моего Миши? У него же все костяшки разбиты, хотя он всегда при тяжких телесных пользовался свинчатками и кистенем. Мне почему-то кажется, что это вообще какой-то бывший мент!
— Не знаю, — в отчаянии призналась Окипета. — Сама бы уже сто раз это сделала, но ты же понимаешь, что к месту преступления должен быть доставлен Игнатенко и обязательно должен быть «третий лишний», кто подтвердит, что Загоруйко и Игнатенко давно сговаривались расправиться с Мылиным.
— А откуда он деньги на преступление мог взять? — поинтересовалась Аэлло, вглядываясь во вращавшуюся перед глазами голограмму с портретом Игнатенко.
— По задумке тестя Мылина, Игнатенко с этой целью должен был как бы грабануть профсоюзную кассу! Конечно, он намеревался сам ее грабануть, чтобы касса не досталась его зятю на новую женитьбу на балерунье Каролине, — с отчаянием в голосе прошептала Окипета. — Его зять Мылин должен был еще перед Новым годом оставить в покое профсоюз, уйти с должности его лидера. А он этого не сделал! И наотрез отказался!
— А там что, много в кассе накопилось? — с растущим интересом спросила Аэлло.
— Они на водопровод и дорогу собирали, — ответила Окипета. — Члены кооператива с двух гастролей деньги вложили. И хотя мы эту кассу еще раньше почистили с кооперативом Гордея в Молитвенном Углу, там у них миллионов тридцать должно быть.
— Ничего себе! — присвистнула Аэлло. — У них конфликт должен был вращаться вокруг Талии, чтобы и ее кончить в одночасье, а сейчас разгорается конфликт-то по поводу того, что Мылин решил сам кассу грабануть! И как теперь объяснить заказ со стороны Мельпомены? Николай денег Игнатенко не даст, он никому даже в долг не дает, насколько я знаю. Он просто может подарить небольшую сумму. У Игнатенко теперь ни копейки, раз он кассой профсоюза не распоряжается… И зачем мы господину Мылину со своими заморочками и тяжкими телесными повреждениями, если он сейчас прекрасно отдыхает с Каролиной на деньги из профсоюзной кассы?
— Игнатенко не заплатили по президентскому гранту, ни копейки не дали из Попечительского фонда, он получил голую зарплату, которая вся на алименты ушла, — затараторила сквозь слезы Окипета. — Талия тоже получила один голый оклад, Мылин ее спектакли по привычке своим приглашенным солистам записал, даже за «Щелкунчик» не заплатил, который Талия с Мельпоменой 31 декабря танцевали. Поэтому Игнатенко на Новый год у одного танцовщика кордебалета занял 30 тысяч рублей…
— Но это же несерьезно! — воскликнула Аэлло.
— Я уже думала над этим, — призналась Окипета. — Давай, скажем, что он занял 50 тысяч рублей, другого выхода нет.
— А как деньги попадут к Загоруйко? Ведь передача должна состояться при водителе! — продолжала недоумевать Алла Давыдовна.
— В том-то и дело, — грустно отозвалась Окипета, — Загоруйко попросил взаймы у Игнатенко, тот передал ему 10 тысяч рублей с переднего сидения — на заднее, где сидел Загоруйко. Водитель не мог видеть, сколько ему Игнатенко денег дал. И Загоруйко при водителе сказал, что скоро отдаст «эти пятьдесят тысяч». Ну, и захохотал, чтобы Игнатенко его не поправил.
— С одной стороны, всегда приятно иметь дело с честными и беззащитными идиотами, с другой стороны, это так напрягает! — с долей иронии заметила Аэлло. — Ведь все это вылезет рано или поздно! Но ты понимаешь, что с Мельпоменой можно расправиться лишь в течение двух недель, причем, даже не после самой операции, а после этого интервью «живьем»?
— Я понимаю! — решительно сказала Окипета. — Но и ты пойми, что больше двух недель я этот кошмар сама не выдержу! Пойду одна добивать их всех, если никто из вас мне не поможет!
— Ты с ума не сходи! — оборвала ее Аэлло. — Вернемся к моему вопросу! Чем заманивали моего клиента на место преступления? Даже в отношении профсоюзной кассы он ведь нисколько не изменил свои намерения.
— Мы сказали, что ему будет бесплатно сделана круговая подтяжка, качественная шлифовка с антивозрастной косметикой, снятие возрастной катаракты, ну… полное омоложение, — пояснила Окипета. — Выбрали все самое качественное и дорогое, что сегодня только можно вообразить. Его Каролина все же слишком молода, она всего лишь два года назад училище закончила, ей же, по-моему, двадцати еще нет. Мы и прикинули, что ему такое понравится.
— А кого думали на место худрука, пока он… гм… омолаживается? — поинтересовалась Аэлло.
— Да его бывшую жену хотели поставить, — честно призналась Окипета. — Чтобы она до некоторой степени проявляла лояльность, но была готова остаться в этой должности на постоянку. Ведь не знаешь, как все наладится. А он ей многим обязан, она всегда была к нему лояльна.
— Этот Мылин ваш… как кролик похотливый! — усмехнулась Аэлло. — Но ведь с этой гражданкой тоже не будет полной уверенности. Да он, чувствуется, со всеми девицами у вас имел там либо любовь, либо общих детей.
— Это тема особого разговора, ты даже не представляешь, как меня достали все его жены и любовницы! — вновь заорала Окипета. — Он ведь Талию пытался охмурить! И такого ей наболтал…
— Я Талии меньше всего опасаюсь, — ответила Аэлло. — Мне в панорамах Аэлоппы кое-что насчет Мельпомены не понравилось. Перекрути-ка, к моменту, когда лошадка Аэлоппы тащится к вам на заседание в Оранжевую гостиную и проходит через фойе… Видишь?
Алла Давыдовна замерла с трубкой возле уха, ее глаза будто повернулись вовнутрь, напоминая перламутровым отблеском без зрачков — белые глаза сыновей Подарги. Перед ее внутренним взором из бокового коридора в фойе вышел главный премьер театра Николай, за которым семенила сухонькая интеллигентная старушка с поджатыми губами, подведенными ярким карандашом. Вдруг Николай остановился, как вкопанный, зачарованно глядя прямо в глаза Аэлоппе. Изображение начало дергаться, будто неуклюжая Аэлоппа решила пришпорить свою лошадку. Уши Аллы Давыдовны резануло ее криком: «Мельпомена! Он меня видит! Уходи, уходи к Окипете, старый дурак!»
— Ты поняла? — спросила Алла Давыдовна телефонную трубку. — Как сейчас кончать Мельпомену, если он нас видит? Вернее, его надо было немедленно кончать, в тот же вечер! А Аэлоппа еще строила планы, профукала новогодние празднички господина Мылина… Она уже общается со своей лошадкой накоротке! А тот ведь, тесть Мылина, тоже не дурак… Он вроде бы в шахматы играет, да? Вспомни-ка, как он вообще в наш круг попал? Как его вообще могла оседлать Аэлоппа?
— Старик! — выдохнула Окипета. — Ей не хотелось с ним связываться из-за камеи с моим изображением, раз он ее видит. Вот она и выбрала Антона Борисовича… Я же хотела покончить со стариком! Мы тогда с Холодцом камею хотели у него забрать и прикончить. А он ее заранее где-то спрятал, подлец! И Холодец решил его пока оставить. Нам и в голову не пришло, что он может запросто пойти и отдать камею Мельпомене! Я была уверена, что когда мы у него были, он ее еще никому не передавал. И пусть бы эта проклятая камея сгинула вместе с ним! Так нет, Холодец решил его пожалеть, а сам все бросил и увлекся пиаром фильма Телксиепии!
— Старик, — задумчиво отозвалась Аэлло. — Мне недавно Келайно жаловалась, что он приходил в Генеральную прокуратуру к ее оборотням в погонах, ее видел, читал материалы, изъятые у Каллиопы. Она попросила Холодца заставить старика воздействовать как-то на старшую музу… энергетически. А тот взял и попутно усилил Мельпомену камеей! Я иногда отказываюсь понимать Холодца!
— А насчет Холодца скажу тебе, что давно разочарована в его постоянстве, — поддакнула Окипета. — Посмотри, он и Эрато оставил бегать по всем… с часами Сфейно! В театре она Мельпомене два часа на нас глаза открывала. Этот Коля при любом случае вдруг начал многозначительно бросать свою коронную фразу про огурцы с кефиром! Увидел, что я один раз слишком резко на эти его «огурцы» среагировала, так по любому поводу начал их вставлять!
— Мы с этой идиоткой Аэлоппой чуть живьем не сгорели, когда на нас Сфейно выскочила, — мрачно ответила Аэлло. — На мне перья плавились, представляешь? Аэлоппе крылья особо не нужны, она на тесте Мылина ездит, а мне при моем образе жизни иногда надо в трех местах одновременно находиться! Мне иногда кажется, что Холодец откровенно развлекается! И не может определиться, кто же вообще-то является «птицами Гермеса» — мы или сирены? А доказывать ему, что мы лучше этих жеманниц с их уговорами лечь и помереть — не вижу смысла, если он сам не понимает степень их эффективности. У меня Мише приходится круглые сутки уговаривать самых несговорчивых. И никто не спешит добровольно
