известного адъютанта цесаревича, подполковника Михаила Лунина. На Лунине был голубоватый мундир лейб-гвардии гродненских гусар, у которых он командовал эскадроном. Поздоровавшись с собеседниками, Засс поинтересовался компанией Лунина и был удивлен, услыхав академическую фамилию Ломоносова.
Он раскланялся и продолжил прогулку. Вообще, он проявил большое любопытство по поводу плана Бельведерского дворца и расположения его караулов.
Между тем Петр лишь на несколько дней отстал от фельдъегеря, привезшего цесаревичу тревожное известие из Таганрога. Однако никаких признаков тревоги в администрации он не увидел, поэтому и не был удивлен, когда Михаил Лунин посоветовал ему никому не говорить о болезни государя. Лунин был доверенным адъютантом Константина и мог уверенно говорить о многих вещах.
— Зачем великий князь Михаил привел полк? — задал ему вопрос Петр.
— Не знаю. Не думаю, что для того, чтобы проветрить гвардию, как он говорит, — сказал Лунин. — Может быть, я попробую разговорить генерала Андреевского или его адъютанта. Думаю, это неспроста.
Между тем великий князь Михаил пожелал развеяться небольшой осенней охотой в лесу к западу от Варшавы. Он уехал туда в сопровождении своего адъютанта и нескольких конных пионеров Засса. Погода стояла холодная и пасмурная, первый снег уже выпал. Возле небольшого селения к великому князю подъехали верхами его адъютант Долгоруков, посланный из Митавы в Могилев, и военный в генеральском плаще, светло-русый, с волевым и решительным лицом. Это был генерал-лейтенант Карл Федорович Толь, начштаба Первой армии, присланный, как и говорил Паскевич, командующим Остен-Сакеном.
Когда-то именно начштаба Первой Западной армии Барклая-де-Толли полковник Толь нашел Бородинское поле для генерального сражения 1812 года (тогда он фактически исполнял обязанности генерал-квартирмейстера соединенных Первой и Второй Западных армий). И это о нем немилосердный Ермолов говорил: «жестокий человек». Правда также и то, что Толь был честен в том, что касалось денег: во время взятия Вильно в 1812 году только он и бывший военный министр Коновницын, в деле Бородина прикрывавший Шевардинский редут, не поживились в местных ювелирных магазинах. Зато на ступенях служебной лестницы для него не существовало ни друзей, ни приятелей. Генерал отдал честь, и, отъехав в сторону от спутников, они заговорили о деле.
Получив от Михаила предложение присоединиться к столичной гвардии, которая поддержит петербургского цесаревича против варшавского, генерал Толь с решительностью ответил согласием. Они стали обсуждать конкретные шаги.
— Вам следует остерегаться Второй армии, там на высших постах слишком много природных русских, — отметил Толь. — И, пожалуй, Кавказского корпуса Ермолова. Впрочем, последний слишком далеко.
— От Юго-Западного края до Петербурга тоже путь неблизкий, — заметил Михаил.
— Надеюсь, вы нас прикроете с юга?
— К сожалению, не на всех начальников корпусов можно положиться с одинаковой уверенностью.
— Передайте все мое уважение его превосходительству будущему фельдмаршалу!
— Разумеется! Все что зависит от меня, будет предпринято, ваше высочество!
Энергичный Толь уехал, а великий князь возвратился в Варшаву.
Каждый день прибывали фельдъегери с сообщением о здоровье государя. Между тем Засс с тревогой сообщил Михаилу, что в Варшаву съехалось довольно много военных из соседних округов.
За ужином он заговорил об этом с братом.
— Так ведь 26 ноября военный праздник Святого Георгия, будет торжественная церемония для георгиевских кавалеров! — сказал Константин.
— Ах, и верно, я позабыл, — ответил Михаил. — Но в прошлые годы ведь этого не было?
— В такой трудный час надобно сделать варшавянам напоминание о числе героев в наших войсках, — заметил Константин. Он не стал говорить, что идею устроить церемонию ему подал Лунин.
На следующий день Константин снова не вышел к столу, и, отобедав с княгиней Ловичской, Михаил отправился в свои покои.
Внезапно он услышал голос брата, зовущий его из комнаты, разделявшей их покои. Накинув сюртук, он выбежал к цесаревичу.
— Мишель, — сказал ему Константин. — Приготовься, нас постигло страшное несчастье!
— Что такое?! — вскричал великий князь.
— Мы и вся Россия с нами осиротели: мы потеряли государя!
Михаил бросился на шею брату и крепко его обнял.
— Настают трудные времена для всех нас, — сказал он.
Это было 25 ноября, после семи часов вечера, когда прискакал фельдегерь из Таганрога.
Выйдя из комнаты, великий князь нашел Константина Засса:
— Печальное событие нас постигло. Государь скончался. Однако времени печалиться мы не имеем. Время действий настало, полковник, время настало… — сказал он, отправляя Засса.
Константин между тем, даже не предупредив жену, вызвал графа Новосильцева, дежурного генерала Кривцова, начальника своей канцелярии Гинца, князя Голицина и доверенного адъютанта Лунина, в этот день не дежурившего. Все они находились в разных частях города. Первым прибыл граф Никита Новосильцев — ровесник цесаревича, былой конфидиент Александра, пока тот не охладел к реформам. Он занимал должность председателя Государственного совета Польши, надзирая за польским правительством и за самим великим князем. Он первый обратился к Константину «ваше величество».
— Подождите, князь, мы должны дождаться присяги россиян и помазания, прежде чем получим на это право, — предостерег цесаревич приближенного. В это время пришла Грудзинская, обеспокоенная отсутствием мужа. Узнав о том, что государь скончался, молодая женщина воскликнула: «Матка бозка!» — и бросилась на грудь мужу. Александр был добрым деверем для морганатической супруги Константина. Через некоторое время цесаревич попросил жену выйти, так как было необходимо срочно заняться делами.
— Я рад, что ты привел еще один русский полк — он не помешает для сохранения спокойствия в Польше в это тяжелое время, — сказал Константин брату.
Затем он попросил графа Новосильцева набросать проект обращения к Сенату.
— Дорогой брат, мы можем поговорить наедине? — спросил Михаил, в руках которого был новый портфель, привезенный им из Петербурга.
— Разумеется, давай пройдем ко мне, — ответил Константин.
Они вышли из зала. Как только они вошли в его покои, Михаил запер дверь и повернул ключ, затем оборотился к брату:
— То, о чем я тебе скажу, Константин, не предназначено для чужих ушей.
— Да, и что же это? — Цесаревич слегка прищурился, подозревая, что новость может не быть приятной.
— Ты помнишь, что наш отец пришел к власти в том же возрасте, а еще и помоложе, чем ты? И к чему это привело? — спросил Михаил, пристально глядя на старшего брата. — Я скажу: к тирании и мятежу!
— Ты куда это клонишь? — Цесаревич слегка покраснел.
— Также ты не сможешь передать свое звание наследникам, они останутся простой знатью. Задумайся над всем этим!
— Поэтому я, чтобы не плодить смуты на Руси, предлагаю тебе сразу отречься от прав на трон и остаться в прежнем положении. Бумаги об отказе от короны в пользу Николая находятся в этом портфеле; там есть ссылка на обсуждение этого вопроса с покойным государем.
— Ты ли мне это говоришь, Мишель, — мой брат, мой друг?! Или ты Брут? — Теперь цесаревич был красен как рак и его небольшие глазки пылали гневом. — К чему это вранье?! Ты предлагаешь мне
— Дворец окружен в настоящий момент моими уланами, они не пропустят сюда и не выпустят отсюда никого, — заметил твердо Михаил.
— Да я здесь запрусь как в крепости, никого не впустим, и через час, на выстрелы, здесь будут все
