влетел в помещение и дверь за ним с шумом захлопнулась. Тут же в нее угодил плечом и Рамсес, почувствовав, что она удерживается на мощных пружинах. Миновав это препятствие, за спиной Рамсеса раздался снова грохот закрывающейся двери, который «подтолкнул» его к дальнейшим действиям и он стремительно набросился на «нарика-киллера». Тот после падения лежал на полу и лихорадочно пытался засунуть руку в карман, чтобы выхватить пистолет.
Они сцепились в борьбе и покатились по длинному коридору.
Рамсес оказался намного сильней: заломив парню руку, ткнул его лицом в пол, а из кармана киллера вытащил пистолет, после чего он уселся на спину лежавшего.
— Ну, что сучонок, ты правша?
— Да, — прохрипел тот от боли, удерживаемый Рамсесом одной рукой за волосы и лицом в пол; а ответ парня был машинален.
— Тогда выбирай, или я стреляю тебе в правый висок и перекладываю тихую «пукалку» к тебе в ту же руку, или ты рассказываешь мне все и тогда, у меня еще раз будет шанс подумать, как с тобой поступить.
— Да пошел ты! — зло ответил парень, дернув головой, но Рамсес грубо ткнул того щекой в пол.
— Жаль, обе руки заняты, — сказал Рамсес, переводя дыхание, — сейчас рожа у тебя удобно легла под удар.
— Ты достал меня уже, урод! Отпусти!
От таких выражений Рамсес занервничал еще больше. Продолжая сидеть верхом на нем, он отложил пистолет и снял с киллера ремень. Заломив ему за спину обе руки, Рамсес туго их связал.
Когда он перевернул парня с живота на спину, то усадил того к стене, сам сел к стене напротив и навел на него пистолет.
— Постой, — усомнился Рамсес, разглядывая лицо парня при тусклом освещении в коридоре, которое было благодаря двум окнам, расположенным на равном удалении от них в вытянутом помещении, — это не ты ли с друзьями приходил к Юле? Вчера.
Из-за решетки на окне в мелкую сеточку и света со стороны улицы, Рамсесу тяжело было разобрать физиономии тех, кто смотрел в окно Юлиной комнаты — их почти невозможно было разглядеть. Лица воспринимались темными пятнами. Но парень, сейчас сидевший напротив, сильно походил, уткнувшись вчера носом и ртом в железные прутья, на «смотрящего» по кличке «Пырь».
— К этой, к олигофренихе?
— Сам ты — козел тупорого-олигофренистый! — разозлился Рамсес и от злобы палец скользнул на курок. Почувствовав спусковой крючок, он произвольно нажал на него. Тут же раздался приглушенный хлопок, а пуля угодила в потолок. Звук выстрела напомнил Рамсесу то, как он, еще ребенком, с друзьями, на каникулах в деревне делал самодельный заряд из спичек в жестяных банках. Затем они поджигали мини бомбочку и бросали в колодец, ожидая хлопок от взрыва. Оба звучания оказались идентичны. — Если ты, сосущий губошлеп, не станешь вести себя адекватно ситуации, которая тут складывается вокруг тебя, то в следующий раз я перетащу твое тело на свое место, а дальше ты все уже слышал — в висок и пистолет в руку. Пусть полиция подумает, что ты перед самоубийством выстрелил. Как контрольный, допустим, чтобы убедиться в наличии патронов.
«Наркоман» разродился смехом, что поначалу привело Рамсеса в замешательство.
— О, юнец, мне сдается, ты под кайфом? — спросил Рамсес и пригляделся к нему внимательней. Он определенно узнал это молодое, скуластое с впавшими глазами, как у наркомана, лицо, которое впервые встретил в лесу тем злосчастным утром, а после спокойная жизнь Рамсеса стала стремительно меняться с каждым днем.
— А че, — сказал Пырь, смеясь, — заметно?
Рамсес промолчал, наблюдая за ним.
Настроение связанного Пыря за пару минут успело поменяться кардинальным образом: закончив смеяться, он принялся плакать, а, успокоившись через минуту, выпучил глаза на дуло пистолета, потому что Рамсес, не произнеся ни слова, прицелился в него, зажмурив один глаз.
В тишине раздался еще раз хлесткий приглушенный хлопок, а пуля теперь влепилась в стену напротив и с боку от сидевшего на полу Пыря.
Тот не шуточно испугался и пригнулся, рассуждая вслух:
— Ты говорил, мы пересядем и будет самоубийство.
— Заткнись и продолжай только соображать. А, если будешь отвечать на вопросы, я перестану нажимать на крючок и не буду испытывать общие нервы вокруг одного слова «убийство»!
— Идет! Задавай, — ободрившись, согласился Пырь.
Он стал вести себя покладисто, с готовностью смотрел на Рамсеса и с умным выражением на лице просто ждал вопроса, как если бы до этого они вели предметный разговор.
— Вопрос был задан, но ты не ответил.
— Да, — четко отвечал Пырь, — вчера я сюда приходил с друзьями. Мы думали, что эта…девушка торчит у себя в комнате.
— Отец Велорет просил же тебя забыть о Юле.
— Отец Велорет, в миру — Валерик, говорил со мной, но, да, я снова пришел и опять же не один.
Рамсес покачал головой, глядя на умняк, скорченный на лице собеседника напротив, и весь тот цирк, который разыгрывал Пырь. Молча, он поднялся и подошел к нему. Со всей силы кулаком Рамсес врезал ему по скуле и так, что почувствовал сильную боль в руке, а Пырь застонал. После всего, спокойным шагом он вернулся и сел на прежнее место — напротив.
У Пыря была разбита губа, а рана кровоточила.
— Сука, жаль, я тогда, в лесу, не убил тебя, — ответил Пырь, адекватным нормальным голосом, сплюнув на пол кровью.
У Рамсеса пробежал мороз по спине, но он не подал вида; нервничая и продолжая сидеть напротив, даже заговорил спокойней, нежели до этого:
— Так это ты стрелял в меня, когда я сидел на скамейке в лесу?
— Пошел ты! Ты такой же дебил, как тот урод, раз даже со спины вы похожи.
Только сейчас Рамсес задумался над тем, что они с Дэвисом почти одинакового роста и размеров в плечах. И прически издали были немного схожи — короткая стрижка, цвет волос…
Этого Рамсес никак не мог ожидать от себя, но он отчетливо вспомнил тот сон, в котором он был, одновременно, и в роли стороннего наблюдателя и сам же находился бок обок с парнем, у которого был синдром Дауна. Тогда, во сне, они сидели на крыше здания, а Рамсес понимал, что со спины они поразительно похожи друг на друга и вскоре кого-то одного из них должна была забрать с собой Смерть.
Продолжая беседу, Рамсес невозмутимо спросил:
— Так ты в лесу, кого хотел убить, меня или Дэвиса?
— С какого перепугу я тебе буду сейчас все рассказывать?
— Чтобы я не размножил тебе голову.
— Не сможешь.
— Это почему?
— Посадят.
— Ошибаешься. Не посадят.
— Это почему же?
— Еще не забыл, что творится на улице? Сейчас можно позволить себе все! Ситуация в городе близка к анархии. Мало ли кто, кого и за что поубивает в бардаке. И завтра все повторится, а такая ситуация еще долго сохранится. Но когда-то надо будет собрать трупы, чтобы очистить закоулки, да здания. А вот, подыскивать живых родственников к праху — с этим тяжелей. Я бы сказал, невозможно, потому как никто не станет с телами заморачиваться, чтобы не хранить вас всех в моргах. Да и плацкартного места для всех не хватит в маленьких морозилках. Я уж не говорю (об!) раскрытии сотен, а то и тысяч преступлений. Вот ты и подумай, почему бы мне ни воспользоваться ситуацией?! Ведь, тут будет самострел. Самоубийца! Теперь ты убеди меня, что кто-то станет заморачиваться именно по твою душу. Если ты меня урезонишь, то не оставишь мне выбора и будешь жить! Решение за тобой — акценты я расставил.
