Я еще тряс его за грудки (или сам мотался около него — здоровый, рослый был дядька!), когда внесли на плащ-палатке Павла Дмитриевича. Шинель и плащ-накидка наброшены сверху. Видна разорванная, окровавленная гимнастерка. Грудь перебинтована. Но… дышит. Тяжело дышит. Глаза полуприкрыты.
Санинструктор доложил, что два пулевых ранения в грудь. Саша побежал к командиру 1-й роты — старшему по званию среди пехотных командиров — с моим распоряжением, чтобы тот принял временное командование группой на себя.
А сам в это время «врезал» по чердаку дома, откуда стрелял пулемет.
Потапов, Слава Богу, оказался крепким мужиком. Когда собрались ротные командиры, он совсем пришел в себя. Все ротные доложили, что в их тылах замечено передвижение групп мотоциклистов.
В это же время Лукша, наблюдавший в стереотрубу, доложил, что у восточного выхода из фольварка появились двое с белым флагом.
— Вот что… офицеры… Командование группой… — трудно проговорил Павел Дмитриевич, — передаю старшему по званию — ему… (повел глазами в мою сторону). Поддерживайте его. А ты — их.
— Фрицы идут, те, с флагом. Фукают, а идут потихоньку, — проговорил Лукша.
— Давай, Григорьевич… иди переговори с гадами, — сказал подполковник, — иди… с Богом. Там видно будет… что к чему.
Захватил с собою взводного из 1-й роты и пошел. Время — восемь-пятнадцать. Неаккуратные фрицы стали — на час с четвертью припозднились.
До сих пор не ведаю, почему Потапов решил с самого начала вести переговоры с немцами с нашей стороны на высшем уровне. Немцы высылали парламентера — представителя своего командования, а мы выходим на них сами. Было это и рискованно, и не очень осмотрительно.
Учитывая последнее, я оставил за себя в боевых порядках командира 1-й роты старшего лейтенанта Осипова.
Встретились с парламентерами, как и в первый раз, у придорожного куста северо-западнее сада. У штурмбанфюрера голова забинтована, у штурмфюрера левая рука на перевязи. Так… подшибленные, значит.
Обменялись приветствиями. Переводил штурмфюрер. Пока он делал это — довольно коряво, — у меня были секунды на обдумывание ответов.
— А почему нет здесь господина полковника? — изобразил удивление старший немец.
Тут у меня промелькнул кадр из довоенного фильма «Тринадцать», и я ответил почти точно словами одного из действующих лиц:
— Полковник отдыхает. Но это к делу не относится. Учитывая безнадежность вашего положения — вчерашние потери в живой силе и технике, мы предлагаем вам сложить оружие.
У немца дернулась щека. Прищурив глаза, он скептически сказал:
— Ваше положение не легче нашего: вы окружены и по нашему сигналу будете атакованы и нами, и нашими частями извне. Наше предложение аналогично: сложите оружие, вам гарантируется жизнь, предлагается служба в РОА.
Пояснение: РОА — Русская освободительная армия — воинские формирования под командованием генерала Власова (бывшего командующего 2-й ударной армией), принимавшие участие в боях на завершающем этапе войны на стороне немцев.
— Если части извне атакуют нас, мы атакуем вас. Все силы приложим. Мы уничтожим вас… вместе с вашим генералом.
— Каким генералом?! — не сдержал удивления немец.
— Бригаденфюрером. Итак, решайте. Повторяю: при первом проявлении активности ваших частей мы атакуем и уничтожим вас.
— Решаю не я, господин капитан, решает командование. Вы не возражаете, если я доставлю вам ответ в пятнадцать-ноль-ноль.
— Нет, господин штурмбанфюрер. Через два часа, в одиннадцать-ноль-ноль. Или мы атакуем.
— Я доложу командованию. Одну минуту, пожалуйста. А что, господин полковник отдыхает… навсегда?
— Не будем терять времени. С полковником все в порядке. Как ваша голова? Болит? Может быть еще хуже.
Откозыряли, щелкнув каблуками. Разошлись.
Павел Дмитриевич чувствовал себя заметно лучше. Боль переносил стоически. Посему я решился поведать ему о ходе переговоров.
— Собери, Григорьевич, ротных. Посоветуемся, — сказал он.
Собрались. Обмен мнениями привел к единому выводу: переговоры велись в нужном ключе, но ближайшее грядущее расплывалось туманом. Уходить от фольварка было поздно, мы оказались прикованными к нему. Свертывать наше кольцо под огнем из фольварка и тех, кто обложил нас — это уже четко обозначилось, — означало верную гибель. Если те, в фольварке, примут наши условия, то мы, используя пленных в качестве заложников, продолжим свой путь к фронту.
И подтвердили мое решение: если атакуют нас извне, мы атакуем фольварк из последних сил — погибнем достойно.
С тем и разошлись.
В десять-пятьдесят из пролома на месте калитки появились те двое. Я сбросил бурку и, «сверкая регалиями», сопровождаемый тем же лейтенантом, пошел навстречу — принимать капитуляцию осажденных.
Немцы отказались сложить оружие. Внесли, однако, коррективы в свои предложения: если мы снимем осаду фольварка, они — под слово чести своего генерала — гарантируют выход нашей группы, создав проход в кольцо их частей, охвативших нас. Штурмбанфюрер подал мне карту с обозначением схемы нашего выхода.
Подумав, посоветовавшись с лейтенантом, я сказал, что считаю возможным доложить их предложения своему командованию (какому?)… при условии, что их генерал и сам штурмбанфюрер будут гарантировать наш выход из кольца своим личным присутствием до определенного нами рубежа. Показал, изобразил на карте свой вариант.
Немец подумал. Посмотрел на часы и… опять попросил время на ответ до пятнадцати-ноль-ноль. Надо было проявлять твердость, хотя бы внешне… и я чувствовал, что нельзя терять времени. Назначил встречу на тринадцать часов.
И снова разошлись по «домам».
Решение было единодушным: принять предложения противника на условиях, которые я изложил на переговорах. Время не терять, рассчитывая выйти на оговоренный рубеж с наступлением сумерек. При малейшем нарушении немцами условий нашего выхода генерала и сопровождающих его офицеров расстрелять. И в этом случае пробиваться к фронту если не всей группой (что было бы уже маловероятным), то мелкими группами — взводами, отделениями. Если немцы откажутся от нашего варианта, штурмуем фольварк.
Общее решение я изложил в форме своего приказа по группе. Потапов одобрил его. Попрощались на всякий случай друг с другом все.
В двенадцать-пятьдесят опять из фольварка появились две уже знакомые фигуры. Точны, сволочи!..
Передав по траншеям, чтобы были готовы ко всему, попрощавшись с Лукшой и стоявшими поблизости, мы с лейтенантом вспрыгнули на бруствер.
