но слушать его было уже некому — суд удалился, прокурор тоже собирал свои бумажки.
Один из милиционеров слегка подтолкнул Азаркина в спину: пошли, мол. Азаркин поперхнулся и тут же замолчал. Заложив руки за спину и опустив голову, он съежился, сделался маленьким и беспомощным. Жалко, испуганно взглянул на мать и Надежду.
— Коля! — простонала вдруг старуха.
Слезы покатились по ее лицу. Она шагнула к Азаркину, видимо желая его обнять, но молодой румяный милиционер преградил дорогу.
— Не положено, мамаша, — произнес он твердо, но все же со смущением.
И у Азаркина тоже лицо задергалось и искривилось.
— Мама! — всхлипнул он, помотал головой и крикнул конвоирам: — Ведите! Хватит душу мотать!
Надежда все так же сидела за барьерчиком для подсудимых и смотрела на происходящее с тупым безразличием.
К ноябрьским праздникам ударили морозы. Лужи прочно схватило льдом, порывистый холодный ветер гнал по асфальту редкие снежинки. Холод застал горожан врасплох. На улицах меховые шапки соседствовали с кепочками, теплые сапоги с осенними туфлями.
В управлении шло предпраздничное собрание. Мероприятия этого ждали: по сложившейся традиции, в конце собрания отличившихся награждали премиями и ценными подарками.
Речь с трибуны держал начальник управления Тонков. Умеренно похвалив коллектив за достигнутые успехи, он перешел к недостаткам и задачам. Недостатки, как обычно, были серьезные, а задачи ответственные. Предстояло усилить и совершенствовать, осуществить и добиться. Тонков громко и размеренно читал странички доклада, немного копируя хорошо знакомые всем интонации и обороты речи… Мероприятие было традиционно ответственное, и хотя Тонков не сказал ничего нового, все сидели тихо и слушали очень внимательно.
Наконец, поздравив подчиненных с годовщиной Октября, Тонков завершил свое выступление. На трибуну один за другим двинулись представители отделов, которые говорили примерно то же, но покороче. Зал немного расслабился, пошел легкий шумок, и замполит в президиуме несколько раз постучал карандашом по графину с водой.
От отдела БХСС выступал Трошин. В ослепительно белой рубашке, отлично сшитом сером костюме он смотрелся на трибуне очень эффектно. Даже разговоры на минуту слегка приутихли. Изредка встряхивая аккуратной — волосок к волоску — прической, Трошин тоже говорил о необходимости решительного усиления, высокой принципиальности и ответственности, которые требуются от каждого из сидящих в зале. Он назвал передовиков отдела. Среди перечисленных фамилий Сокольников услышал свою и не мог не признать, что это приятно. Проявляя самокритичность и принципиальность, Трошин, естественно, сказал и об имеющихся недостатках, пожурил отстающих, в числе которых оказался старик Демченко. Тот сидел от Сокольникова за два стула и сразу же принялся возражать, правда вполголоса. Но вот и Трошин, заверив, что выполнит и оправдает, вновь уступил трибуну Тонкову.
Началась самая приятная часть собрания. Награжденные и поощренные выходили поочередно к столу президиума. Тонков вручал награды, зал благожелательно аплодировал. Сокольникову не дали ничего, зато Демченко, напротив, вручили какую-то грамоту. Это примирило Демченко с отзвучавшей критикой, он выглядел почти довольным. Наконец собрание объявили закрытым.
Сокольников был сегодня дежурным. Не повезло ему под праздник. Впрочем, на сегодняшний вечер у него специально была припасена интереснейшая книжка — современный английский детектив. Так что сидеть будет не скучно.
Однако долго читать не пришлось. В пустом и тихом коридоре внезапно раздались шаги, и вошел Демченко.
— Значит, дежуришь, — сказал он явно для завязки разговора. — Что читаешь?
Сокольников показал. Демченко с одобрением покивал головой и вдруг спросил:
— Ну как там дела с твоей Азаркиной?
— Никак, — пожал Сокольников плечами. — Дело на доследовании.
— Да-а, — подтвердил Демченко. — А знаешь, как оно дальше пошло?
— Мне не докладывают, — сказал Сокольников.
— В общем, ее муж — ну, алкоголик который, опять на директрису из рыбного дал показания.
— Вот как! — оживился Сокольников.
— Так.
В разговоре образовалась пауза. Сокольников ждал продолжения, а Демченко дальнейших расспросов. Нарушил ее все же Сокольников.
— В общем-то я чувствовал, — сказал он осторожно. — С судом такие штуки не проходят. Теперь она точно загремит.
— То, что дело на доследовании, ни о чем не говорит. Любой судья так бы поступил. Дело-то все гнилыми нитками шито.
— Этот твой алкоголик должен сидеть в первую голову. Вот ведь накрутил! Договориться с ним хотели. Чтоб и нашим, и вашим.
Демченко замолчал и некоторое время только качал головой.
— Ну и что же будет дальше? — спросил Сокольников.
— А ничего. Показания алкоголика — это мура, семечки. Никто твою Ольгу не тронет. Если надо — судье подскажут, что к чему.
— Не понимаю, зачем вы все это мне рассказываете, — сдержанно сказал Сокольников.
— Да так просто. — Демченко посмотрел на часы и вдруг заторопился: — Для образования. Будь здоров!
Он вышел в коридор, но тут же вернулся, словно вспомнив нечто важное. Дверь при этом он плотно прикрыл да еще придержал ручку для надежности.
— Вот что я тебе хотел сказать. У меня есть сведения, что Ольга сегодня будет распродавать кое- какой дефицит. Сам понимаешь, с наваром. Но не через магазин. И не сама. Через лоток на улице. Ну а товар хороший. Разойдется вмиг, сколько ни запроси. Понял?
Сокольников кивнул.
— И вот одна девчонка — из новеньких там — тоже будет торговать с лотка. Девчонка еще не обтертая, но знает уже немало. Если, к примеру, ее зацепить, можно будет с ней потолковать о многом.
— Где этот лоток? — спросил Сокольников.
— Ну, дорогой, — Демченко развел руками. — Откуда же я знаю? И ты, кстати, в случае чего на меня не ссылайся. В общем, сиди спокойно. Читай. Может, граждане позвонят. Пожалуются. Вообще я бы тебе советовал дежурить вместе с внештатными. Мало ли чего, все же перед праздником, время ответственное. Ты меня понял? Ну пока!
Позвонили Сокольникову ровно через час после ухода Демченко. Возмущенные покупатели. Мужским голосом. Незнакомым или намеренно измененным. Сообщили, что возле трамвайной остановки торгуют говяжьей тушенкой по сумасшедшей цене, немилосердно обманывая население.
Сокольников ждал звонка с нетерпением, потому что был к нему готов. Два паренька-дружинника ждали вместе с ним — их Сокольников вызвонил из районного штаба дружины.
Все правильно, все точно. Торговала тушенкой девица из магазина Ратниковой. Та самая, что когда- то отпускала Сокольникову для Костина дефицитнейший товар. Сокольников сразу признал ее кругленькую сытенькую мордашку с пуговичным носиком. А она его до сих пор не узнавала, и этому Сокольников был немало рад.
И вот сейчас перед Сокольниковым на столе стояли две сумки с контрольными закупками. В каждой — по десятку банок той самой говяжьей тушенки, которой так лихо торговала Бочкова.
— Ну и как нам быть, Валентина Игнатьевна? — сурово говорил Сокольников. — Нужно дело возбуждать.
Бочкова потянула воздух носом-пуговкой, хлопнула раз-другой зачерненными сверх всякой меры
