папы с коллегами и в общении мамы с подчиненными, Богдан не видел.
Вся домашняя атмосфера благоволила тому, чтобы Богдан шагнул вслед за родителями и, наконец-то, сам занялся вопросами денег. Так и случилось. За исключением — как считали родители Богдана — маленького демарша у отпрыска, который мог себе это позволить. Дело в том, что, пока родители оставались при должностях, Богдан мог и дальше демонстрировать свою самостоятельность в финансовом плане, и не менее, как состоявшаяся личность. Ровно настолько Богдан думал, что он независим. И при всей широте того спектра, что открывалась перед ним после учебы в престижном университете Нью-Йорка, Богдан предпочел направление — трейдинг. Получив достойное образование, он не стал спешить с трудоустройством. Он (все в том же городе) выбрал компанию, где подготавливают и обучают трейдеров с уже университетским дипломом. По окончании и этой учебы, да с полностью оплаченными увесистыми американскими счетами, конечно, со стороны родителей, Богдан благополучно вернулся в Россию и, естественно, только в Москву.
После того, как родители (лишь) порекомендовали Богдану (чтобы никоим образом не задеть его независимость) успешную российскую инвестиционную компанию, он с удовольствием воспользовался предложением, да самостоятельно отправился устраиваться туда на работу. И — о, чудо! — прошел-таки собеседование, став сотрудником компании, в которой давно уже работал его друг Рамсес.
Потом Богдан еще долго хвастался перед Рамсесом, когда они хорошо выпивали, что он сам без протеже, как и Рамсес, благодаря знаниям, смог заполучить в престижной компании место, куда претендуют многие по окончании, цитата: «своих учеб в каких-то там университетах».
Перед тем, как въехать во двор к Богдану, Рамсес повернул с проспекта в переулок с односторонним движением. Тут он остановился у тротуара и пропустил три машины, которые тоже последовали вслед за ним с главной улицы. Когда они скрылись за углом, Рамсес постоял еще какое-то время. Не глуша двигатель, он наблюдал в зеркало заднего вида, но больше никто с проспекта сюда не завернул.
Быстро справляясь с рулевым колесом, Рамсес развернулся и направился к проспекту, нарушив знак с односторонним движением. К счастью, он не встретил машин и уже через пару минут, наконец-то, въехал во двор, где проживал его друг.
В воскресный день машин тут было немного, поэтому Рамсес удачно припарковался. Он осмотрелся внимательней и обнаружил, что здесь нет ни души. Только после этого он выключил двигатель, но все же продолжал скрываться за тонировкой в салоне. Кроме, возможно, пары бездомных собак, которые могли его видеть — они лежали на крыше домика на курьих ногах для детей и прямо напротив лобового стекла его машины.
Рамсес не покидал салон и приглядывал за аркой, где находился въездом во двор, будучи сам наготове ко всему экстремальному. Как и ранее, его никто не преследовал, да и во дворе так никто и не появлялся. Из всего, что перемещалось здесь — были листья. Некоторые из них еще трепыхались на деревьях, но теперь ветру не нужно было прилагать усилий, чтобы отправить их в последний путь, после чего они, наконец-то, станут приземленными. Вынужденным одиночеством из-за своей стойкости, листья, провисев до сего дня, по одному отрывались от веток и начинали на прощанье живописно кружить, всецело наслаждаясь коротким, но истинно свободным и индивидуальным полетом.
— Точно, это уже паранойя, — на выдохе, устало произнес Рамсес и добавил, как бы уточняя, только что поставленный себе, диагноз: — У меня начался системный, назойливый бред.
Он вышел из машины и отправился к подъезду, а по пути набрал телефонный номер Богдана. Между ними, для удобства, было принято — не звонить по домофону. Бывало так, что никому, кроме друга, не хотелось открывать дверь, соответственно, никто из них не подходил к домофонной трубке.
— Добрался? — первым делом спросил, веселясь, Богдан.
— Открывай, — ответил Рамсес, не реагируя на вопрос и настроение друга.
Подъезд был довольно уютным, несмотря на послевоенную постройку в центре города. К тому же по осени, как нельзя кстати, в нем было тепло.
На четвертый этаж Рамсес решил подняться по лестнице. Там находилась квартира Богдана, доставшаяся ему по наследству от бабушки. Поднимаясь, на лестничных площадках он обнаружил цветы, аккуратно рассаженные в специальных горшках, которых ранее не видел, поскольку всегда пользовался лифтом.
Наверху что-то упало. Рамсес осекся и замер в ожидании.
«Какого черта, я делаю? — вопросил он, не помня себя таким подозрительным. — Или все же мне сейчас прострелят голову в этом подъезде?..»
— Чего встал? — раздался голос Богдана сверху, отчего Рамсес вздрогнул. — Это ты, там, шагаешь по кривым «проспектам»? — уточнился он.
— Да я, я, — ответил Рамсес и с облегчением на сердце поспешил к другу, теперь точно понимая, что дойдет и без неожиданных сюрпризов.
— Я знаю, что ты, — продолжал радостно говорить Богдан. — Лифт молчит, лишь кто-то шоркает подошвами о ступеньки, но идет без отдышки!
— Слышь, заткнись, а?! — сказал Рамсес, приветливо улыбаясь, когда увидел друга.
Тот, как и обычно, выглядел прекрасно и пребывал в хорошем расположении духа, а регулярный загар в солярии, по-прежнему предавал телевизионно-классическим чертам лица большую выразительность.
Сойдясь, они пожали руки и обнялись, похлопав друг друга по спине.
— Проходи! — скомандовал Богдан и пропустил Рамсеса вперед.
В коридоре Богдан молчал до тех пор, пока Рамсес снимал пальто и определял лакированную черную обувь на отведенную для этого полку.
— Рамсес, чего-то я не припомню тебя таким, — говоря, Богдан старался интонацией развеселить друга.
— Принесешь кофе? — спросил Рамсес, когда, несмотря на усталость, совладал с обувью и верхней одеждой.
— Вам в постель и заказать девушку? — съерничал Богдан.
— Дурик.
— Понял. Кофе сейчас, девушки поз-з-же и иди я, куда захочу, — с этими словами он отправился на кухню.
Рамсес пошел следом и занял излюбленное место, — на высоком мини-кресле за стойкой бара, которая отделяла кухню от зала.
Богдан включил музыку, спрашивая:
— Может это поднимет тебе настроение?
На предложение Рамсес никак не отреагировал. Он начал с того, ради чего приехал:
— Перестанешь мельтешить, тогда поговорим.
Богдан сдержанно улыбнулся и уже молча, занялся приготовлением кофе, стараясь меньше двигаться. Было заметно, что он тоже от чего-то устал. И, скорее всего, это была затянувшаяся прошедшей ночью клубная жизнь с очередной девушкой под утро.
В динамиках, после скороговористых радио-предложений ведущего, с задором зазвучала песня «Пам, пам Американо».
— О! — воскликнул Богдан, не оборачиваясь. — Сделаю-ка я нам кофе по-американски. Не возражаешь?
— Нет, — буркнул Рамсес.
Только сейчас Рамсес обратил внимание, что Богдан выглядит непривычно и это его развеселило. На нем были объемные розовые комнатные тапочки-сланцы с милой плюшевой улыбающейся головой свиньи и Богдану они не приходили в пору. Плюс к этому, домашний атласный халат с черно-алыми (наверно) китайскими иероглифами и белая футболка с изображением (повязанного на шее) яркого галстука желтого цвета в крупный белый горошек.
Богдан никогда (ни по какому поводу) не комплексовал и не из-за чего не страдал. Он в любой ситуации чувствовал себя вполне в своей тарелке, по крайней мере, таким видел его Рамсес, где бы они не находились вместе. Эта черта характера в Богдане нравилась Рамсесу, и он многое почерпнул для себя, но до сих пор ему не удавалось раскрепоститься полностью — так, как это получалось у Богдана.
