Она покачала головой.
— Этим его не вернешь.
— Нет, конечно, нет. Жаль, Эжени. Он был смелым человеком.
— Вы знали его?
Он кивнул.
— Немного. Но объясните мне. Это был испанский корабль. Почему вы оказались на нем?
Эжени пожала плечами, и губы ее дрогнули.
— Так уж получилось. Мы долго были в Луизиане и в Мобиле, где отец являлся официальным представителем короля. Потом он получил приказ возвращаться домой — во Францию, и мы отправились в Гавану, куда за нами должен был прийти французский фрегат. Там мы ждали и ждали, а фрегат не приходил, а тут большой испанский корабль должен был идти в Кадис через Канарские острова. Отец уже потерял всякое терпение, и мы решили отправиться на нем. Остальное вы знаете.
Она умолкла, переполненная ужасом при воспоминании о страшном побоище. Дику так хотелось обнять и успокоить ее, но он не решался — по крайней мере, сейчас.
— А ваш муж? — спросил он наудачу. — Он тоже был…
— Нет! — Эжени выпрямилась и почти с презрением подняла подбородок. — Нет у меня мужа. Никогда, никогда я не выйду замуж. Я всем отказывала, хотя отец очень сердился.
— Правда?
Удивленный ее горячностью, он пытался сдержать свои чувства, хотя сердце прыгало от радости.
— Неужели такая красавица, как вы, может оставаться незамужней? Мне бы очень хотелось знать, почему!
Эжени опустила взгляд на руки, лежавшие на коленях, не понимая, почему готова открыть ему свое сердце. Он для нее посторонний, хотя и был добр к ней, первый добрый человек, который встретился ей среди этих Дикарей. Может быть, все дело в этом?
— Это было давно — много лет назад, когда мы впервые покинули Францию, — начала она. — Сначала мы поехали в Акадию — еще до того, как ее отдали англичанам и они назвали ее Новая Шотландия. Британцы издали закон, по которому люди, которые хотели там остаться, должны были присягнуть на верность их королеве Анне, но многие не хотели становиться англичанами. Тогда наш король Людовик дал моему отцу поручение поехать к ним и набрать желающих переселяться в новые французские колонии — на юг, в Луизиану. Вам понятно?
Дик кивнул.
— Я же говорил: я не мавр.
Немного удивившись, она продолжила:
— Загрузив корабли, мы отплыли на юг. Но едва мы миновали мыс Кодфиш, как попали в такой ужасный шторм, что для ремонта пришлось стать на якорь Хэмптоне.
— Дальше, — торопил он.
— И вот там-то, пока мы ремонтировались, — теперь Эжени говорила очень тихо, почти шепотом, — я и встретила человека, которого полюбила больше всех на свете, даже больше, чем отца, наверное. Это был английский юноша, из Вирджинии, веселый и красивый! Он был… Он был — нет, я не стану описывать его. Довольно сказать, что он тоже полюбил меня, и мы решили поговорить с нашими отцами.
Она вздохнула.
— И не поговорили? — спросил Дик, хотя сам прекрасно знал, что было дальше.
— Нет, по несчастью, — она покачала головой. — Прежде чем мы смогли сделать это, наши отцы поехали на охоту и застали нас в лесу в объятиях друг друга. Мой отец разозлился, его тоже, папа отправил меня на корабль, и мы почти сразу же отплыли. С тех пор он все время хотел выдать меня замуж. Но я отказывалась… Я всегда помнила слова этого юноши. Он говорил, что очень любит меня, и если что-нибудь разлучит нас, он обязательно придет за мной, даже если будет очень, очень далеко!
Дик почувствовал боль раскаяния, но решил еще немного порасспрашивать.
— И вы никогда больше не видели его?
— Никогда!
Девушка с любопытством всматривалась в лицо Дика — видимо, его взволнованный голос привлек к себе внимание.
— Нет, никогда. Я все надеюсь, что однажды он придет… Но больше я даже не слыхала о нем, и иногда думаю, что я, наверное, глупая. Скорее всего, он забыл меня.
— Нет! Нет, Эжени! Не думайте так! Он не забыл — просто не имел возможности…
Она уставилась на него, почти догадываясь, но не решаясь поверить.
— Что? Почему вы так говорите?
Дик стремительно повернулся к ней, сбросил высокую феску, упал на колени и воскликнул:
— Потому что, Эжени… Посмотри на меня! Ты не узнаешь меня — даже теперь? Если сбрить эту проклятую мусульманскую бороду, убрать загар с лица — кого ты увидишь перед собой?
Недоверчиво, с легкой улыбкой удивления, смешанного с сомнением, Эжени протянула руку, коснулась его лица и прошептала:
— Дик? Мой Дик?
— Да, да, да, Эжени! Твой Дик! Твой Ричард!
Они упали в объятия друг друга, губы искали губ…
— Ах, Дик, Дик, Дик! — шептала она, обнимая его.
— Эжени, моя дорогая! А если я завтра проснусь и обнаружу, что все это сон?
— Это не сон! Смотри на меня! Потрогай меня! Поцелуй меня! Почувствуй меня! Я настоящая, мой милый — ах, и ты тоже.
Они скользнули в груду подушек и долго лежали рядом, зная, что в эту ночь никто и ничто не помешает им.
— Не могу поверить, что это правда, — пробормотал он.
Эжени поднялась, опираясь на локоть, погладила его по щеке, села и стала приводить в порядок одежду, сразу засмущавшись.
— Правда, мой Ричард! Мой верный возлюбленный! От рук твоих остались следы, и я чувствую ожоги там, где ты прикасался ко мне. Значит, я не сплю. И даже живот у меня заболел, потому что я вдруг очень проголодалась, и это тоже вполне реально, скажу тебе!
Он вскочил с внезапным восклицанием.
— Ах, я дурак! Готов прекрасный обед. Но я забыл о нем, потому что так изголодался по тебе! Ты простишь меня, Эжени? Я сейчас же пошлю за ним!
Она засмеялась.
— Пожалуйста! Боюсь показаться бесцеремонной, но я ужасно голодна! А пока мы едим, может быть, ты расскажешь мне о себе? Так многого, мой Ричард, я не понимаю! По твоим словам, ты мусульманин, но не мавр, правитель этого места. Но я ничего не понимаю!
В тот момент Дик вызывал Кадижу и, услышав вопросы Эжени, замер, словно от удара. Еще мгновение назад он обнимал свою любимую, а теперь слова Эжени напомнили о том, что он находился в мире снов, а она рак резко вернула его к действительности.
Выражение его лица и встревожило ее.
— Что такое, мой Дик? Тебе плохо?
— Нет, нет! — Он покачал головой. — Все в порядке!
— Так ты расскажешь мне?
— Да, да, конечно! — Дик кивнул, думая, как же объяснить ей, так, чтобы она поняла его. — Но давай сперва поедим.
Кадижа принесла большой котел кускуса, блюда с острым жарким из ягненка, подносы с экзотическими фруктами и овощами, сладостями и засахаренными фруктами, горячий чай, маленьких жареных голубей и огромных креветок. И только после ее ухода Дик начал говорить — медленно, осторожно, подробно, начав с самого начала и рассказывая обо всем без утайки. Эжени имела право знать все!
