— Даже интересоваться не стану, как это так был «блокирован телефон», что худрук в Москве не нашел иной возможности «контактировать с труппой», — заявила Эвтерпа. — Чувствуется, очень весело встретил Новый год. А чем он занимался и к чему готовился… тоже нисколько неинтересно после его недавнего заявления о том, как снявший его в больнице «первым нарушил закон», которое игнорировали даже наши славные правоохранительные органы. — Здесь надо бы учесть, что он слишком много говорит со своим травмированным лицом, — вставила Урания. — Я бы сказала, проговаривается, как и директор. Они тоже пытаются воздействовать на время! Мы его стараемся протолкнуть вперед, а они — повернуть назад.
Художественный руководитель театра Мылин обвинил танцора труппы Николая в шантаже. Еще во время первого допроса Мылин называл его тем, кто может стоять за покушением на него.
В частности, Мылин тогда заявлял, что Николай шантажировал его записью разговора с балериной Ангелиной Вороновой. Якобы в этом разговоре Мылин предлагал ей сменить педагога, уйти от Николая.
«Николай называл этот разговор компроматом на меня», — объяснил следователю Мылин.
— А еще Николай резал ножиком колеса автомобиля Филина и блокировал его телефон, — захихикала Эвтерпа. — В особенности это замечательно выглядит на фоне не по дням, а по часам расцветающего после «химического ожога» самого Мылина. Причем, делает заявления с характерным отеком, явно прикрывая область, где обычно скрываются швы от круговой подтяжки. Не говоря о чудесно сохранившихся ресничках на глазках, которые пострадали от химического ожога. Просто чудо какое-то для тех, кто верит в подобные «чудеса».
— Ну, я все же выделила бы заявления директора о тех, кто стоит за покушением вне театра, — озабоченно заметила Каллиопа. — Думаю, это кто-то из высокопоставленных поклонников Николая, которые опасны для тех, кто стоял за распиливанием бюджетных потоков на реконструкцию. Поэтому положение нашей Мельпомены до его интервью иностранным изданиям было крайне незавидным. И я согласна с Уранией, которой не нравится молчание правоохранительных органов. У них явно есть какойто козырь….
— У них есть запасной исполнитель, — догадалась Эвтерпа. — Это все, как в шахматной партии, я вам сейчас расскажу…
— Не надо! — хором оборвали ее Клио и Урания.
— Когда старик передавал эти последние картины, шел сильный запах мочи, — почти прошептала Каллиопа. — Я думала, что он обмочился… от страха. Ведь это страшно, согласитесь. Но сейчас я думаю, что он пытался передать то ощущение, которое испытывал сам, когда вел съемку в больнице. От Мылина сильно пахло мочой!
— Значит, плескали не кислотой, а мочой! — высказала ее мысль вслух Клио. — Это значит, что раз мы начали интересоваться этой историей, она начала превращаться в фарс. Не думаю, что в их планы инсценировки входило поливать его мочой сразу. Она же сильно пахнет, кто-то может со временем проговориться…
— У них там что-то пошло не так! — радостно взвизгнула Эвтерпа.
— Но нам от этого не легче, — заметила Каллиопа. — Они сейчас его нарочно увезут в Германию, хотя врачи и он сам — полны оптимизма.
— Что ему делать в Германии? — удивилась Клио.
— Чтобы не проходить экспертизы лично, — объяснила Каллиопа. — И пока он будет лечиться в Германии, они решат, кого же объявить преступником — тех, против кого действительно направлена эта инсценировка, или тех, кто непременно имеется у них в качестве запасного варианта.
— А мне интересно, почему выбрана именно Германия? — спросила Клио. — Почему, к примеру, не Израиль?
— Потому что в Израиле стараются именно вылечить, — ответила ей Эвтерпа. — У них такой бренд при продвижении на рынке медицинских услуг. А Германия стала давно местом для проведения абсолютно ненужных операций. Там даже проходят стажировки многие медики в университетских клиниках. Специально для нас наши физики из блога перевели статью из французской газеты про то, как в Германии сейчас развивается бизнес медицинских операций, которые проводятся, в основном, для подтверждения нанесенного ущерба здоровью. Туда сейчас со всей Европы едут. Такое делается и в других странах, но в Германии это поставлено на поток.
Для немецких врачей пойти на подлог в силу своей выгоды, — совершенно обычное, рядовое дело. Скандалы и возбуждение уголовных дел по поводу проведенных абсолютно ненужных операций достигли в Германии в последние три года таких размеров, что в феврале этого года даже министр здравоохранения Германии Bahr вынужден был в своем докладе констатировать этот печальный факт. В частности, было отмечено, что в Германии в разы, а то и на порядок больше проводится хирургических вмешательств, чем в других странах Европы, и это было в докладе напрямую увязано с тем, что за хирургическое вмешательство врачи получают более чем на порядок больше денег, чем за терапевтическое лечение. Были приведены следующие факты: 1.Операций на коленном суставе в Германии проводится 136 000 в год, в Англии — 13 000, во Франции — 32 000; — стоимость этой операции в Германии от 200 до 800 евро, а стоимость терапевтического лечения на одного пациента в месяц всего 10 евро. 2. Операции на сердце (расширение сосудов катетером): в Германии проводится — 800 000 в год, в Швейцарии — 40 000. Стоимость этой операции в Германии — 500 евро, стоимость терапевтического лечения — 25 евро в месяц на пациента. И вот самый свеженький факт: в мае этого года передано в следственные органы давно тянущееся дело на врачей Altmark-Klinikum в Gardelegen. После многочисленных жалоб там была проведена независимая медицинская экспертиза 30-ти случайно отобранных историй болезней прооперированных пациентов. Так вот, экспертиза признала, что из 30 проведенных операций — 22 операции (т. е. три из четырех) были не нужны.
В университетской поликлинике в Германии врачи, возможно из-за языкового барьера, особо не вдавались в подробности его щекотливого положения. В приемном покое принимавшая его сестра попросила снять очки и тут же наложила ему на глаза повязку. Он подумал, что с врачами действует какая- то договоренность, в которую его не посвятили. Он нашел это даже вполне разумным, чувствуя себя с повязкой на глазах более спокойно, вспомнив, как в первый же день к нему в московскую больницу проник какой-то старик, представившись следователем, а после выложивший запись с телефона в Интернет. Все же клиника университетская, мало ли кто мог снять его прибытие на телефон.
— Не волнуйся, все будет хорошо! — сказала ему Даша, прикоснувшись губами к щеке. — Я сейчас отвезу вещи, нам квартиру в городе сняли. Завтра после обхода приду тебя навестить! А сейчас отдыхай!
Мылин лишь поморщился, пожимая ей руку, когда она передала его вспотевшую ладонь в сухие и мягкие ладони сестры. Та повела его в палату длинными коридорами, предупредительно ахая над ухом: «Die Aufmerksamkeit! Hier die Stufen! Jetzt wird die Wendung nach links!»
Наконец, оказавшись в палате в полном одиночестве, Мылин поднял руку к глазам и коснулся тонкой шероховатой ткани, под которой слой за слоем лежала вата. Он снял повязку и огляделся. Сразу нельзя было сказать, что это — заграница. Простая комната, кровать удобная. Встроенный шкаф, на внутренней дверце — небольшое зеркало. Еще одна дверь в туалетную комнату небольшим умывальником, унитазом и корытцем сидячей ванны.
Мылин поймал себя на ощущении, что за время перелета и дороги до этой палаты, напоминавшей ему птичью клетку, притупились все его воспоминания о приезде в лечебницу. С утра он еще успел дать интервью многочисленным журналистам, приехавшим снимать его отъезд в Германию. Именно тогда у него впервые шевельнулось это чувство необратимости, когда он увидел грустное лицо Каролины в толпе «коллег и друзей семьи художественного руководителя балета театра, приехавших проводить его на лечение в немецкую клинику».
В палату зашла полная постовая сестра и, увидев снятую им повязку, мягко, но непреклонно потребовала немедленно надеть ее: «Sofort ziehen Sie die Binde an! Ihnen ist es verboten, die Binde abzunehmen!»
