осуществляло надзор над «Кэпом».
Голубин знал, что «Кэп» рассказал о вербовке цэйрушникам и ведет двойную игру под их контролем. Пока шел обмен малозначимой дезинформацией, он был спокоен. Однако резидентура ПГУ почувствовала неладное и, осуществив острую проверку агента, выявила его двурушничество. Она предложила вывезти «Кэпа» в СССР и рассчитаться с ним за все сразу в полном соответствии с советским законом. Под предлогом того, что в Штатах встречаться опасно, очередная встреча была назначена в Вене. Здесь планировалось подмешать агенту дозу снотворного, в спящем состоянии переправить в багажнике дипломатической машины в Прагу, а оттуда – самолетом в Москву.
Дело находилось на контроле у Крючкова, и Голубин ничего не мог предпринять, когда на шифровке резидентуры появилась резолюция начальника ПГУ «Согласен». Ему оставалось только исполнять.
Когда секретарша принесла от Крючкова этот документ, Голубин пошел в комнату отдыха, включил кран и стал плескать на лицо холодную воду. Потом посмотрел на себя в зеркало, и ему показалось, что оттуда на него уставился безглазый вурдалак, с прилипшей к бесформенным губам безобразной ухмылкой. «А ведь бабы любят, мать их, – подумал он, глядя на свое отражение. – Долго ли еще им меня любить? Петелька-то затягивается».
Если «Кэпа» вывезут в Союз и он начнет давать показания, то следователи неизбежно установят, что контролировавшие его цэйрушники были превосходно информированы о маневрах советской резидентуры, кто-то помогал им из ПГУ. Высчитать «крота» будет совсем нетрудно, потому что полностью в работу с ним, кроме Крючкова, посвящены только три человека: Голубин, резидент в Вашингтоне и оперработник, который ведет агента. Имелось еще несколько сотрудников, в той или иной мере посвященных в дело «Кэпа», но они не в счет, потому что по наиболее деликатным моментам разработки велась личная переписка шифром только между Голубиным и резидентом.
Надо было что-то предпринимать, и «Лис» решился выйти на встречу с ЦРУ, хотя он делал это исключительно редко.
Голубин любил рисковать, когда риск приносил видимое удовольствие. Сейчас это был как раз такой случай. Им владела уверенность, что наружки не будет. Поэтому в хорошем настроении он принял душ после утомительных переговоров и последовавшего за ними дружеского ужина, надел легкие брюки, расписную рубаху и, посвистывая, покинул отель. Сначала он взял такси и попросил показать ему достопримечательности ночной Праги, хотя знал город довольно хорошо. Несколько раз он останавливал машину, выходил из нее, рассматривая великолепные пражские замки в ночном освещении, а заодно и контролируя ситуацию вокруг себя. Ничего подозрительного он не заметил. Потом, отпустив такси, Голубин углубился в темные переулки Нового Мнеста и долго бродил по ним, делая вид, что блуждает. Это давало возможность грубо проверяться, что всегда ставит наружку в трудное положение. Однако никаких признаков «хвоста» не появлялось, и он решился выйти на встречу.
Когда Голубин увидел за столиком кафе Мэдлен Хьюз, он чуть не потерял дар речи. Американка, казалось, почти не изменилась лицом за прошедшие двадцать лет, хотя неповоротливая ее фигура теперь расплылась бесформенным тестом. Она сидела, опершись локтями на столик, и потягивала мартини, хитро прищурив глаз. Мэдлен, судя по всему, уже получила сигнал о приближении Голубина.
– Кажется, в Ленгли умер последний здравомыслящий человек, – не здороваясь, сказал он. – Вы что, с ума сошли? Ведь ты же работала с массой студентов из соцлагеря, тебя же знают как облупленную.
– Не нервничай, Олег, я здесь под чужими данными. С посольством вообще не контактирую. Швейки его обложили, как муравьи кучу навоза. Все нормально, внимания ко мне никакого. Это точно. А проблема простая. Нас всего четыре человека из тех, кто знает тебя лично. Из них Чарльз на пенсии, а Здена и Стенли так зажмут, что они и чихнуть не смогут. Оба ведь работали в Москве. Так что, любишь ты меня или нет, кроме меня, душенька, ехать было некому. Ты ведь соскучился по своему цыпленочку? Помнишь наши ночки в моей маленькой квартирке двадцать лет назад?
Голубин, конечно, не забыл молодую тогда еще толстуху, которой Бог не дал выйти замуж, и она за это невезение оттаптывалась на студентах и аспирантах Колумбийского университета. Попозже он узнал, что Мэдлен является еще и сотрудницей ЦРУ, однако это совсем не помешало им последние два месяца до его отъезда из США играть в занимательные постельные игры, до которых оба оказались большими охотниками. Олег не строил себе иллюзий в том, что «это любовь». Он понимал, что Хьюз действует с санкции своего начальства, а их игрища снимаются на пленку, но ему было наплевать. Чтобы скомпрометировать его, было бы достаточно и альбома его утех с Гарсией.
– Хорошо, будем кратки. Легенда такая: если кто-то опознает в тебе бывшую тьюторшу иностранных студентов в университете, а во мне – советского гражданина, ничего не надо отрицать. Случайная встреча, воспоминания, приятная беседа о былом, – ясно?
– Так точно, мой генерал, только у меня теперь другая фамилия.
– Мэдлен, старая дрянь, я швырну тебя в воду, если еще раз назовешь меня по званию. А насчет фамилии соврешь, что в твоей жизни побывал идиот, который догадался на тебе жениться.
– Все, все, Олег. Рассказывай, что там у тебя за ерунда.
– Ерунда следующего плана. Пиши на подкорку. Наши друзья из ПГУ расшлепали «Меверика» и собираются вытащить его в Москву. Запомни: дело «Меверик».
– Усекла.
– Операцию собираются обстряпать следующим образом. Ему уже напели, что опасаются встречаться в Штатах, и назначили очередную встречу в нейтральной стране, в Австрии, куда он как бы поедет в отпуск. Там его накачают снотворным и перевезут в Прагу. А из Праги – добро пожаловать в столицу коммунистического рая. Теперь прикинь, что из этого дела получится. Во-первых, они устроят свистопляску в прессе о происках ЦРУ. Заявят, что бедняжку украли с его консервной банки американские шпионы и потом долго мучили в застенках, выпытывая правду о размерах корабельного якоря. Но это все – семечки. Главное состоит в том, что они вытянут из него всю правду о нашей встречной игре. «Меверик» – трус и слюнтяй, хотя и флотский офицер. Он расколется, как гнилой арбуз, поэтому выпускать его в Союз ни в коем случае нельзя. Я в этом кровно заинтересован, соображаешь?
– Олег, я все поняла. Когда они планируют провернуть это дельце?
– Скоро. Через месяц. Как видишь, времени у нас не много.
– Что ты предлагаешь?
– Предлагаю сыграть следующим образом. В Вену «Меверик» прилетит с ведущим его сотрудником ЦРУ. Если я не ошибаюсь, это Коэн Милевски. Инструктируя агента перед встречей с красными, Коэн угостит его химией, которая действует только в случае, если на нее наложится снотворное. Эта сумма должна привести к его кончине через несколько часов, и для ПГУ безвременный уход «Меверика» должен выглядеть как передозировка снотворным. Ясно?
– Я не помню, чтобы мы решали такую задачку. Хотя наши химики могут укокошить кого угодно.
– Не сомневаюсь в этом. Запомни, они должны подбирать вещество, которое взаимодействует с барбитуратами. Запомнила?
– Да, Олег.
– Теперь повтори, что я тебе сообщил.
Через месяц агент-двойник, который у американцев проходил под псевдонимом «Меверик», а у русских под псевдонимом «Кэп», закончил свою путаную и недостойную жизнь на борту самолета Ту-154, где-то между Прагой и Москвой.
Руководитель опергруппы чехословацкой разведки в Москве Иржи Чесны позвонил помощнику начальника ПГУ Крючкова и запросился на экстренную встречу. Случай был явно необычный. У Чесны имелся постоянный контакт на собственном уровне с начальником соответствующего отдела, и Крючков сразу понял, что речь идет о чем-то весьма важном.
Чесны принес с собой небольшую папку с фотографиями и краткое, отпечатанное на русском языке сообщение. Из материалов досье следовало, что в период наблюдения за установленной сотрудницей ЦРУ Мэдлен Хьюз, въехавшей в ЧССР по паспорту Мэдлен Хили, был засечен ее контакт с генералом Голубиным, находившимся в Праге в краткой командировке. Судя по всему, контакт был заранее обусловлен. Продолжался не более десяти минут. Задокументировать разговор не удалось, хотя агент из числа официантов поставил на стол розетку с орешками, оборудованную микрофоном. Голубин накрыл розетку ладонью и не убирал руку до конца встречи. Судя по тому, что Хьюз прервала свое пребывание в Праге и на
