антагонизм. Главное, чтоб между нами никакой чертовщины не затесалось.
— А… шерсть в пакетике? И эти… новолуния? — недоверчиво спросил Лев Иванович.
— Да жили же с этой шерстью до нас, и мы переживем! — оптимистически заверил старика прокурор. — Новолуния у нас раз в месяц, можно и бюллетень взять.
Старик не отвечал, шелестя страницами папки, потрясенно произнося себе под нос цифры и название ведомств, потом, спохватившись на какой-то поразившей его мысли, он медленно отсчитал несколько страниц назад. Его лицо начало бледнеть, он явно что-то неприятное для себя прочел о своей встрече с прокурором. В сказке было достаточно точно изложено, как прокурор, позвонив ему среди ночи, задыхаясь, прохрипел в трубку: «Иваныч, если ты еще можешь, приезжай, помоги мне в этой хрени разобраться!»
— Это было в новолуние, — пояснил прокурор, понимая, что читает побледевший старик. — Пришел Антошка к нам с семьей. Веселый такой! Я давно его таким счастливым не видел. Думал, что он радуется тому, что все позади… Потом пошел в кабинет работать. Сын зашел ко мне, подошел и обнял, как обнимал только в детстве. «Спасибо, папа!» — говорит. Я чуть не прослезился… А он…
Старик поднял на него глаза и внимательно посмотрел на слабо заметные синие точки от зажившего укуса оборотня, видневшиеся над строгим жестким воротничком форменной рубашки прокурора.
— Но ведь не было раньше такого! — выдохнул он слова, давно вертевшиеся у него на языке. Потом он обреченно подумал, что многого не было раньше из того, что было написано в папке, которую он держал в руках так, будто старался защититься от приближавшегося к нему прокурора. И в памяти вновь всплыли строчки из обращения Валерия Брюсова к посетившей его когда-то музе.
— Послушай, Максим, не делай этого! — постарался он остановить оборотня в погонах. — Я ведь тогда не смогу тебе ничем помочь, как тебе никто не помог из всей камарильи твоего сына.
— Не могу рисковать, извини, Иваныч! — ответил оборотень, уже не скрывая желтых зубов и заострившихся когтей. — Ты ведь умный, Иваныч! Вдруг тебе придет в голову отлить пару серебряных пуль? Нет, ты должен понимать, что после этой папки у тебя иного пути нет!
Старик зажмурился, понимая, что вряд ли оборотень оставит его в живых, чувствуя, как пиджак начал трещать от когтей того, кого он знал, как Максима. Последней его мыслью бьло недоумение, как такое может быть только потому, что некая баба написала какую-то глупость про оборотней… но тут дверь без стука распахнулась. На пороге стояла встревоженная Агата Викторовна, по-птичьи переводя глаза с одного на другого.
— Максим Эдуардович, вас по правительственной связи спрашивают, срочно! — приказала она втягивавшему когти оборотню. — А вам тоже пора домой, Лев Иванович.
Выходя из кабинета, старик едва заметно кивнул гарпии головой. Та тоже быстро мотнула головой, как бы подтверждая свою благодарность. И Лев Иванович, понимая, что столь мимолетное движение головой было бы невозможно для обычной женщины, испытал очередной приступ подступавшей к горлу тошноты.
В ресторане «Азия» на большой Димитровке давилась суши советник прокурора, которую сын ее начальника ласково называл «мамочкой». Она сидела на втором этаже, расписанном мясистыми, кроваво- красными розами, несколько неуместными в конструктивистском решении интерьера с лестницей в центре зала, огражденной прозрачными панелями. Но ей здесь неизменно нравилось. Сидя за столиком у окна, она, наконец, за долгий день ощущала себя птицей на жердочке, которую напоминали ей деревянные перила лестницы.
— Ну, чего ты расстраиваешься понапрасну? — ласково спросил ее сидевший напротив красивый молодой человек в ослепительно белом костюме.
— Этот мерзкий старик, — мрачно произнесла Агата Викторовна. — Подкрался неожиданно! А я перья чистила, едва успела спрятаться.
— Сколько раз тебе говорил, — что надо терпеть, днем перья не чистить, отводить глаза! — проворчал ее собеседник. — Меня тоже заинтересовали эти сказочки. Говоришь, все прописано примерно на 7–8 месяцев вперед? Надо сделать все, чтобы после этого Каллиопа ни строчки не написала! То, что она в блоге пишет — это ерунда. Главное, чтобы она не начала писать романа, чтобы к ней не пошло этого потока литературы, которым она может менять ход событий.
— Того, что ею в папке написано, пережить бы, — еще мрачнее произнесла женщина, по-птичьи присматриваясь к посетителям, и в такт резким движениям ее головы в ушах качались грушевидные рубиновые серьги.
— Этого уже никак не исправить, — подтвердил ее худшие опасения красавец. — Но окончание ее записок как раз выпадает на темное время года, на самое темное время за всю эпоху Рыб в канун наступления эры Водолея. И надо успеть до Нового года покончить с ней и с Мельпоменой. Каллиопа уже имеет судимость за экстремизм, пусть на 20 тысяч рублей, а впереди ее ждут суды по представлениям прокуратуры. Как я понимаю, в твоем любимом жанре, Келайно! Думаю, тебе понравится лишить куска хлебы саму Каллиопу. Хотя твое имя переводится как «мрачная», понятия не имею, чего ты грустишь?
— У меня какое-то неприятное чувство, — призналась Келайно, глядя на него глазами, полными слез. — Будто спокойной жизни приходит конец… И пока мы с тобой говорим здесь, пока я пытаюсь этими глупыми палочками есть эти рыбные рулеты, скрывая, чем питаюсь на самом деле, она уже пишет страницы, где именно мне уготован самый страшный конец.
— Ну, брось! Когда ты боялась смерти? Смерть — наш дом, наша обитель, — улыбнулся красавец. — Что она может о тебе написать, зная, что ты — бессмертна? Пусть напишет о себе, подумает, как будет сама в нашем гнездилище искать себе пропитание.
— Вон он! — кивнула в сторону улицы Келайно, где за окном шел Лев Иванович, сосредоточенно глядя себе под ноги. — Я сделала тебе копию папки, которую они читали. Не в этом дело! Он так был потрясен, хотя всегда имел дело со сверхъестественным. Видишь, сейчас едва ноги волочит! Еще пытался содрать с меня эту личину. Он вовсе не так прост. Непонятно, почему он меня не выдал.
— Какие проблемы? — усмехнулся ее спутник. — Зачем ты помешала получить ему укус оборотня? При каждом оборачивании, каждое новолуние эти господа безвозвратно утрачивают кусок души. С этого, после всех его экспериментов с гипнозом на расстоянии, было бы довольно пяти-шести новолуний. Он бы после них тоже заявил, что русского языка не помнит. Но, скорее всего, укус бы вообще его прикончил.
— Мне показалось, что старик нам еще может пригодиться, — по-прежнему мрачно заметила Келайно. — Хотя и он вызывает у меня опасения. Мне неплохо жилось все эти годы с оборотнями, хотя их раненые души не приносят насыщения, но они раскрывают необычайные возможности. Полиция, прокуратура, следственные органы, спецслужбы и суды… еще недавно это было так романтично!
— И не говори, — поддакнул ее спутник. — Будто где-то Каллиопа написала, что все вокруг должны презирать тех, кто в самое сложно время не защищал права тех, кто стремился жить честно, а попирал их.
— Очень похоже на нее, — подтвердила Келайно. — А сейчас стремительно исчезает разлитый вокруг страх! И эти преследования самой коронованной музы лишь заставили ее постоянно петь о том, какой чудесный вокруг нее народ, внушая людям надежду. Вместо того, чтобы навсегда разочароваться в людях, она вдруг выступила против уже победившего утверждения, что народ — толпа спившихся
