поступать, и вмешиваться в это не стоит. В конце концов, речь идет всего лишь о жизни и смерти. За время службы во Вьетнаме Райан понял, что все на свете относительно.
Питер вернулся через подъемную дверь, сел и надел ласты. Он не пользовался прорезиненным облегающим костюмом. Потом взял желтую алюминиевую фляжку, просунул руки в пояс, весящий четырнадцать фунтов, оттащил тяжелый кислородный аппарат на площадку палубы, с которой нырял. Но затем он проделал нечто весьма странное: не стал надевать дыхательный аппарат, а просто бросил его в океанскую глубь. Секунду-другую следил, как тот уходит под воду, потом четыре раза глубоко вздохнул и, придерживая рукой маску, нырнул вниз головой.
Райан покачал головой. Что хочет доказать этим Питер? Что у него хватает храбрости нырнуть без кислородного аппарата на глубину в шестьдесят футов и что у него достанет умения найти этот аппарат на дне океана? Какой-то смысл, конечно, в этом был. С тяжелым аппаратом трудно управиться, но под водой он теряет значительную часть своего веса. Под водой существуют и другие преимущества. Там, на глубине, нет жары и не нужно сохранять равновесие на качающейся палубе. Но есть и риск. Если он не сможет найти на океанском дне свой дыхательный аппарат, ему на одном дыхании придется совершить путешествие в сто двадцать футов.
Питер Стайн вошел в воду и устремился вниз, выдыхая воздух из ноздрей, чтобы уравновесить давление во внутреннем ухе. Он ясно видел на дне желтый баллон со сжатым воздухом: солнечные лучи, проходя сквозь толщу воды, четко высвечивали его. Через несколько секунд жаждущие воздуха легкие Питера получат свою порцию кислорода. Питер осмотрелся вокруг. Риф выглядел безопасным. Раннее утро, поэтому других аквалангистов не видно. Позднее вокруг рифа будет полно ныряльщиков. Не показывались и крупные рыбы, за исключением одинокой барракуды примерно футах в восьмидесяти от него. Проплыли скаровые рыбки цвета индиго, стайка маленьких морских окуней и прямо под ним — рыба-собака с выпученными глазами. Ничего больше. Он находился в шести футах от источника воздуха и замедлил движение. Где же мундштук или регулятор дыхания, который они называли осьминогом? Питеру уже начинало не хватать воздуха. У него в легких оставалось достаточно кислорода на обратный путь, но решение возвращаться надо принимать безотлагательно. Питер подплыл поближе к баллону. Тот лежал вверх дном, его вентиль застрял меж двух скал. Оттуда поднималась тонкая струйка воздуха. Проклятие! Придется высвобождать мундштук, и хорошо, если никакая острозубая мурена не рыскает поблизости от баллона. Сейчас не сезон омаров, так что он не надел перчатки. Физическая опасность не пугала Питера Стайна, но о своих пальцах он беспокоился. Ими он печатал на машинке. Потеря пальцев может ослабить чувство вины за безделье, но никак не будет способствовать завершению произведения, над которым он трудится уже два года…
Питер осторожно подплыл к баллону. Попробовал высвободить его. Не получается. Баллон застрял крепко. Самое разумное — подняться обратно на поверхность. И увидеть удивленные глаза Райана ван дер Кампа, бывшего военного моряка, награжденного тремя орденами? Черта с два! Может быть, удастся высвободить регулятор или какую-нибудь из трубочек. Похоже, все они попали в черную дыру, которую Господь Бог в своей мудрости уготовил на дне океана, чтобы досадить Питеру Стайну. Он еще раз провел пальцами вдоль баллона, надеясь добраться до вентиля. Под руку попалась резиновая трубочка, Питер дернул ее, но безуспешно. Он нащупал другую, но и та не шелохнулась. Бум! Бум! Бум! Питер чувствовал, как адреналин вбрасывается в кровь: мозг заработал яснее, и Питер начал осознавать, что поступает глупо. Причем по причинам, еще более глупым. И тем не менее он не мог отступить. Он никогда не отступал. Не был ли это момент, когда сила оборачивается слабостью… фатальной слабостью здесь, на дне прекрасного океана, который ничего не любит больше, чем быть могилой?
Дерьмо! Теперь Питер Стайн разозлился. Злость вспыхивала в нем легко. Всегда огнепроводный шнур к ней был короток и быстро сгорал. Забудь о страхе! Не поддавайся панике! Питер ненавидел себя за патетическую демонстрацию мужественности, которая привела к столь серьезной опасности. Ладно, он проделывал это сотни раз, однако это только увеличивало возможность того, что произойдет нечто подобное. Питер вспомнил философскую истину, что в бесконечности времени обезьяна, ударяющая без всякого смысла по клавишам пишущей машинки, в конце концов выдаст все произведения Шекспира. Рано или поздно Питер Стайн должен был, опустившись на дно, оказаться отрезанным от источника воздуха. Когда Питер мысленно проигрывал такую ситуацию, он всегда считал, что просто повернется и выплывет на поверхность. Теперь он понял — из всех людей на земле себя он знает меньше, чем кого-либо. И Питер Стайн мрачно улыбнулся под маской, сознавая, что самым опасным фактором в сложившейся ситуации является он сам, его личность. Ничего не поделаешь. Мужчина должен поступать так, как следует поступать мужчине, не важно, есть ли тому свидетели или нет. Легкие разрывались, но Питер твердо встал ногами по обе стороны баллона, нагнулся и взялся за его скользкие бока. Он дернул баллон изо всех оставшихся у него сил. Баллон не сдвинулся с места, а вот Питер Стайн сдвинулся. Его правая нога потеряла упор и соскользнула в расщелину, голая спина ударилась об острую, как бритва, кромку кораллового рифа, и Питер почувствовал боль от содранной кожи. Но, что было гораздо хуже, его старания сдвинуть баллон и потеря опоры на риф исчерпали все остатки воздуха в его организме.
«Проклятие! — подумал Питер Стайн. — Похоже, мне конец».
6
— Итак, Роб Сэнд, что нового в стане молодых и беспокойных?
Криста стояла, выпрямившись за рулевым колесом вельбота, ее белокурые, покрытые кое-где налетом морской соли волосы летели по ветру вслед за ней.
Роб не знал или, скорее, не мог сформулировать, как ответить. Главной новостью была Криста. Она заскочила в школу подводного плавания, куда он совсем недавно нанялся инструктором, и, пока он пытался оправиться от потрясения, которое испытал при виде ее, она заявила, что хочет, чтобы кто-нибудь поучил ее подводному плаванию. Частные уроки. Учитель и ученица. Сначала занятия в бассейне, а потом пару раз спуск под воду в открытом море. Лодку она достанет.
— Новое, пожалуй, это теннис, — наконец проговорил он, искоса бросая взгляд на Кристу.
— Вот как, значит, по утрам ты учишь подводному плаванию, а днем теннису. Довольно тяжелое расписание.
— Я представляю себе, что ваша работа тоже нелегкая.
Он хотел говорить о ней. Она же желала говорить о нем.
— Ты хорошо играешь в теннис? Я думаю, что хорошо, раз берешься учить.
Она откровенно рассматривала его. Роб был привлекателен, но вовсе не прост. Выгоревшие на солнце волосы и мускулатура двадцатилетнего парня не соответствовали его внутреннему миру. Криста выяснила это за два часа занятий в бассейне и во время вчерашней тренировки в открытом море, а также в ходе долгого разговора, который состоялся у них после этого.
— Я играю несколько лучше тех, кого берусь учить, — скромно заметил он.
— Да ладно тебе, Роб, ты в Америке. Продавай себя подороже.
— О'кей. Я выступал на чемпионате Флориды.
— Вот это уже лучше, — рассмеялась Криста и ткнула его в загорелое плечо. Ей нравился этот парень, и не только своей красотой. По темпераменту он был полной противоположностью ей — спокойный, вдумчивый, застенчивый; но, несмотря на свою скромность, некоторую даже неуверенность в себе, он не был человеком слабым. Существуют границы, которые Роб Сэнд ни за что не перешагнет. Было бы любопытно выяснить, где они находятся.
— А кого ты сейчас учишь играть в теннис? Я здесь знаю многих.
— Я начал учить Мэри Уитни. Думаю, что большинство людей слышали о ней.
— Ого! — Криста улыбнулась. Теннисисты — тренеры Мэри Уитни — большую часть своей трудной работы выполняли не на корте. Но, конечно, это не относится к Робу Сэнду с его глубокой религиозностью и жесткими моральными правилами. — И давно ты тренируешь Мэри?
— Пока провел только два урока. А вы ее знаете?
— Я училась с ней в школе. Видела с тех пор несколько раз. Как интересно: ведь в воскресенье я иду к
