предвкушением этого удовольствия и с напряжением ждал появления новой девочки.
Наконец вожделенный день настал. Голубин с Сергунькой, обернувшись полотенцами, потягивали виски за накрытым столом в комнате отдыха и ждали гостей. При виде входящих в сауну трех девиц, одна из которых была еще совсем молоденьким олененком, душа Олега издала рык неукротимого животного. Надя стояла, нерешительно глядя на своих подруг, которые деловито разоблачались, без стеснения обнажая свои разработанные прелести. Сергунька, женовед, подъехал к новенькой бочком и ласково зашепелявил своим вкрадчивым голосом:
– Надеждочка, солнышко, ты сама все делай, как тебе лучше. Не желаешь обнажаться – и не надо. Закройся полотенчиком и иди в баню, погрейся, потом купаться пойдем, потом чего-нибудь клюнем, все как ты хочешь…
Надины сотрудницы со смехом и писком проследовали в сауну, Лунц присоединился к ним, а Олег остался наедине с девушкой. Та почувствовала исходящую от него силу, сжалась в комок и не двигалась. Голубин подошел к ней и, навалившись все телом, дохнул в лицо перегаром:
– Не бойся, воробушек. Начинать-то надо когда-нибудь. Вот, со мной и начнешь.
Все в нем напряглось от дикого желания, и, едва владея собой, он начал целовать ее в шею и лицо. Надя слабо сопротивлялась, но Голубин сжал в кулак тоненькую материю на ее плече и с силой рванул на себя. Кофточка разъехалась на куски, бретелька лифчика лопнула, обнажив крохотную, едва наметившуюся грудь. В голове Олега что-то перевернулось, не помня себя, он схватил Надежду в охапку, бросил на скамью и стал срывать с нее остатки одежды. Девушка отталкивала его слабыми ручонками и выла тоненьким голосом. Краска на ее веках размазалась, она пыталась укусить Голубина за руки. Но напор его был настолько мощным, что вскоре она откинулась на спину и приняла его, кусая себе губы. А он, словно обезумев, раздирал своим «дышлом» ее нежную плоть, упершись остекленевшим взглядом в девичье лицо. Ему чудилось, что это тот самый воробушек, раскрывший клюв в предсмертной агонии, и радость убиения этой пичуги смешалась в нем с радостью убиения девичьей чистоты.
Потом, когда Олег поднялся, он пытался обнимать Надю и говорить ей какие-то успокаивающие слова. Однако она ни на что не реагировала и, словно во сне, собирала свои вещи. Девушка медленно оделась, на ослабевших ногах подошла к двери и открыла ее. Только здесь она обернулась и взглянула на Голубина. Ее большие, теперь уже не детские глаза выражали такую боль и такую ненависть, что у него екнуло в животе. «Что-то будет», – подумал он.
Голубин подумал правильно, потому что через три дня из Второго Главка Крючкову поступила служебная записка с полным изложением случившегося. Самое интересное было в том, что Сергунька, скотина, подглядывал за ним из парилки и в деталях дополнил изложенное Надеждой, а также, ни минуты не колеблясь, выдал его фамилию следствию. Впрочем, Второй Главк не квалифицировал данный случай как прямое изнасилование, потому как девушки, посещающие мужскую сауну, едва ли могут выдвигать такие претензии. Но участие генерала разведки в подобных оргиях было делом не только позорным, а и требующим обязательного разбирательства.
Получив записку с Лубянки, Владимир Крючков подумал, что Бог все видит. Столь необходимый предлог для устранения мерзавца из ПГУ приплыл на блюдечке с голубой каемочкой.
Вскоре неутомимый производитель был снят с высокого поста и переведен на должность первого заместителя Питерского управления КГБ. Там его взяла в разработку специально сформированная, глубоко законспирированная группа. Разработка шла трудно, но постепенно стали накапливаться данные о том, что связь с ЦРУ он все-таки поддерживает. Была выявлена система посещения Питера эмиссарами Ленгли, которые вступали лишь в визуальный контакт с Голубиным, дальше этого дело не шло. Одежда Голубина, предметы, которые он держал в руках, и его поведение в такие моменты никаких зацепок не давали. Эфир также молчал.
Чекисты не знали и знать не могли, что это были зрительные контакты, целью которых являлась только констатация, что «Лис» жив-здоров, не находится под контролем контрразведки, а еще – получение возможного сигнала опасности, который ввел бы в действие план срочной эвакуации генерала.
Голубин вел себя в высшей степени осмотрительно. Он понимал, что опасность ходит близко.
Часть вторая
Половецкие пляски
Кто не помнит половецких плясок из оперы великого Бородина «Князь Игорь»?! Удивительная музыка, соединившая в себе могучие ветры Великой Степи с шумом валдайских дубрав, ветры, ворвавшиеся в наши пределы и оставившие след в русской душе. Что такое половецкие пляски? Это буйная стихия степной вольницы, столкнувшейся со странами Заката в неукротимом поиске истинной свободы духа. Не половецкие ли пляски гудят в соленой русской кровушке, так и не захотевшей смешаться с пресной европейской водицей?
Глава 1
1987 год. Живи, олень
Олень брел по голубому январскому снегу не спеша, по-хозяйски оглядывая окрестность и похрапывая от обжигающего воздуха. Его мех искрился в лучах молодого утра, и он был беззаботен, этот олень, не знавший, что за ним поворачивается ствол карабина. Чистое синее небо источало дрожащий свет, роившийся бесчисленными золотыми бликами. Кедры вокруг большой, занесенной снегом поляны беспомощно опустили ветви, не в силах остановить расправу над жизнью, ликовавшей в теле горячего животного.
Данила поймал оленя на мушку. Осталось только спустить курок – и… «Господи, в кого я целю? Зачем я хочу убить его? Ведь это Твой плод, Твое дитя. Чем он хуже меня? Разве он не брат мне? Он не знает подлости, он лучше меня. Почему я целю в него, Господи? Ведь я верю в Тебя – как же Ты позволяешь это? Где кончается моя воля и начинается Твое повеление? Господи, что же происходит?
Зоя… Я целю в оленя, а в глазах она, лишившая мою душу света. Под прицелом моей боли и ярости. Все, на что способен раб Твой, Господи, – это ненавидеть себе подобного за грехи свои. За свои, за свои, за свои, конечно. Все греховное, что делала, она делала именем моим, потому что была отражением моим. Отражением моей душевной скудости, слабосердия. Не смог от ее ожогов подняться. Закаменел душой, а она своей женской волной об этот камень разбилась, разлетелась мелкими брызгами – и такого натворила, что дышать трудно, как вспомнишь. Стерва, нечисть, нелюдь. Господи, неужели я так ужасен в отражении своем – в жене моей?
Что ж, подставь карабин стволом к подбородку, закричи зверем в последний раз оттого, что она тебе за все хорошее душу растоптала, нажми курок – и полетишь в преисподнюю, потому что не смог смириться, не смог в себе доброты найти, чтобы простить ее и подняться на ангельских крыльях благости. Тогда еще знал, что не смогу, никогда не смогу.
Ты, Господи, не позволил позорной смерти в петле, голос Твой в последнее мгновение остановил меня. Ну и, конечно, мальцы. Тогда еще крошки были: папка, папка, покатай на спинке… От смерти Ты спас меня, Господи, а жечь продолжал годы и годы. За что, за что?..
Хорошо хоть со «Столбовым» задачку решил, одна отрада за столько лет. Решил задачку и сам целехонек остался. А его жалко, несчастный парень. Не повезло ему.
Как же я жил тогда? «Столбов» все нервы съедал, а тут еще тени ее любовников в постели, и она – с бесконечными скандалами.
Какую же Ты, Господи, помощь мне тогда со Светой послал, слава Тебе! Если бы не она – что было бы. А началось так курьезно.
Накануне Нового года на лесной дороге налетел на мой «Опель» встречный грузовик, какой – плохо помню. Нырнул я от него в кювет, а тот глубоким оказался, машину выбросило, закрутило в двух плоскостях, потому что скорость была сто сорок, и полетел я к ангелам. Помню удар, помню, как по салону стёкла и всякая мелочь летали, а я матерился, значит, сознания не терял. Дверь «Опеля» еще в полете открылась, я на траву вывалился. Гляжу – машина моя сплющена между двух сосен, и шины шипят, спускают последний воздух. Быстро к багажнику подполз – там запакованная под новогодний подарок аппаратура связи лежала. Едва успел ее вынуть и в кусты бросить, а тут уж и свидетели подкатывают. Пожилой немец подбежал и говорит: «У тебя, парень, есть ангел-хранитель». В этот день мы со Светланой и познакомились…»
Данила вскинул карабин и выстрелил в воздух. Хлесткий короткий звук ударил по окружавшим поляну кедрам и ушел вверх, отрезвляя Данилу и возвращая его в светлый день. Он забросил оружие за спину и
