что ни в каких войнах, кроме европейских, участвовать польская армия не будет. А слух ширится, что с Турцией у нас много споров накопилось, которые турки по упрямому зазнайству решить не хотят. Мне живого дела надобно, парады я всегда не любил.
— Ты о жене тоже должен помнить.
— А разве я не люблю ее? Не предан ей?
— Ну ладно, добре балакать, пойдем поснидаем, чем господь наградил…
Хозяева и приезжие направились в столовую, где был уже накрыт обед. Кроме зятя, у Жукова гостил дальний родственник с женой и соседний помещик. Господь послал им украинский борщ, заправленный солониной, вареники со сметаной, пироги, кулебяку, турецкие засахаренные фрукты и штоф польской водки, варшавской очистки, привезенной Ломоносовым. Дамы пили мозельское вино. Беседа текла размеренно, переходя с предмета на предмет.
После завершения трапезы гости вышли на воздух, в тенистую беседку, завитую траурным плющом. Стоял теплый осенний день. Внезапно на дороге послышался топот копыт и в ворота усадьбы постучался безусый гусарский прапорщик, вероятно, исполнявший роль фельдъегеря. Он попросил напиться и напоить коня, и конечно, ему предложили перекусить, на что он, видимо, и рассчитывал.
— Какие известия везете, господин офицер? — спросил его Жуков, когда прапорщик насытился.
— Я не должен этого говорить по службе, но, видя вас людьми благородными, поскольку это касаемо всех россиян, скажу: нынче был фельдъегерь в округ из Таганрога, государь болен. Смотры отменены, войска остаются на квартирах. Меня послали оповестить начальников частей.
— Стало быть, болезнь серьезная?
— Не могу знать, в сообщении этого не говорилось.
— Серьезная… Спасибо, господин офицер.
— Ну, я тогда поеду, господа. Честь имею, спасибо за гостеприимство!
— Счастливой дороги!
Как только прапорщик уехал, Жуков обратил тревожный взгляд на зятя:
— Государи наши Романовы подолгу не жили, и Александру под пятьдесят уже. Думаю, тебе надо ехать по службе.
— В Умань?
— Нет, в Варшаву. Предвижу, что может случиться разное.
— Почему так полагаете?
— Трое братьев у государя, и все в возрасте.
— Но есть же наследник, Константин Павлович?
— Он в царстве польском сидит. У нас, на Руси, пошло так, что права наследника не уважают, ежели нет у него войска. Сам про такие «случаи» говорил. Так что, езжай и будь в этом войске. Жену с сыном пока оставь у меня, я за ними присмотрю. Тебе может быть не до них.
На следующий день Петр уехал в Варшаву один на легких дрожках с кучером.
Глава 15
Великий князь Михаил
Михаил Павлович был младшим из братьев. Внешне довольно привлекательный, рыжий, с красивыми густыми бровями, превосходящий ростом даже Николая, физически мощный, он был прост в обращении и казался бесхитростным. Но это было лишь внешним впечатлением — он был весьма остроумен, хитер, дипломатичен в отношении с офицерами (в отличие от упрямого Николая) и способен был быть безжалостен более, чем даже брат. Глубоко не любя Александра, он выражал это слепым карикатурным подражанием манерам и поступкам их старшего брата. Идей глубоких, как у Николая Павловича, у него не было, во фрунте же он был педант и еще более жучил за непорядок, чем тот. Умственное учение не любил — окончив его, забил гвоздями шкаф с книгами. За эту простоту и кажущуюся верность его и полюбил Константин. На самом деле, Михаил вполне предан был лишь Николаю… Одновременно с назначением Николая в марте 1825 года командующим 2-й гвардейской дивизии и он также получил под начало 1-ю дивизию гвардии. Новая военная игрушка, большего размера, приводила его в служебный восторг.
Николай вызвал брата в конце октября:
— Ко мне приходят дурные вести. Государь болен.
— Серьезно?
— Очень.
— Да. Значит, тогда Константин Павлович императором будет? Старик ко мне неплохо относится.
— Я полагаю, что старики уже достаточно правили Империей, пора и молодым заняться делом. Эх, сколько бы я сделал, какие бы горы свернул и как поднял бы Россию, если бы мне стать императором! — Николай сжал кулак и слегка прищурился.
— Думаешь, Константин запросто отречется? Не думаю, — заметил Михаил. — Зачем же тогда он пестовал Польскую армию?
— Так ты со мной?
— Да брат, ты знаешь — я всегда с тобой, с детства — куда ты, туда и я! — Михаил протянул брату руку, и тот крепко пожал ее.
— Тогда, слушай. Мы с тобой оба являемся командирами гвардейских дивизий; генерал-адъютант Бенкендорф, командир Гвардейской кирасирской дивизии, вполне мне предан; с генерал-лейтенантом Чернышевым, командиром Легкой гвардейской кавалерии, мы тоже договорились. Гвардия в наших руках, за исключением Отдельного корпуса в Варшаве; теперь необходимо взяться за армию. Поселенные войска вне игры, Аракчеев уже сдался. Михаил слегка прищурился, догадавшись, что недавнее событие в Грузино могло иметь совсем не те причины, о которых говорили вслух.
— Остались пехотные корпуса и приданная им кавалерия. Ты выедешь к Константину, взяв из Царского Села лейб-гвардии Уланский полк. Вот подписанное императором временное назначение полка тебе под команду, на время маневров. — Николай протянул брату приказ с государственной печатью. — По дороге встретишься с войсковыми начальниками, в первую очередь — с нашим бывшим отцом-командиром и наставником, генерал-лейтенантом Паскевичем, командующим Первым корпусом. Переговоришь с генералом от инфантерии Остен-Сакеном, начальником Первой армии, — хотя бы о нейтралитете. Вторая армия нам не столь важна. Ты приедешь к Константину и будешь терпеливо ждать роковых известий… Дальше ты понимаешь, что нужно делать…
Командир лейб-гвардии Уланского полка, бравый генерал-майор Степан Степанович Андреевский, получив приказ о временном подчинении великому князю, взял под козырек и велел своим тысяче двумстам кавалеристам готовится к походу. Андреевский был из тех гвардейских командиров, которые получили назначение еще до отставки Петра Михайловича Волконского, «каменного князя», бывшего начальником Главного штаба Александра. Вместо него был назначен Иван Иванович Дибич, сын прусского офицера, перешедшего на службу к Александру, участвовавший во всех наполеоновских войнах. Новый начальник Главного штаба олицетворял неразрывную связь русской и прусской короны, был по-немецки храбр, сметлив и решителен, а также весьма услужлив по отношению к государю.
И, видя, как возносятся и рушатся фортуны, Степан Степанович был полон решимости выполнить любой приказ непосредственного начальства. Он не князь Хилков, командир гвардейских гусар, — больших поместий у него нет. Значит, удержаться на службе необходимо.
На усиление полка Николай прислал лейб-гвардии Конно-пионерный эскадрон из двухсот самых отчаянных рубак, под командой своего любимца, начальника конно-пионерного дивизиона, полковника огромного роста и силы Константина Константиновича Засса.
На следующее утро полк выступил и самым скорым маршем двинулся по большому Рижскому тракту на Польшу. Дождей не было, и поэтому колонна, предшествуемая дрожками великого князя, двигалась
