следующий день вылетела в США, встреча имела важное содержание.
Поблагодарив чехословацкого коллегу, Крючков проводил его до лифта, а затем вызвал своего заместителя. Пока генерал Мишин знакомился с досье, Крючков стоял у окна своего кабинета и смотрел на площадь перед центральным подъездом, в середине которой красовался большой искусственный бассейн в облицовке из серого мрамора. В воде бассейна вперемешку с солнечными бликами беспечно качались утки. Здесь же, рядом с водой, стоял могучий монумент, изображавший голову Ленина. Полная мятежной экспрессии скульптура хорошо оживляла пейзаж. Была ли она правдивой, начальник ПГУ не знал, да и знать не хотел. Он давно понял, что надо жить и думать по установленным правилам. Любой отход в свободное интеллектуальное плавание может завести в такие дебри, из каких по меньшей мере без партийного выговора не выбраться.
Владимир Крючков был, безусловно, умным и хорошо организованным человеком. Совсем не случайно его приметил Андропов еще в молодые годы и повел по жизни, постепенно воспитывая преданного и высокоразвитого партийца. Он сделал удачный выбор, когда продвинул Крючкова на пост начальника ПГУ. Этот офицер отвечал всем требованиям номенклатуры того периода. Этот отрезок времени уже проявился как застой в мыслях и душах высшего руководства страны. Этому руководству были не нужны инициативные, рисковые и ответственные кадры. Ему нужны были послушные исполнители политической воли. Именно такого исполнителя Андропов воспитал из Крючкова, именно в этом качестве генерал Крючков начал превращать живой, творческий и свободомыслящий организм ПГУ в бюрократическую контору, потому что он просто не знал другого стиля руководства.
Теперь начальник разведки стоял перед проблемой, которая давно доставляла ему головную боль. Чем больше он общался с Голубиным по работе, тем сильнее подозревал, что тот ведет двойную игру. Своей интуицией прожившего большую и сложную жизнь человека, развитостью оперативного мышления, которое постоянно тренировалось в анализе и обобщении сложного разведывательного материала, он склонялся к выводу, что Голубин работает на ЦРУ. Об этом же говорил ему и его старинный приятель, начальник нелегального управления Корсаченко. И хотя прямых доказательств тому не было, интуиция, чем дальше, тем больше утверждала его в этом мнении. Конечно, были и косвенные признаки. Крючков видел, что с приходом Голубина на пост начальника управления, оно потеряло наступательный настрой. Прекратились вербовки агентуры в спецслужбах противника. Под предлогом осмотрительности и осторожности новый начальник бил по рукам наиболее способных и смелых работников. В то же время, Крючков заметил, что резидентуры ЦРУ заметно снизили количество прямых вербовочных подходов к советским разведчикам. Такие подходы, как правило, не основываются на серьезном материале и делаются наобум, в надежде на то, что на сто случаев отказа можно получить один случай согласия. Теперь же со всей очевидностью американцы стали работать более прицельно. Это могло произойти только в одном случае – если они решили задачу проникновения в ПГУ и могут позволить себе не суетиться. В вербовку десятков своих офицеров Крючков не верил, значит, оставалось предполагать, что в Первом главке завелись один-два крупных крота. И здесь мысли Владимира Александровича снова возвращались к Голубину.
Надо сказать, что помимо косвенных оперативных признаков, в поведении этого генерала было достаточно много моментов, хорошо дополнявших картину. Было странно видеть, как после получения высокого звания изменились его повадки. Из угодливого служаки он превратился в некое подобие бунтаря, проявлявшего признаки нелояльности к советской власти, а порой открытого презрения к ней. Понимая, однако, что это может плохо кончиться для него, Голубин избрал модную диссидентскую маску, которая помогала ему прослыть молодым, протестующим против рутины руководителем, и достаточно успешно скрывать истинные мотивы своей ненависти. Но Крючкова это не могло обмануть. Чем дальше, тем больше он убеждался в том, что Голубин – враг. Казалось бы, одно это убеждение должно было мобилизовать начальника ПГУ на организацию всего комплекса оперативных мероприятий вокруг Голубина для того, чтобы выявить его связь с Ленгли. Но как раз здесь и начинались проблемы. Даже начальник ПГУ не имеет права запускать комплекс оперативных мероприятий только на основе интуиции. Нужен был конкретный повод. Кроме того, ПГУ не располагает собственным контрразведывательным аппаратом. Значит, надо обращаться за помощью во Второй главк и Московское Управление, во главе которых стоят конфиденты Леонида Ильича. Соответственно, информация о том, что Крючков расплодил в своем ближайшем окружении американскую агентуру, дойдет до Самого. Здесь не поможет и Андропов. Слетит Владимир Александрович со своего поста в считанные дни. Да и позор для управления будет колоссальный. Однако продолжать эту затянувшуюся неопределенность было уже нельзя. Полученная от чехов информация ставила на промедлении точку.
– Ну что скажешь, Константин Иванович? – спросил начальник ПГУ, увидев, что Мишин закончил ознакомление с досье.
– Что тут сказать, Владимир Александрович. Картина ясная. Как веревочке ни виться, она довьется до конца. Надо докладывать наверх и начинать разработку, пока он не сдал нас с потрохами.
– Думаешь, еще не сдал? Сдал уже, мерзавец, не изволь сомневаться. А как только мы доложим о нем наверх, то уйдем на заслуженную пенсию.
– А как же Юрий Владимирович? Неужели не прикроет?
– Есть вещи, в которых Андропов бессилен. Да и если уж честно посудить, разве мы действительно не виноваты в том, что Голубин дорос до такого чина? Сколько раз ракетчики присылали недоуменные оценки данных его знаменитого «Шейлока»? В бумагах этого агента больше загадок, чем разгадок. А мы с тобой что делали? Убеждали их, что все идет наилучшим образом. Что источник надежный, работник героический, информация чистейшей воды. Чистейшей воды туфта! А все потому, что показать товар лицом хотели. Вот, показали! Пора и по заслугам получить. Последнюю партию-то вообще оборонке не отправляли! А если бы отправили, то обгадились бы с головы до ног. Кстати, Голубина надо в книгу Гиннесса занести. У него ведь, кажется, за всю оперативную биографию ни одной вербовки, кроме «Шейлока», не было. Зато до генерала дорос благодаря нам с тобой.
– Ну, может, и не благодаря нам, но руку мы тоже приложили, это правда.
– Правда, да еще какая. Я ведь твоих ходатайств о нем не забыл. Может, еще и объяснений спрошу. Но об этом позже. Ты лучше скажи, что делать будем.
– А что сделало бы ЦРУ?
– Нет, это исключено. Арестовывать без улик и шантажировать его расстрелом не будем. Нужна хоть какая-то доказательная база.
– Тогда что?
– Тогда вот что. Попробую с Юрием Владимировичем договориться, чтобы взять его в разработку без оповещения инстанции. В конце концов, это наша внутренняя проблема, и будем ее решать своими силами. А время придет – кому нужно доложим…
Голубин не мог и помыслить, что прогорит так глупо. Но прогорел все-таки, дурачок, со своим неуемным блудом. Мало ему было жены и двух любовниц, полез еще и к шлюхам. Вот и влетел, как последний лопух. Ему, видите ли, захотелось девственницу! Надо же такому взбрендиться!
Вообще-то все началось как обычно. В понедельник позвонил Сергунька Лунц, с которым Олег водил знакомство еще со времен совместного пребывания в Вашингтоне, где тот подвизался сотрудником бюро «Интуриста». Олег слегка использовал его в работе по совгражданам, которые якшаются с американцами, но агент из Сергуньки был никудышный, и они больше играли в теннис и пили виски, чем занимались делом.
В Москве знакомство продолжилось. Олег изредка наведывался в сауну «Интуриста», где они по-мужски проводили время. Мало-помалу доверительность углублялась, и однажды Сергунька предложил пригласить в сауну девушек из числа «ночной обслуги» интуристов. Здесь Голубин впервые познал группенсекс и понял, что в этом есть своя прелесть. А чтобы его друг не заскучал, Лунц регулярно приводил в сауну новых девиц, среди которых встречались настоящие красавицы. Олег знал, что многие из них находятся на связи у Второго Главка, но уповал на то, что фамилия его в сауне не звучит и никаких дел, которые были бы девицам чужды, он не делает.
На этот раз Сергунька шепнул по телефону, что приведет школьницу, которая только что устроилась на работу и, по всей вероятности, еще «не распечатана». Слушая его шепелявый голос, Голубин наливался желанием, потому что уже давно забыл, когда в его жизни были девственницы. До субботы он жил
