пожар, останавливаясь только для того, чтобы перепрячь лошадей на станциях. Экипаж проскакал к полуночи более ста верст. Мчавшаяся впереди всех коляска Николая во время спуска с не очень крутой горы вдруг пошла вбок и перевернулась. Николай от удара головой потерял сознание, а как только очнулся, то оказалось, что сломал левую ключицу. Бенкендорф отделался довольно легким ушибом, ямщик разбился довольно сильно, а сидевший на козлах рядом с ним камердинер едва дышал. Стоявший на запятках форейтор совсем не пострадал, и когда Николай пришел в себя, то велел форейтору скакать в ближайший уездный город Чембар за помощью. Форейтор ускакал, как вдруг возле Бенкендорфа и Николая появился отставной унтер-офицер Байгузов, отпущенный «под чистую» и пробиравшийся к своей деревне, до которой оставался всего один переход. Пораженный необычайной встречей с царем — в ночи, в глуши, а всего более тем, что царь лежит у его ног, — Байгузов опустился на колени, снял с пояса манерку и дал Николаю напиться. А потом сел рядом с ним, положил голову царя к себе на колени, и они стали ждать помощи.
Бенкендорф в это время пытался привести в чувство впавшего в беспамятство камердинера, а ямщик лежал на земле и стонал, делая вид, что умирает, хотя, может быть, так оно и было на самом деле.
Арендта и других слуг и свитских не было — они ездили не столь стремительно, как Николай, и обычно отставали на одну-две станции.
Вскоре прибыли из Чембара уездный предводитель дворянства Яков Подладчиков, исправник, городничий и уездный доктор Цвернер.
Николай боялся, что уездный врач, узнав его, с перепугу сделает что-нибудь не то, и приказал Бенкендорфу закрыть ему лицо платком.
Однако не тут-то было. Цвернер узнал его и совершенно спокойно спросил:
— Что с вами, ваше величество?
А потом так же спокойно сделал перевязку, которую, кстати сказать, лейб-медик Арендт, вскоре доехавший до Чембара, признал безукоризненной.
Николая усадили в коляску предводителя дворянства, но из-за толчков он вышел на дорогу и шесть оставшихся до Чембара верст шел пешком.
Больному отвели помещение в доме уездного училища, заранее приготовленное для царского ночлега, предусмотренного маршрутным листом.
Немедленно в Пензу к губернатору Панчулидзеву было послано распоряжение о присылке в Чембар мебели, полного комплекта кухонных приборов, ста бутылок лучших вин, овощей, фруктов, живой рыбы, наипервейшей говядины и прочего.
Николай был в прекрасном расположении духа, писал, читал, никого, кроме врачей, Бенкендорфа и Адлерберга, не принимал, но потом настроение его испортилось, ибо вина оказались плохими, судаки и лещи — сонными, а не живыми, говядина — с душком. Пришлось за припасами гонять курьерские транспорты в Москву. Вслед за тем пошли к нему просители. Просьбы чаще всего были противозаконны и нелепы. Так, оказалось, что четыре местных молодых грамотея — коллежский секретарь Васильев, губернский секретарь Черноухов, коллежский регистратор Исаев и мещанин Пономарев — надоумили неграмотных земляков подавать на высочайшее имя прошения, беря с них за то немалую мзду. Выяснилось, что все эти господа нигде не служили, били баклуши и пьянствовали. За что велено было государем всех их отдать в солдаты, а просьбы оставить без внимания.
Пятого сентября в 2 часа дня поправившийся государь впервые вышел из дому и отправился на прогулку. Он осмотрел строящуюся на базарной площади Покровскую церковь, местную тюрьму и вернулся обратно.
В ознаменование этого радостного события собравшиеся со всего уезда в Чембар дворяне и чиновники на следующий день отслужили благодарственный молебен и собрали 355 рублей на своих земляков-погорельцев из села Поляны.
Николаю доложили и о молебне в его здравие, и о произведенном пожертвовании, и он дал погорельцам еще 500 рублей.
Затем пригласил к себе местного благочинного протоиерея отца Василия Карского с причетником,
