— Ты мне синяки сделал на боку.
— Синяки! Тоже! Я из-за тебя сам, было, не пропал. А то «синяки». Лежи уж, да молчи. А то, гляди, рассержусь, столкну с вагона...
Девочка посмотрела на Марка испуганно, вцепилась в стойку руками и прошептала:
— Милый, я не буду. Не надо!
И затихла. Марк лег возле нее и видел, что в уголках темных глаз копятся крупные слезы и, наполнив, льются через край...
— Эх, ты, дрянь, — сказал Марк: — радоваться бы, что пустили в поезд, а она ревет. Перестань, а то спихну...
Глаза девочки высохли. Она улыбнулась.
— Как тебя зовут?
— Аня Гай. А ты?
— Марк. Фамилия моя Граев. Отец — в вагоне. Токарь. Мастеровой из депо. А твой?
— Полковник.
— Га! Полковник. Эх-хе-хе. Да ведь, ты «контра». А мать у тебя есть?
— Мама умерла.
— А у меня есть мать. Ну, ладно, лежи уж, «контра». Да поглядывай на станции, где твой поезд стоит. Мы ведь не везде стоим. Мы курьерским идем.
— Я буду смотреть.
— А как ты свой поезд узнаешь?
— Он серый весь, с красными крестами.
— Санитарный. А паровоз какой?
— Хороший!
— Хороший? Я спрашиваю какой: «эшка», «коломенка» или «путиловский».
— Не знаю.
— Эх, ты! Тут санитарных поездов пустых везде на станциях сколько угодно... А сколько вагонов в вашем маршруте?
— Я не сосчитала.
— Да, плохо твое дело, Аня. Глупые вы, девчонки. Уж посадили тебя в вагон, и сиди до места...
— Я напиться ушла.
— А узелок зачем взяла?
— Чтобы не украли...
— Что в узелке-то?
— Так. Платье и другое...
— Кто ж украл бы. Подружки что ли?
— Я не знаю...
Аня дрожала от ветра. Но солнце было уже над землею и местами пропыхивало румяным полымем сквозь чащу елей и обдавало детей ласковым теплом. Товарищи Марка пробудились. Марк рассказал им, откуда и как взялась на крыше вагона девчонка. Аня Гай протянула им по очереди тоненькую посиневшую от холода ручку и назвала себя. Сашка Волчок сказал Марку:
— Попадет тебе от отца — «контру» в поезд пустил. А ты ей хлеба-то дал?
— Нет!
— Поди, она не емши?
Аня сказала, что она давно не ела. Два дня почти. Но это ничего, она есть не хочет.
Сашка достал из сумки кусок хлеба и протянул Ане. Она жадно схватила кусок и, прижав его к груди, закрыла глаза...
— Ты смотри, поезда своего не прогляди...
Мимо станций и полустанций громыхал без останова мурманский маршрут — и ни одного поезда навстречу. Аня Гай вскрикивала, завидя на путях серые вагоны санитарных поездов, но они были без паровоза и с разбитыми окнами. Девочка плакала, откусывала маленькими кусочками хлеб, прятала снова кусок под пелеринку.
Солнце обливало детей теплом, порой из трубы паровоза по ветру обдавало пахучим, влажным мятым паром.
Близилась Москва. Мальчишки ждали остановки, чтобы перебраться в вагон, и дразнили Марка с Аней:
— Невеста без места[13], жених без штанов!
X. Толкун.
Последняя остановка мурманскому маршруту перед Москвой была в Клину. Марк с товарищами спустились вниз и ушли «в цепь» грузить дрова на паровозы, наказав Ане ждать, не подавать о себе никаких знаков. Аня осталась одна. Поезд двинулся, мальчишки или не успели, или нельзя было вернуться; должно быть, вышли из-за нее неприятности со старшими, думала девочка. Она сидела сгорбясь и обвив руками стойку перил. Пока были с ней мальчишки, не было страшно, а теперь Аня боялась, что ее сбросит с крыши, — так кидало вагон из стороны в сторону, когда он проходил стрелки.
Когда маршрут миновал «Подсолнечную», Аня увидела направо от главного пути в тупике серые вагоны с красными крестами; вокруг вагонов стояли и ходили, обнявшись, парами в серых платьях девочки, Аня привстала на крыше и закричала, махая платком. Это был тот поезд, в котором ехала Аня из Петербурга. Подруги тоже узнали Аню, кричали ей вслед, засуетились. Ане показалось, что поезд уменьшает ход. Девочка подхватила узелок и спустилась на нижнюю ступеньку лесенки. Поезд отбивал все чаще удары на стыках. Шпалы мелькали, под вагонами сливаясь в серое сплошное полотно. Аня поняла, что спрыгнуть — значило разбиться насмерть, и, примостясь на узкой лесенке, терпеливо ждала, когда остановится поезд, чтобы спрыгнуть и бежать туда, назад, где стоял в тупике серый поезд.
Но мурманский маршрут пробегал без остановок полустанки и станции, паровозы все чаще кричали; блеснули вдали справа и слева купола, начались огороды, кирпичные корпуса, полуразобранные изгороди, развалины домов; пути вливались, разбегались в стороны, ныряли под темные виадуки, сходились снова; вереницей стояли изломанные паровозы; это была Москва... И в стороне мелькнула башня с часами и красным флагом на шпиле — Николаевский вокзал, — потом громада башен и корпусов Казанской дороги, знакомые для Ани места по прошлым путешествиям домой в Полтаву; мурманский маршрут шел городом по виадуку без остановок к Курскому вокзалу.
Мурманский маршрут остановился против белого здания вокзала, у платформы. Аня спрыгнула с лесенки. Ее заметил красногвардеец, стоявший на конце платформы, погрозил пальцем и что-то закричал. Аня хотела бежать по путям назад. Кто-то схватил ее сзади за плечо. Аня испуганно оглянулась и остановилась — Марк...
— Куда ты, тебя заберут; иди к отцу!..
Марк привел девочку к вагону и помог ей взобраться внутрь.
Граев уже знал от сына, что случилось с Аней Гай.
— Чего же мы с тобой будем делать? Ты знаешь, по какой дороге пойдет ваш поезд?
— Нет.
— Ну, погоди. Мы управимся со своими делами, я сведу тебя к коменданту, а он уже справится по телефону, и мы направим тебя на тот вокзал, куда прибудут ваши. Поняла? Вот. Садись, попей чайку... У меня дома такая же невеста растет. Лизаветой зовут. Вы, мальцы, затворитесь в вагоне и никого не пускать... Да вагона не бросайте... Мы пойдем о пути хлопотать...
Граев с товарищами ушел. Мальчишки играли на верхних нарах в карты, курили, ссорились и бранились. Аня сидела на чурбане у затворенной двери вагона и чутко прислушивалась к голосам, шуму, шагам извне. Марк иногда поглядывал на нее. Она казалась ему похожей на худого голодного котенка, когда в морозный день он ждет, не смея, мяукнуть, у закрытой двери в чужой дом — не откроется ли дверь, чтобы
