хоть павлиний хвост распускай, а когда искать собираешься, лучше, чтобы тебя не замечали, если, конечно, от тебя прячут или прячутся. Вот.
— А она, может, станет тоже по мешку меня спрашивать... Или искать?
Малюшинец задумался и сказал:
— Это вероятно. Если только она еще слоняется. А я думаю, что ее уж подцепили. Ладно, попробуем... А все-таки: попытай-ка, переверни котомку другой стороной... Вот так будет лучше.
Малюшинец помог Марку снять котомку и снова надеть так, что теперь рисунок и надпись пришлись к спине, и котомка Марка теперь ничем по виду не отличалась от тысячи подобных холщевых страннических сум, которыми обрядили всю Россию голодные годы.
На Каланчевской площади, куда опять вышел Марк со своим новым знакомцем, попрежнему колыхалась толпа грязных, оборванных людей, и шла бойкая торговля.
— Мне отец наказал хлеб купить, — вспомнил Марк.
— Успеешь. Отец твой голодом не помрет...
— А если они уедут?..
— Не уедут. В Московском узле порядки известны. Недельку поплавают. Еще на Окружную загонят...
— А как же я найду потом?..
— Э, малый, ты вижу о себе думаешь, а о ней-то уж и забыл? Хорош мальчик!..
Марку стало стыдно, и он сказал:
— Нет, это я только насчет хлеба: там еще ребята есть...
— Ребят мы потом найдем, а теперь нам главное дело надо делать... Всегда, парень, делай в жизни прежде всего главное дело.
— А какое главное?
— А то, которое нельзя никак отложить. Вот и девчонка. Еще на базаре ее запах не простыл, а завтра и духу не будет... Идем-ка, понюхаем...
Марк послушно шел за малюшинцем; они прошли по асфальтовому тротуару, по бокам которого меж чахлыми обкорнованными деревьями стояли ряды торговок. Малюшинец как будто хотел чего купить — присматривался к товарам и торговцам. Вот он поманил пальцем одного папиросника и, выбирая и роясь у него на лотке в пачках папирос, тихонько спросил:
— Гвозди наши? Почем эти...
— Наши, — ответил мальчишка, быстро заглянув малюшинцу в лицо, и сказал цену папиросам.
— Дорого, — сказал малюшинец и прибавил: — пришли его к столбу. Пошел!..
Мальчишка-папиросник ничего не ответил, сердито вырвал из рук малюшинца пачку папирос и пошел своей дорогой, выкрикивая:
— Вот папиросы, папиросы! Есть, давай!..
Мимоходом он толкнул мальчишку с квасом и мигнул ему... Мальчишка, побалтывая в кувшине ярко- желтой водицей, подошел к малюшинцу, крича:
— Вот сладкий холодный квас!
— Налей.
Мальчишка поставил на колесо кувшин и, нагибая его, налил стакан. Малюшинец его спросил тихонько:
— Парня этого с девчонкой ваши работали?
— Есть дело.
— Вели принесть...
— Он, чай уж, сдал.
— Найди. Девчонку видали?
— Она там вон у дверей стояла.
Мальчишка показал на Николаевский вокзал.
— Идем, — позвал малюшинец Марка... У подъезда вокзала малюшинец спросил «советского извозчика»:
— Вы не видали тут, товарищ, девочку в сером платье? Это вот его сестра...
— Стояла тут девчонка, плакала. А потом села с буржуями в автомобиль...
Малюшинец покачал головой:
— Какой автомобиль?
— Обыкновенно какой. Со стеклами. Флажок спереди маленький...
— Какого цвета?
— Да я и не разглядел. Разного цвета. Так маленький совсем флажок.
— Спасибо, товарищ. Идем, Марк.
Малюшинец быстро направился к курскому виадуку, Марк чуть поспевал за ним. Под южным мостом их нагнал мальчишка и, сунув Марку в руки, не говоря ни слова, узелок, исчез. Марк обрадовался, сразу узнав, что узелочек Анин: в том же сером с черным пестреньком платке... И малюшинец улыбнулся:
— Теперь дело на мази. Дух достали.
За виадуком, у входа в огромное здание «развесочной» чаев Перлова, стояло несколько моторов и мотоциклеток с колясочными и пулеметными платформами. В одной из колясочек, развалясь, читал газету самокатчик, одетый в кожаную куртку и штаны...
Малюшинец с ним поздоровался:
— А, Вася? Ты кого ждешь тут? Время есть?..
— Есть...
— Одолжи на полчаса машину?
— Тебе куда?
— Нужно, по спешному делу...
— Садись, я сам тебя скатаю...
— Со мной вот парень еще...
— Ничего. Ты сзади. А ты, барин, садись в коляску...
Самокатчик взобрался на седло, за ним на багажник примостился малюшинец, а Марк едва успел забраться в кузовок мотоциклетки, как мотор, стреляя выхлопом, помчался вверх по улице...
Замелькали дома, переулки, площади; у Марка закружилась голова и замирало сердце каждый раз, как самокатчик, не слушая гудков автомобилей, пересекал им путь под самым носом.
Мотоциклетка остановилась у высокого серого дома. Малюшинец, не говоря ни слова, соскочил с задка машины, кивком позвал за собой Марка, а мотоциклетка тут же стремглав умчалась, стреляя сизым дымом...
Поднявшись на третий этаж, малюшинец постучал в дверь, на которой была медная дощечка с крупной надписью:
— Курт Кроон.
Дверь открылась, и кто-то молча пропустил малюшинца и Марка в темную переднюю, закрыл дверь на замок и цепь.
Впереди открылась другая дверь, и Марк вслед за малюшинцем вошел в комнату, за ними кто-то затворил дверь.
Марк в испуге остановился: на кресле у письменного стола лежал пес, — серый с тигровыми полосками и черной свирепой мордой. Он поднялся навстречу вошедшим, потянулся, зевнул, понюхал воздух курносым коротким носом и вопросительно посмотрел на пришельцев...
Малюшинец протянул руку собаке и сказал:
— Здравствуйте, Марс!
Пес протянул малюшинцу лапу и проворчал какие-то приветствия на своем языке.
Марк тоже сказал:
— Здравствуйте!
И Марс и ему подал для рукопожатия лапу и что-то пробормотал по-своему.
Повидимому, он пригласил гостей садиться, потому что малюшинец сел на второе кресло у стола и, вытянув ноги на ковре, спросил:
