была лопата. Нормальная такая обычная большая саперная лопата, БСЛ.
Из зажимов лопата выскочила легко, на минуту у Семёнова был соблазн подобраться как?нибудь к этому долговязому и приголубить его с размаху лопаткой, благо была возможность раньше убедиться, что даже малая пехотная лопатка — хищное оружие, а большая — и тем более, вполне можно бы потягаться со штыком. Но тут Жанаев как?то присвистнул, вроде бы оценивая объем работы, и оглянувшись на него, Семёнов увидел рядом с крайним домиком пару велосипедов и вышедшего из избы немца, покуривающего короткую трубочку. И взгляд у Жанаева был весьма говорящий. Не один тут конвоир, еще немцы здесь есть и видно потому и решили трупы схоронить, надо думать к этой деревушке интерес и на будущее у германцев есть.
Где копать было понятно сразу — совсем неподалеку была здоровенная воронка, видно били по этому большому танку и промазали. Мельком глянув на Лёху, который, как и конвоир, тоже был покрыт зеленоватой бледностью, Семёнов передал ему лопату и велел идти углубить воронку. Потомок уцепился за черенок и живо побрел, прихрамывая, к яме.
Семёнов хотел начать с большого танка, потому как увидел, что танк хоть и подбитый, но не горелый, к тому же ясно был виден ствол как минимум одного пулемета. Система у этих танковых пулеметов та же, что в его пехотном была, так что если удастся добраться до знакомой машинки — конвоир не порадуется. А по всему судя — не хочет конвоир это все нюхать, значит если аккуратно все сделать, то получится. Опять же пистолеты этим танкистам положены, так что только бы в танк влезть, а там все выйдет как надо!
Распахнутый верхний люк встретил таким смрадом, что Семёнова передернуло, хотя неженкой он никогда не был. Танк гудел от массы мух, которые роились в вонючей темноте. Приглядевшись, боец понял, что в самой башне нет никого — видны были пустые сиденья и массивный затвор орудия. Вздохнув поглубже, Семёнов спустил в люк ноги и стал сползать потихоньку в танк.
Было непривычно и тесно, как тут умещался экипаж — Семёнов так и не понял. Сдувая садившихся на взмокшее лицо бодрых мух, он осмотрелся, благо теперь, когда глаза пообвыклись, получалось не так темно, как показалось, когда он заглядывал сверху в люк. Свет падал и сверху и через всякие ранее не замеченные дырки. Если б не мухи и не вонь, было бы даже и сносно.
Мертвец оказался только один — он полусидел на месте с рычагами. Наверное, был водителем. Изуродован он был страшно, словно его стая собак рвала, живого места не было. Мельком глянув на него, Семёнов сразу аккуратно приступил к осмотру пулемета, торчавшего рядом с пушкой. Машинка вроде была исправна, и Семёнов чуть было не стал ее ворочать, когда в голову пришла мысль глянуть диск. Вот тут?то боец и удивился — диск был пустой. Несколько штук таких же вороненых колобашек, закрепленных внутри башни, тоже были без единого патрона, да к тому же они были словно посечены меленькими осколками. Снарядов тоже не было видно ни одного. Как ни осматривался боец — ничего пригодного в дело внутри танка не нашлось. Над погибшим видна была какая?то рукоять и, судя по всему, там же был люк. Покорячившись с этой рукояткой, Семёнов сумел ее повернуть и хоть и с трудом распахнуть тяжеленную крышку. С подсветкой зрелище стало еще более неприглядным, потому как надежда на личное оружие танкиста тоже провалилась — на полу в луже кишащей опарышами жижи валялся наган с выбитым из него барабаном. Несколько странно знакомых длинных щепок дали понять, что тут произошло — раз все густо посечено осколками, да еще валяются поколотые ручки от немецких колотушек, значит, отжали немцы верхний люк и накидали своих гранат. А танкист, верно, пытался отстреливаться в смотровые щели, да не заладилось. Выпихнуть покойника в одиночку было совершенно невозможно, и Семёнов вылез из бесполезной бронированной громадины. Сверху было видно, что Лёха возится в воронке, неумело тыкая лопатой, а Жанаев уже тащит от горелых грузовиков обугленное тело, не похожее на человеческое — всяко меньше нормального мужского, почти детское по виду. Почему?то Семёнова покоробило, что азиат волочет труп, захлестнув его каким?то проводом за шею. Конвоир с любопытством наблюдал за этим, сидя в сторонке, на свежем воздухе.
— Ты б его за ногу что ли тянул — проворчал негромко Семёнов, подойдя к Жанаеву.
Тот хмуро глянул на него и буркнул:
— Я хотел. Нога отломилась.
Точно, у сгоревшего не было второй голени. Семёнов тяжело и глубоко вздохнул, благо тут не так смердило, как внутри танка и помог тащить тело.
— У них в танке пусто. Пулеметы есть, а патронов ни единого. Лёха, у тебя по карманам ничего не осталось? Ты же припрятал вроде пяток патронов?то? — тихо спросил боец, когда они подтащили труп к воронке.
— Не, все выгребли — растерянно ответил потомок, дико глядя на обгоревшее лицо погибшего шофера, в котором и человеческого ничего не было и не было спокойной аскетичности черепа. Жутко выглядело это лицо с блестящими, оскаленными вроде как в сардонической ухмылке ровными молодыми зубами и обугленными черными ошметьями обгоревшей кожи и мышц, без губ и без глаз.
— Там в танке еще хуже — успокоил напуганного менеджера Семёнов. Глянул на остовы грузовиков и подумал, что не нравится ему эта работа.
Вытаскивать тело мехвода пришлось всем втроем, намотав найденный Жанаевым провод на жердь и, как не тошно было, прихватив петлей погибшего за шею. Под мышки не вышло, хотя и попытался Семёнов по–человечески отнестись к мертвому товарищу. Растопыривался труп, когда его тянули, застревал руками в люке. А за шею — вытянули. Лёху тут же стошнило, что и немудрено, вид был отвратительный — развороченное лицо с открытыми и уже обсохшими бельмастыми глазами, изодранное тело, капающая из ран мерзкая жижа, пропитавшая обмундирование. Этого бы вполне хватило, а еще и сыпавшиеся личинки мух подбавляли красок в картину. Семёнов даже удивился, что они с Жанаевым не блюют, вполне было бы можно и даже не стыдно, хотя глядевший на них германец — конвоир явно получил от увиденного удовольствие, вишь, даже нос горделиво задрал. Но Семёнов как?то отвердел душой. Еще после первого боя почувствовал, что изменилось в нем что?то. Он тогда действительно ужаснулся всему виденному. Всерьез. Такой жути он не видел никогда, хотя в отличие от городских сослуживцев и поросят колол и кур резал, да и драться приходилось не раз. Крови он не боялся. Но вот то, что нормальные хорошие ребята не пойми зачем превращаются в рваные, грязные комки рубленного по–дурному мяса, теряют здоровые руки и ноги, воют нечеловечески от боли, потому что их молодые крепкие тела изодраны иззубренным железом осколков и вертячками пуль — было не понятно ему. Зачем все это? Одно дело подраться на посиделках или на праздник — с зашедшими именно с такой целью парнями из соседней деревни, честно, по правилам, чтобы себя показать и дурь молодецкую потешить — и совсем другое — когда приходят вроде бы такие же люди из другой страны, чтобы убить и искалечить просто так. Деловито, профессионально и умело, заранее подготовив самую хитроумную технику, все тщательно рассчитав и запланировав. В армии много удивляло Семёнова и особенно — как все было правильно организовано — и трехразовое питание и занятия и работы. И поначалу даже казалось, что все это, в общем, зря — столько усилий и вроде как без пользы, лучше бы всю эту технику и людей бы на что полезное направить, хоть то же сено косить, но вот когда дело дошло до боя — тогда понял, зачем нужна вся эта мощь и зачем здоровых мужиков отрывают от полезной работы и для чего оно все. Такая страшная мощь перла, что остановить ее можно было точно такой же мощью, никак иначе. И как?то посерьезнел после первого же боя, нутром почувствовав, что эта Беда — надолго и всерьез. И его, Семёнова, на эту долгую и страшную работу должно хватить. Может потому и держался. И когда соскребали из выгоревшего до голого железа кузова грузовика черные спекшиеся останки, по которым толком было не понять, что это — только ослепительно–белые отломки ребер показывали, что это было раньше человеческим телом, да еще поржавевшее уже железо токаревской самозарядки с порванным вздутым магазином подтверждало, что в кузове погиб такой же боец, как и они трое. И когда тянули к воронке трупы обгоревших танкистов лежавших у странноватого танка с двумя башнями. И потом, когда нашли по запаху в жидких кустах двух сильно забинтованных покойников, у которых были странные дырки в груди. И когда собирали остальных. Как окостенел Семёнов, закаменело все внутри. Лёха толком ничего не выкопал, видно было, что потомок лопаты в руках не держал, пришлось самому взяться. Мертвых притащили к воронке всего одиннадцать человек, пришлось покорячиться, чтобы они туда поместились, не хотели они укладываться ровно, торчали окостеневшими руками и ногами в разные стороны, особенно те, кто обгорел. Они были словно деревянные по твердости.
— Странно. Мало их — сказал Жанаев.
— Ну, видно другие ушли или в плен попали — отозвался Лёха.
