внезапно дошло, как лучше приблизиться к Клариссе (если без бронежилета). Надо позвонить Джен и обо всем ей рассказать.
Кларисса никогда не обидит Джен.
Знаете, как это бывает. Вы скатились на самое дно своей (относительно) короткой жизни. И внезапно без всякой причины чувствуете себя на крыше мира, великолепной, как обложка французского «Вог». Весело смеетесь при малейшей возможности и замечаете, как все прекрасно вокруг: восход солнца, морские волны, свиные сосиски — и сами удивляетесь, как же вы могли об этом позабыть… Или просто не видели? А все это здесь, перед вами, прямо перед вашим восхищенным взглядом.
И вы, высшее человеческое существо, не способное ошибаться, знающее ответы на все вопросы и полностью владеющее собой, поднимаете трубку, и этот телефонный звонок в считанные минуты — нет, секунды — изничтожает всю красоту без остатка, до единой искорки, оставляя только пепел и жалкие крошки.
— Вот об этом я и говорю. — Кларисса лежала на диване, свернувшись полукалачиком («полу» из-за беременности, живота и всего прочего), не желающая и не способная пошевелиться.
— Ну и что он сказал? — спросила Грэйви. Она сидела нос к носу с Клариссой, которая говорила таким тихим голосом, что Грэйви даже пришлось ей напомнить, что она не умеет читать по губам, так что и подруге лучше бы начать разговаривать как положено нормальному человеку.
— Сказал, пострадавших двое. — Кларисса булькнула. В буквальном смысле. — Стол номер сто восемь.
— Черт возьми, только не стол номер сто восемь.
— Я бежала очень быстро. Кажется, у кого-то что-то с пальцем — растяжение или… не знаю… Но на журнал подали в суд.
— Ну и пошли они к черту. Пусть судятся. Тебе какое дело? — утешила Грэйви.
— Меня уволили. — В груди у нее как будто работал сломанный аккордеон… дыхание утратило остатки ритмичности. У Клариссы начинался нервный срыв. — Меня уволили. Я вышла замуж неизвестно за кого. Я беременна. Лучше бы мне умереть. Грэйви, я не в состоянии сама о себе позаботиться. А если я не могу позаботиться о себе, то что делать с ним? — И она ткнула пальцем в живот.
— Давай по порядку. Да, ты вышла неизвестно за кого, но такое могло случиться с кем угодно, — заявила Грэйви и сжала лицо Клариссы в ладонях. — А вот уволить тебя они не могут! Подумай сама, ты ведь не получала зарплаты; как же они могут тебя уволить? Козлы! Вот вам! — И Грэйви пнула ногой воздух, как делала всегда, «раскусив очередную махинацию».
Кларисса завыла:
— Я неудачница!
— Тебя, — возразила Грэйви, — можно назвать кем угодно. Кем угодно, даже очень плохими словами, но только не неудачницей.
Кларисса зашмыгала носом.
— Грэйви, у меня будет ребенок. Я даже не знаю, как по-настоящему зовут отца, а он тем временем встречается с красоткой, каких и на свете-то не бывает. У меня нет ни гроша. Я только-только нашла хорошую работу, делала то, что мне нравится, и вот меня уволили. И это не эпизод из детективного сериала. Я целиком и полностью вписываюсь в определение слова «неудачник».
— Любая великая женщина в истории претерпевала временные трудности, — заверила Грэйви. — Назови кого угодно.
Кларисса попыталась приподнять голову, чтобы вздохнуть свободно, — если во время беременности вообще можно свободно дышать.
— Опра?
— Афро-американка, нищая, страдала ожирением, к тому же, если помнишь, ее изнасиловали.
— Правда? — В душе Клариссы вспыхнула искорка надежды.
— Давай дальше, назови еще кого-нибудь.
Кларисса улыбнулась. Иногда Грэйви была такой мудрой, ну просто как далай-лама.
— Мадонна? — прошептала она.
— Родом из Мичигана, рабочая семья, мать умерла, когда она была еще маленькой. Приехала в Нью- Йорк без денег, отдавалась на каждом шагу, чтобы подняться к вершине.
— А под конец вышла замуж за самого классного парня на свете… И кстати, он оказался даже не тренером.
— Вот видишь? — спросила Грэйви.
— И двое детей.
— И двое детей.
Они вздохнули.
— Хиллари Клинтон.
— Ну, это очевидно. Сама умница, и замуж вышла за умника — но с игривым членом. Зато ведь потом целых восемь лет жила в Белом доме. Клево, а?
Кларисса была вынуждена согласиться.
— Тебе нужен отдых, — заключила Грэйви.
— Конечно, мне нужен отдых, — кивнула Кларисса. — И чем я расплачусь за этот отдых?
— Нет! Тебе нужно нечто большее, чем просто отдых. Духовное пробуждение!
— У меня оно уже было. Забыла? Я чуть не убила двух человек.
— Знаешь эти семинары, на которые ездит Поло?
— Семинары йоги? Там, где преподаватель спит со всеми замужними ученицами и разъезжает на их машинах?
— Нет-нет, — поспешила возразить Грэйви. — Я о «семинаре безмолвия».
— Звучит не слишком привлекательно. — Кларисса немного помолчала. — А что там такое?
— Нельзя разговаривать целую неделю.
— Не потянем.
— Нам это пойдет на пользу.
— С каких это пор тебя интересует польза?
— С тех пор, как не осталось другой альтернативы.
Кларисса обдумала эти слова и решила, что в них есть своя правда. Грэйви испробовала почти все известные человечеству пороки, разве что никогда не снималась в жестком порно. По крайней мере, Клариссе она о таком не рассказывала.
— Ты не продержишься.
— Продержусь, если ты продержишься.
— Я не продержусь. А где это?
— В Охайи, два часа езды отсюда, — ответила Грэйви. — Ну же, давай. Лично мне не помешает на время заткнуться, да и тебе тоже.
Кларисса хотела поспорить, но неожиданно передумала: Грэйви, как всегда, была права.
26. Молчание оглушает
Семинар проходил в старом монастыре, окруженном пологими зелеными холмами. Лето выдалось не слишком жарким, и растительность сохранила глубокий успокаивающий изумрудный оттенок; деревья вокруг только-только начали желтеть в предвкушении осени.
— Твою мать, красота-то какая, — заметила Грэйви, поэтичная, как всегда.
Маленькое рукописное объявление привело их в комнату, где не меньше дюжины человек восседали на железных стульях, внимательно, немо, преданно внимая речам седоватого бородача в облачении без видимых швов.
